Фильм "Dior And I" показывает и рассказывает историю подготовки бельгийским дизайнером Рафом Симонсом первой коллекции для дома Christian Dior. Каждый, кто помнит драматические обстоятельства, сопутствовавшие выбору нового креативного директора дома, долгое томительное ожидание его назначения, споры и ссоры вокруг него, а затем не менее тревожное ожидание первой коллекции, понимает, что документальное свидетельство этих восьми недель 2011 года дорогого стоит.
Фото: diorandimovie.com
Фото: Dior и я / Dior and I
Фото: предоставлено Dior
Фото: предоставлено Dior
Название фильма в точности повторяет название книги мемуаров самого Диора "Christian Dior et moi", написанной кутюрье буквально накануне смерти, в 1956 году. В своих мемуарах Диор пытается взглянуть на себя со стороны и поделить свою жизнь на две части: ту, где он прославленный кутюрье, глава дома, в котором одеваются королевские особы и кинозвезды, и ту, где он скромный провинциал из нормандского Гранвиля, обожающий свою мать и не терпящий светской шумихи. В фильме Раф Симонс не пытается ни отождествить себя с основателем дома, ни противопоставить себя ему, он просто стремится его понять и, пропустив это понимание через себя, двигаться вперед.
Фильм начинается, как положено, с документальных кадров конца 40-х годов: вот Уоллес Симпсон в накидке из соболя открывает тяжелую дверь с надписью "Christian Dior", вот сам Диор, мешковатый человек с прозаической внешностью бухгалтера, как говорили про него, поднимается по ступеням своего особняка на авеню Монтень, вот его первые дефиле. Все черно-белое и уже поэтому красивое. Голос за кадром читает отрывки из тех самых мемуаров — о том, как он не любит внимание и шумиху и как ценит тишину и семейный уют. Но фильм не даст нам предаваться этим воспоминаниям долго. Зернистые черно-белые кадры сменяются больничной белизной современного ателье в доме Dior. Сидни Толедано, многолетний CEO Dior, представляет команде ателье нового креативного директора Рафа Симонса. Молодой, подтянутый, черные брюки и черный джемпер — типичный дизайнер. Самое странное, что Симонс в этот момент буквально ровесник Диора в предыдущем кадре. Обоим 42. Но Диор выглядит немолодым усталым человеком, которому Симонс годится в сыновья. И в этой, казалось бы лишь внешней разнице — одна из главных интриг и фильма, и собственно миссии Рафа Симонса в этом легендарном доме. На одной из первых примерок он говорит: "Я хочу осовременить то, что он делал, сделать легче, динамичнее, моложе, чтобы в этом было удобно двигаться, танцевать, садиться в машину, чтобы можно было засунуть руки в карманы..."
Фильм все время сохраняет параллели Диор — Симонс: вот электрики устанавливают освещение в новой студии Симонса, а вот рабочие приводят в порядок особняк, явно находящийся не в лучшей форме в послевоенном Париже. Камера показывает магический процесс наколки ткани на манекен, тогда и сейчас, и они, по сути, ничем не отличаются друг от друга. Голос за кадром от лица Диора рассказывает нам о том, как важно оставлять что-то на волю случая, о том, что некоторые детали рождаются случайно под руками работниц ателье. И буквально тут же нам рассказывают о том, как работает Раф Симонс: оказывается, он вообще не рисует эскизы, он собирает досье, из которого ясно, какой силуэт и какую форму хочет дизайнер, какой пластики ткани он добивается, какого настроения. Эти досье он раздает своей команде, и они уже рисуют эскизы. Такой, прямо скажем, нетипичный подход дает членам команды свободу, а дизайну придает большую глубину. Но и это еще не все: работники ателье вправе каждый выбирать себе эскиз, который они хотят воплощать в жизнь. Считается, что, если ты выбрал ту вещь, которая нравится тебе больше других, ты будешь работать над ней с большим удовольствием, а значит, сделаешь ее лучше.
