РУБЛЬ! УЧИСЬ ДЕРЖАТЬ МАРКУ!

Русские рубль презирают и от него бегут, а немцы безумно тоскуют об уходящей марке, которую вскоре сменит евро. Согласно опросам социологов, две трети немцев недовольны введением евро. Слишком многое у них с маркой связано. Ее история — история крови, слез, потерянных вкладов, расколотой страны... Приключения марки в чем-то поразительно напоминают приключения рубля. И как знать, если мы сейчас все будем делать правильно, быть может, через несколько лет начнем также, как немцы тосковать, когда придет пора заменить рубль на общеевропейскую евро.

В ночь с 19 на 20 июня 1948 года молодой каменотес Гюнтер Грасс латал фасад «Дрезденского банка» в Дюссельдорфе. Сквозь дыры в междуэтажном перекрытии он заметил пачки свежеотпечатанных банкнот. Стопки бумажных листков приковывали взор, завораживали, манили, влекли. Вновь и вновь хотелось на них смотреть. Они обещали все: наслаждение, успех, могущество. Они могли все купить, все готово было им покориться — этим таинственным листочкам цветной бумаги. Так будущий немецкий писатель заглянул в будущее Германии, увидел новую законодательницу мод и вдохновительницу умов — Ее Величество Марку.

На следующий день, 20 июня, каждому, проживавшему на территории Германии, оккупированной западными союзниками, было разрешено обменять 40 старых рейхсмарок на сорок новых немецких марок. Только 40, не больше. Каждый гражданин страны обладал теперь одинаковыми стартовыми возможностями, исчисляемыми 40 марками. Вся национальная собственность была разделена поровну и роздана всем, только не в виде ваучера, а живыми новыми деньгами. 40 марок. Это все, что было за душой у каждого немца.

Новые немецкие марки были отпечатаны в Филадельфии. В другой стране! Так сделали специально, чтобы у германского правительства не было соблазна включить станок, допечатать и раздать бюджетникам.

Буквально на следующий день исчез знаменитый послевоенный черный рынок, вошедший в легенды и книги. «Взрослые люди, что степенно слонялись по улице, беспрестанно повторяли одни и те же слова, точно боялись, что могут забыть свой пароль. Я усердно прислушивался, различая голоса, бесстрастно шептавшие мимоходом: «хлебные карточки» или «самогон», слышал, как одна женщина с опущенным взором произносила одно-единственное слово: «маринад, маринад», как седой старец шептал: «белье постельное, белье нательное», пунцоволикая девица: «сигареты американские, настоящие американские». Каждый голос предлагал отрешенно что-то свое: кто туфли, кто рыбную колбасу, кто швейные иглы, часы, ветчину, кофе, яичный порошок... Я все прохаживался вверх и вниз по улице и прикидывал в уме возможные расходы и навар: за бутылку мне обещали выдать по четыре пачки сигарет «Lucky Strike», — так писал о черном рынке известный немецкий писатель Ленц.

Забавно, что именно немцы, так привязанные к порядку, к стабильности, уже два раза в этом столетии скатывались в пучину безудержной инфляции, в хаос, уничтожавший всю денежную систему страны. Первая финансовая катастрофа достигла своего пика в ноябре 1923-го, когда официальный индекс потребительских цен вырос по сравнению с началом года в два миллиарда раз. Прогуливаясь по магазинам, вместо портмоне впору было волочить за собой тачку, доверху груженую «карманными деньгами».

Страна задыхалась от внешних долгов. Печатный станок работал все быстрее, но покрыть дефицит бюджета эта «макулатура», заполонившая страну, не могла. Летом 1923 года «вынужденная эмиссия» достигла 60 триллионов марок в день и вскоре привела к власти фашистов.

В немецких умах и поныне, по прошествии семидесяти с лишним лет, страшными видениями всплывают события тех дней, обстоятельства катастрофы, постигшей каждую семью. Люди, годами копившие на «черный день», все потеряли. Труд обесценился и обессмыслился. Радовались лишь несостоятельные должники, инфляцией избавленные от терзавших их забот. Может, и в России через семьдесят лет карапузам будут рассказывать страшное старинное предание о пропавших вкладах?

По указанию Гитлера в 1939 году в Закон о деятельности Германского эмиссионного банка была вписана строка о гарантиях стабильности рейхсмарки. Причем, самое любопытное — Гитлер надиктовал этот «обет стабильности», уже успев ознакомиться с секретным меморандумом, присланным ему руководителями Рейхсбанка. Сей документ извещал фюрера о том, что финансовая система страны находится «на грани краха». Правда, платить по счетам, как и четверть века назад, пришлось лишь по окончании войны...

Стабильность марке помогли обрести американцы. Они вообще всем в мире всегда помогают, очень добрая нация. В мае 1946 года группа экспертов при военной администрации, управлявшей американской оккупационной зоной, принялась готовить валютную реформу. Руководили группой Кольм, Додж и Голдсмит.

20 апреля 1948 года, около полуночи, в городок Бад-Хомбург въехал странный автобус. Окна в нем были затемнены. Машина остановилась возле некрасивого особняка, возведенного в помпезном нацистском стиле. Здание было обнесено колючей проволокой. Ни один посторонний не мог туда проскользнуть. Таинственный автобус доставил сюда членов «финансово-кредитной группы», которым предстояло в тиши и уединении разрешить все вопросы предстоящей валютной реформы. Во главе финансистов был Карл Бернард, председатель совета Центробанка.

