Гастроли картина
В Государственном Эрмитаже, только что пережившем нашествие Пикассо всех возможных периодов, жанров и техник в виде гигантской передвижной выставки из коллекции парижского Музея Пикассо, открыли еще одну временную экспозицию того же автора. На этот раз не французы, но британцы привезли в Петербург своего Пикассо. Опять лучшее из лучшего, но разница в количестве: галерея Тэйт привезла всего одну картину — "Обнаженную в красном кресле". Рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
Выставка одной картины — жанр похвальный, но спорный. Иногда это удар не в бровь, а в глаз — как в случае, например, с эрмитажными же выставками, на которых по одной показывают вещи, проданные большевиками в 30-х годах и ставшие со временем ядром Национальной галереи в Вашингтоне. Собрать их все вместе нереально, а вот так, по одной, по капле, это действительно гомеопатическое, но сильнодействующее средство против особых иллюзий по поводу отечественной истории. Бывает еще, что привозят какой-то совсем уж редкостный шедевр — вот любого Вермеера легко можно показывать в одиночестве: их и вообще-то немного, да и вещи абсолютно самодостаточные, им даже экспликация особая не требуется. Но бывает и так, что отличная работа, даже шедевр, сама по себе выставку не делает — то ли гений места против, то ли звезды не так сошлись. И тут либо красивая история вытянет, либо само рассосется — картина повисит, выставка закончится, строка в отчете музея останется.
К какому типу отнести нынешний показ "Обнаженной в красном кресле", можно, конечно, спорить, но боюсь, что календарное соседство с только что закончившейся мегаэкспозицией из Музея Пикассо шедевру из Тэйт могло повредить. Да, для Эрмитажа, Пикассо которого заканчивается 1914 годом, возможность показать классическую работу 1930-х чрезвычайно соблазнительна. Но только что музей демонстрировал те же 30-е годы в таком изобилии, что и добавить почти что нечего. Остается говорить о превратностях любви. "Обнаженная в красном кресле" была написана в 1932 году. Это время в мировом пикассоведении проходит под кодовым названием "период Мари-Терез Вальтер". 45-летний художник встретил 17-летнюю Мари-Терез Вальтер в январе 1927 года у выхода из метро возле парижского универмага галереи Лафайет. "Он просто взял меня за руку и сказал: "Я — Пикассо. Вместе мы будем делать замечательные вещи"". Это имя ей ничего не говорило, чем он занимается — тоже, но она согласилась ему позировать, а через несколько дней, и на целых девять лет, они стали любовниками. Связь скрывалась, он был женат, она была несовершеннолетней, но практически каждая из сделанных в первые годы этой любви работ говорила о ней. Мари-Терез Вальтер присутствует на более сотни живописных и графических работ Пикассо. Она же — в знаменитых скульптурных "головах из Буажелу", которые только что видели посетители московской и питерской выставок Пикассо. Ее даже среди тысяч вещей Пикассо так много, что характерные очертания ее литого округлого тела узнаваемы знатоками искусства и без подписи. Это ли не лучший гимн любви, который мог спеть любимой одержимый ею художник.
Понятно, что все в этой истории закончилось, как всегда с любовями Пикассо, плохо: она родила ему дочь Майю, потом они расстались, у него были новые молодые подруги и новые дети, она была где-то близко, но не с ним, через четыре года после смерти Пикассо Мари-Терез Вальтер повесилась. Однако на полотне из Тэйт ничего трагического еще нет. В тот год Пикассо мог написать ее большеформатный портрет за день. Именно про эту картину таких данных нет, но типологически она из того же ряда. Роскошная мощная линия, крупные плоскости цвета, победительная красота модели. Редкая по страстности живопись, красивая история, никакой заумной науки — очень демократичная выставка получилась.