Милый, застенчивый на первый взгляд, Симонс превращается на наших глазах в волевого и даже жесткого руководителя. Он делает не просто первую коллекцию в качестве креативного директора Dior, но и первую в своей жизни коллекцию Haute Couture. У него на все про все восемь недель, против обычных в таких случаях пяти-шести месяцев. И он признает, что это стресс, но не готов идти на уступки. Для начала он ставит, по сути, невыполнимую задачу перед производителями тканей, ему нужен именно такой эффект и именно такая глубина цвета. И никаких компромиссов: "Я не успокоюсь, пока первая модель не ступит на подиум! И вам не позволю. Да, я такой". Он просто констатирует факт. В следующем эпизоде, он и вовсе не стесняется в формулировках. Узнав, что примерка задерживается из-за того, что руководительницы ателье не успели вернуться из Нью-Йорка, куда отправились к важной кутюрной клиентке, он приходит в ярость. Ему деликатно пытаются объяснить, что не могут сказать "нет" клиентке, которая приносит 360 тысяч в сезон. "А я не могу понять, как можно задержать примерку 50 вещей из-за одного-единственного платья в Нью-Йорке! Вы не можете сказать им "нет"? Это мне вы не можете сказать "нет"!" — и все замирают в ужасе. Он не шутит, он действительно зол и искренне не понимает, как можно так его подвести в такой ответственный момент.
Но он же может быть легким и совсем не проблемным уже назавтра. Узнав, что ключевой жакет Bar, традиционно первый выход в любой кутюрной коллекции Dior, не успевают отшить в черном цвете, он предлагает покрасить белый рабочий экземпляр из пульверизатора. И ассистент красит его прямо здесь же, в саду. И это выглядит как новейшая технология, а не как вынужденная мера.
Прекрасный эпизод, в котором Симонс поздним вечером под проливным дождем покидает особняк Диора на авеню Монтень, с гигантскими китайскими пластиковыми сумками в руках, грузит их в багажник, сам падает на заднее сиденье и отправляется на выходные домой в Антверпен. По дороге он рассуждает о том, минималист ли он, как всегда считала пресса, и совместим ли минимализм с романтизмом, приходит к выводу, что одно не противоречит другому и что сам себя он считает скорее романтиком.
А вот Симонс на вертолете летит на родину Диора, в маленький нормандский городок Гранвиль. Подходит к окруженному цветами дому и сразу же задает вопрос: "Он всегда был розовым, этот дом?" Да, всегда, отвечают ему сотрудники музея, и снова возникают воспоминания Диора о любимом доме, о его розовом цвете, который так прекрасно сочетался с серым гравием дорожек, что сочетание серого с розовым навсегда останется его любимым. Они сидят в саду в окружении цветов, которые разводила мать Диора и которые навсегда повлияли на все, что он делал в моде. На цвет и ткани, на силуэты и ароматы его духов. И вдруг Симонс говорит, что ему надо прекратить работать в архивах Диора, потому что порой он ловит себя на мысли, что делает некоторые вещи в точности как он. И это неправильно. Ему надо двигаться вперед.
Однако, выбирая декорацию для своего первого шоу, он решает покрыть стены особняка XVIII века цветами. Буквально полностью покрыть. Думается, основатель дома, с его любовью к цветам, был бы доволен таким решением. А еще он признается директору по коммуникациям, который деликатно объясняет ему, как и что ему придется делать в день его первого шоу, что самое мучительное для него фотографироваться с незнакомыми людьми. И еще говорит, что не в силах пройти до конца подиума, приветствуя публику. И это возвращает нас в начало фильма, когда сам Диор признается в нелюбви к шумихе и всеобщему вниманию.
Шоу начинается, и Симонс не в силах унять слезы. И, кажется, вовсе не смущен этим. А после шоу фотографируется с пришедшими к нему коллегами-дизайнерами, с модными редакторами, так и быть, со знаменитыми актрисами и, улыбаясь, представляет зрителям маму с папой. Тех самых, о которых с удовольствием в интервью говорит, что у него было счастливое детство, в семье любящих друг друга родителей. Среди цветов, которые разводила мать. И это дает ему право считать себя романтиком не меньше, чем Диор.
Фильм заканчивается. История Рафа Симонса в Dior в тот день, по сути, только началась. Одна из самых увлекательных историй в моде XXI века.