Сорок девять дней длилось секретное заседание «конклава». Нередко одиннадцать немецких экспертов вступали в яростные споры с американскими военными: то по поводу процедуры предстоящего обмена, то из-за внешнего вида купюр. Справедливости ради отметим, что название для новой валюты тоже подобрали американцы. По всей видимости, выражение «немецкая марка» придумал Эдвард Тененбаум, 27-летний офицер еврейско-польского происхождения, выпускник Йельского университета, защитивший в 1942 году диплом на тему «Национал-социализм и международный капитализм».

«Заседалище» закончилось 8 июня 1948 года. Близился «час ноль». Он и настал 20 июня — в этот день в трех западных зонах начали хождение первые купюры с надписью «немецкая марка». Те самые 40 марок «на рыло». Новые марки заменили временные дензнаки, введенные военной администрацией сразу после победы по политическим соображениям (в 1945 году вся нацистская символика и изображения фюрера были в Германии запрещены, в том числе банкноты и монеты Третьего рейха с изображениями вождя).

Поразительно, но в тот же день валютную реформу начали проводить и в советской оккупационной зоне. Кстати, именно слухи о готовившейся Советами реформе заставили союзников поторопиться с введением «немецкой марки». (Впрочем, советская реформа марки была проведена «как всегда». Восточную марку изготавливали... вручную: брали купончик и наклеивали на старую банкноту. Что касается денежных вкладов, положенных в сберегательные банки страны до капитуляции, то в советской зоне — в отличие от трех остальных зон, занятых союзниками, — вклады эти были закрыты еще в мае 1945 года. Вклады же, открытые позже, постепенно обменяли по курсу десять к одному.)

Именно появление «немецкой марки» окончательно ознаменовало раздел Германии.

Обособились не только денежные системы двух Германий. По-разному стала развиваться их экономика. В Западной Германии Людвиг Эрхард, заместитель главы временной немецкой администрации по экономическим вопросам — «ихний» Гайдар, монетарист, — своей волей отменил твердые цены на 90 процентов товаров.

Он не стал обсуждать это решение ни со своими немецкими советниками, ни с западными союзниками. Узнав о случившемся, глава американской оккупационной администрации Л. Клей немедленно вызвал к себе ослушника: знает ли Эрхард о том, что на любые хозяйственные изменения в стране надо испрашивать разрешение у союзников? Эрхард ответил дерзко: «Я ничего не «менял» — я «отменял».

Не прояви Эрхард подобного самоуправства, возможно, «экономического чуда» не произошло бы. А так стали свободными цены, и пустовавшие витрины быстро заполнились припрятанными прежде товарами. Состояния сколачивались в считанные дни. Появились «новые немцы» — новые немецкие миллионеры.

Отношение же рядовых граждан к «экономическому чуду», поначалу радостное («прилавки заполнились!»), вскоре стало меняться. Цены неудержимо росли. За первые полгода покупательная способность марки упала на 11 процентов. Безработица к февралю 1950 года достигла 13,5 процента. Электорат принялся наперебой ругать эрхардовские реформы. Девять миллионов рабочих и служащих послушались призыва профсоюзов и приняли участие во всеобщей забастовке.

И в это время в стране начался долгожданный экономический подъем.

В свое время, когда проводилась валютная реформа, новая немецкая марка не была подкреплена ничем, кроме надежд на светлое будущее. В стране не было ни запасов золота, ни валютных резервов. Их пришлось накапливать постепенно, и в пятидесятые годы авуары Банка ФРГ быстро росли. С 1952 по 1958 год валютные резервы страны выросли в 17 раз и достигли 26,1 миллиарда марок.

Марка становилась все тверже. В 1954 году граждане ФРГ впервые получили право по своему усмотрению обменивать 1500 марок в год на иностранную валюту. Теперь даже рядовые обыватели могли провести отпуск за рубежом. Поначалу большинство западных немцев устремилось в Италию, сыгравшую тогда для немцев ту же роль, что для русских сыграла Анталья. В 1958 году немцы отменили все ограничения по обмену валюты. Марка, как и доллар, стала свободно конвертироваться.

России до этого еще далеко. Наши беды еще и в том, что реформы проходят не на фоне лежащей в руинах Европы, как в 1948 году, а на фоне Европы благополучной, сытой, процветающей. И, переживая те же трудности, что переживали полвека назад «рядовые немецкие Михели», мы мучаемся еще и оттого, что нам есть с чем сравнивать: рядом с нами все живут хорошо, почему же мы живем так плохо? Немцам полвека назад сравнивать было не с чем. Америка была далеко, и о ней напоминали лишь бравые вояки с неизменной пачкой «Лаки Страйк». Оставалось лишь воспринимать происходящее, как нечто естественное, неизбежное, и потому спокойно, не отвлекаясь на самоедство, не впадая в отчаяние, работать, работать.

«Первого июля 2002 года с рублем будет покончено. Федеральному банку предстоит уничтожить два миллиарда шестьсот миллионов купюр. Специальные валки измельчат каждую купюру на 800 клочочков. Накромсают 2000 тонн бумажной массы. Спрессуют в брикеты и высыпят в простые мусорные мешки», — так могли бы написать наши газеты, если бы в России последние 10 лет успешно шли реформы и речь шла о переходе нашей страны к «общечеловеческим ценностям» — евро. Но пока что приведенный выше отрывок касается не рубля, а немецкой марки.

Впрочем, быть может, еще наше поколение доживет до того счастливого дня, когда мы сможем прочесть нечто подобное о своем рубле. Прочесть и даже обронить слезу, пожалев, как когда-то немцы, свою твердейшую валюту из-за которой так много страдали.