Выступление Бориса Ельцина на Общероссийском конгрессе по правовой реформе было выдержано в довольно резких тонах. В отличие от первых предвыборных речей, посвященных почти исключительно ходу реформ и социальным вопросам, на сей раз из уст Ельцина зазвучала откровенная контрпропаганда и жесткий отпор оппонентам. Даже при беглом анализе вчерашнего выступления президента можно сказать, что избирательная кампания Бориса Ельцина вступила в новую фазу: пакт о ненападении в ходе предвыборной гонки оказался нереализуем. "Сегодня политическая борьба продолжается, и она обострится к президентским выборам", — подчеркнул президент.
Чем вызвана такая жесткость? Создается впечатление, что некоторые фрагменты речи Ельцина являются его прямым ответом на ряд последних выступлений оппонентов из левого лагеря. А из стана оппозиции прозвучали неожиданные, если не сказать сенсационные, предложения к действующему президенту. Так, спикер Думы Геннадий Селезнев отметил на днях, что у Ельцина есть возможность войти в историю в качестве "первого и последнего президента России". Спикер предложил главе государства выступить с законодательной инициативой, внеся поправку в Конституцию об упразднении поста президента с 1997 года. Он убежден, что "многие партии и движения поддержали бы этот шаг и согласились не проводить выборы".
Завуалированное предложение оппозиции перенести выборы на первый взгляд выглядит заманчиво. Быть может, левые не так уж и уверены в своей победе? В конце концов, на церемонии создания левого блока имени Зюганова среди основных его союзников оказались и "неподписанты" — Бабурин и Анпилов. Лидер Российского общенародного союза обусловил поддержку Зюганова обязательным признанием всеми членами коалиции таких положений, как "необходимость подготовки новой Конституции, устанавливающей общественный контроль за госвластью, поэтапное восстановление государственного единства наций, составлявших СССР, создание коалиционного правительства народного доверия, проведение конструктивной ревизии итогов приватизации с учетом национально-государственных интересов, установление общественного контроля за СМИ и восстановление управляемости экономикой со стороны государства". В случае принятия этих условий председатель РОС Бабурин подпишет соглашение о создании коалиции и выдвижении Зюганова единым кандидатом от народно-патриотической оппозиции.
Зюганов, впрочем, успел заметить, что казус с Бабуриным и Анпиловым не проблема, а лишь дело времени. И для сомнений здесь мало оснований: позиции самого лидера КПРФ, формулируемые им намеренно невнятно, схожи с вышеприведенными. В случае победы он обещает "сохранить многоукладную экономику, укрепить свободу слова, а также создать экономические условия, при которых в стране будет хорошо жить трудящимся" (избирателя, правда, может смутить целесообразность "укреплять" свободу слова, которая, как известно, либо есть, либо нет, и неаргументированное стремление сделать трудящимся "хорошо").
В связи с предложением Селезнева обращает на себя внимание другая цитата из Зюганова, посетовавшего на днях, что "в разграбленной и униженной стране победителей на выборах не будет", так как избранному президенту предстоит "надеть вместе со своей командой терновые венки и браться за тяжелую созидательную работу". Вероятно, в этом мученическом мотиве и следует искать реальную причину инициативы отодвинуть выборы. То есть в победе левые не сомневаются, однако ситуация в стране не сахар, а на вопрос, как "создать условия, при которых будет хорошо трудящимся", ответа у левой коалиции нет. Ельцин же, активно взявшийся за подъем социальной сферы и поддержанный зарубежными кредитами (которые, судя по экономическим намерениям команды Зюганова, для нее могут быть перекрыты), вполне мог бы ситуацию подправить и тем самым даже помочь оппозиции, ожидающей своего часа. Хотя, как свидетельствует историческая практика, единственно возможной формой правления в условиях экономического кризиса при советской власти всегда была только диктатура. И чем кризис глубже, тем диктатура жестче.
Вот как прокомментировал ситуацию сам Борис Ельцин: "Борцы за возвращение к прошлому не скрывают своих намерений. Они стремятся упразднить пост президента и воссоздать систему Советов, а если этому помешает Конституционный суд, они намерены с ним разобраться". И в этом случае "страна вновь получит всевластного вождя, прикрытого ширмой так называемого коллективного руководства". Картину эту Ельцин живописал эмоционально. Вспомнил он и Испанию при Франко, и Чили при Пиночете, где в конце концов все же восторжествовали право и демократия: "Мы должны добиться того же, но не ценой реакции и террора. Мы не вправе позволить себе еще один массовый исход из России тех ее сыновей и дочерей, которым свобода дороже всего". А говоря об экономических трудностях, приведших к оттоку талантливой молодежи из научной сферы, Ельцин заявил, что уже "с 1997 года предполагается коренным образом поменять бюджетную политику. Одним из приоритетов в ней станет образование и наука". Хотя, подчеркнул президент, "наивно рассчитывать, что коренные преобразования произойдут сразу и безболезненно".
В контрпропагандистской речи, тем не менее, отсутствовало слово "коммунизм", сдержанно прозвучала невыигрышная для традиционно неельцинской части электората тема сталинских репрессий (для исторических экскурсов пригодились иностранные диктаторы). Президент, видимо, внял рекомендациям излишне не идеологизировать свою избирательную кампанию. Но тактика жесткого прессинга, обычно хорошо ему удававшаяся, видимо, вновь взята Ельциным на вооружение. Может быть, она и не воздействует должным образом на электорат "нетрадиционный", но многое прояснит электорату ельцинскому, точнее, той его части, которая еще не до конца разобралась в нюансах предвыборной программы оппозиции.
НАТАЛЬЯ Ъ-КАЛАШНИКОВА