Андрей Монастырский — уникальный художник, единственный из столпов московского концептуализма, кто не только не эмигрировал, не умер, но и до сих пор не прекратил концептуалистских опытов. В целом именно Монастырский придумал, как превратить концептуализм из увлечения некоторого количества художников в движение — так, чтобы никто из них не потерял ни крупицы свободы. Сейчас же он один из немногих доказывает, что концептуальное искусство все еще может быть предметом не только трепетных музейных разысканий. К российской арт-жизни он при этом повернулся не то чтобы спиной, но как-то боком. С возрожденными "Коллективными действиями" он устраивает акции с названиями вроде "Трактор-пиздец", узнать о которых можно, только если очень внимательно следить за деятельностью художника; в изредка представляемых в российских галереях новых инсталляциях он резко отказывается от коммуникации со зрителем, предлагая ему вместо привычных заснеженных полей и пространных комментариев разной плотности бессловесную тьму. Однако несмотря на эту позу небрежения, пару месяцев назад куратор российского павильона на следующей Венецианской биеннале выбрал именно Монастырского представлять Россию. Другим признаком выхода из сумрака можно считать открывающуюся в ММСИ выставку.
Заметной фигурой московского андерграунда Монастырский стал в начале 1970-х. Он сразу оказался на пересечении всех возможных искусств: его стихи гораздо ближе его же акциям, чем поэзии остальных концептуалистов, его объекты — скорее попытка превратить в домашний предмет философское наблюдение, чем дадаистические эксперименты, которыми они издалека кажутся, его тексты — то ли ерническое искусствоведение, то ли искреннее описание мистических прозрений. Эта невозможность однозначного толкования — важнейший принцип всей работы Монастырского. В поворотном 1976 году он основывает группу "Коллективные действия", в которой так или иначе принимали участие практически все люди, причастные московскому неофициальному искусству. В первой акции зрители долго ехали до заваленного грязным снегом подмосковного поля, а затем стояли там, пока из лесу не вышли двое художников, раздавших им удостоверения об участии в акции. В последующих проектах с некоторым усложнением происходило примерно то же самое: участники акций прислушивались к доносящемуся из-под снега звонку, вытягивали из леса бесконечные веревки, вдумчиво развешивали на деревьях ничего не говорящие лозунги. Акции "КД", диалогические, вовлекающие зрителя, всегда имели целью произвести недоумение. "КД" декларировали: "Если вам кажется, что вы что-нибудь понимаете, есть все основания в этом сомневаться". Как ни странно, дальнейшая работа с материалами акций (стенографируемые обсуждения, комментарии, сложные инсталляции, которые Монастырский создавал из документаций акций, десять увесистых томов "Поездок за город" с подробнейшим описанием всей деятельности "КД") не проясняет, а лишь продолжает эту работу сомнения, тщательнейшего сбивания с толку.
«Дышу и слышу», 1983 год. Акционный объект
Сходным образом были устроены и объекты, и большинство инсталляций Монастырского — не самостоятельные предметы, а приглашения к действию с неизменно озадачивающим результатом. Коробка с двумя отверстиями, просовывая руку в которую человек производит "указание на самого себя как на предмет внешний по отношению к себе". Две картонки с намотанной на них ниткой, каждая из которых содержит приказ перемотать нитку обратно на другую картонку. Вообще, веревки, катушки всех размеров, ленты скотча — любимые предметы Монастырского, они для него — тактильно ощутимое воплощение времени, бесконечно разматываемого туда и сюда, использованного или накрепко недоступного.
Деятельность Монастырского — нечто вроде мистической терапии. Она подчеркнуто религиозна — в комментариях художник отсылает то к буддизму, то к христианскому апофатическому богословию — но это религиозность, для которой исповедание веры приравнивается к кощунству. С большой точностью это определил Д. А. Пригов, сказав, что у Монастырского искусство занимается "предпоследними истинами" — подготовкой сознания к мистическому откровению, которое остается вне его, искусства, ведомства. Более того, комментариями, повторениями и отражениями выход из этого "предпоследнего" пространства практически не допускается. Искусство Монастырского — опыт бесконечной неопределенности, откладывания ответа ради удивительного эффекта, который производит само вопрошание.
ММСИ на Гоголевском, с 23 ноября по 23 января