Издательство Ad Marginem запустило сразу две новых серии книг об искусстве: "Имена" и "Minima". Книги маленькие, в этом задумка. Они выглядят как пустяки, не вызывают заранее мучительного чувства ответственного чтения, груза предстоящих знаний, затяжного нырка "в культуру". Наоборот — красивые безделицы, каждую можно прочитать за час-два в электричке. Однако каждая предоставляет возможность ненавязчивого входа на большую территорию. При этом — что важно — новацией, событием тут является не та или иная книга, а именно серия — проект чтения с продолжением.
"Имена" — книжки с картинками, посвященные значительным художникам, вариант канона. В каждой — текст интеллектуала, тем или иным образом с этим художником связанного. Вышло пять книг. Два эссе Бориса Гройса про классиков авангарда — замечательно остроумный текст о понимании революционности у Казимира Малевича и книга о телесности работ Александра Дейнеки (она, к сожалению, значительно хуже). Плюс три текста про искусство более современное — введение в творчество Д. А. Пригова, написанное Екатериной Деготь, очерк о Владиславе Мамышеве-Монро авторства Екатерины Андреевой и анализ Виктора Мизиано практики Владимира Архипова, собирателя "самодельных вещей", переводящего поделки деревенских изобретателей в поле искусства. Последний текст хорош именно введением в потенциальный канон не самой очевидной фигуры.
"Minima" — вещь более любопытная, маленькие сборники важных, но полузабытых текстов больших авторов — не столько даже об искусстве, сколько о медиа. Тексты эти скорее неканоничны. В основном тут наброски, отрывки, газетные заметки, объединенные попыткой нового взгляда, усилием мысли о новом. Все относятся к эпохе авангарда или незначительно позже, все представляют собой род пророчеств, проклятий и наставлений этому новому. "Теория радио" Бертольта Брехта, "Кинематограф" Вирджинии Вулф, "О рекламе" Осипа Брика, "Telehor" Ласло Мохой-Надя.
Последняя книга — может быть, самая примечательная. Гениальный венгерско-немецкий конструктивист, участник Баухауса, один из главных новаторов авангардной фотографии, был тесно связан с советским авангардом, но современной русской культурой практически не освоен. В этой книжечке его тексты, так или иначе посвященные использованию света — в кино, фотографии, в новом, еще не рожденном пространственном световом искусстве, должном заменить старые. Многие предвидения Мохой-Надя сейчас кажутся удивительно точными, некоторые — до смешного фантастичны. Это относится и к остальным авторам серии. Но важнее другое — как мы это читаем.
Забавно, когда книжки о радикальных технологических новациях, медийных переворотах представляют собой приятнейшие физические объекты — то, от чего мы скорее отвыкли. Они вызывают вроде бы не очень подходящую теме тактильную теплоту. Но на самом деле такую же меланхолическую улыбку вызывают и сами яростные тексты Брехта и Хлебникова (он тут в приложении), инструкции Мохой-Надя, не говоря уже об прекрасно-ироничных кружевах Вулф. Всех их завораживает будущее, ставшее для нас прошлым. И как всегда в этом несущественном прогрессе появляется непреднамеренная теплая боль. Это время — future in the past, как в стимпанк-эстетике, когда будущее становится немного смешным.
Забавным образом это перекликается с эссе Гройса. Тот описывает, как — вопреки расхожим представлениям об авангарде — не верящий в прогресс Малевич представлял искусство скорее свидетелем, вовлеченным страдающим непрерывного разрушения, чем провозвестником утопии, сотрудником будущего. Картина, а картина авангардная тем более,— несовершенна и несостоятельна. И только поэтому — в своей вовлеченности в процесс распада — может сохраниться. Эта же несостоятельность, кажется, позволяет оставаться интересными и текстам, написанным в ожидании или отторжении технологического будущего. Эта несостоятельность сохраняет человеческое, смешное и красивое в самом верноподданническом поклонении прогрессу.