Еврейское государство родилось как ответ на Катастрофу, постигшую евреев Европы. Именно реакцией на недолжное, с точки зрения израильтян, поведение европейских евреев, безропотно шедших на бойню, во многом объяснялась твердая политика Израиля по отношению к неприятелям — "мы не прежние евреи гетто и так просто не сдадимся". Впрочем, и собственно ближневосточные обстоятельства давали довольно поводов для твердости. История Государства Израиль десятилетиями шла под знаком всегда возможной новой Катастрофы. 14 мая 1948 года Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о создании Государства Израиль, а уже 15 мая армии Египта, Иордании, Ирака, Сирии и Ливана вошли в границы новорожденного государства. Началась нескончаемая война.
Всякая затяжная война соответственным образом формирует сознание нации, но в случае с Израилем эти последствия войны были многократно усилены. Новорожденные государства особенно нуждаются в идеологических конструкциях, и поединок Давида с арабским Голиафом немедленно стал цементирующим элементом государственного мифа. Вдобавок к тому арабы не стеснялись в указаниях на то, что эта война — особая, война, рассчитанная не просто на достижение определенных преимуществ, а на тотальное уничтожение неприятеля. Первая же военная сводка арабской коалиции 1948 года гласила, что через неделю "евреи будут сброшены в море". Это же обещание было повторено палестинским лидером Ахмадом Шукейри накануне Шестидневной войны 1967 года. Речь, таким образом, шла не об относительно цивилизованной европейской войне, но о войне вполне ветхозаветной — с истреблением всех, мочащихся к стене.
Нация, только что пережившая "окончательное решение еврейского вопроса", не могла не воспринять заявления арабских лидеров самым серьезным образом. Практика Эйхмана была в высшей степени безразлична к внутриеврейским разногласиям. Талмудический еврей в пейсах и лапсердаке и полностью ассимилированный преуспевающий адвокат шли в одну и ту же газовую камеру. Трудно было предположить, что при сбрасывании евреев в море наследники непосредственного гитлеровского соратника — иерусалимского муфтия станут проявлять больший интерес к политическим воззрениям сбрасываемых. Такое предположение только подкреплялось практикой развернувшегося в 70-е гг. политического терроризма, мишенью которого оказывались евреи как таковые. Когда в 1976 г. западногерманские левые ("RAF") угнали следовавший рейсом на Тель-Авив самолет "Эр-Франс" в Уганду, они тут же произвели селекцию заложников по принципу "евреи — неевреи". Столь откровенное воспроизведение практики Третьего Рейха "Juden — 'raus!" стало для израильской общественности символом общеарабского дела.
Естественной реакцией самосохранения в таком случае оказывается тесная национальная консолидация на основе оборонного сознания — "Все для фронта, все для победы!". Если источником консолидации не является прямая диктатура, остается единственный способ — консенсусное строение общества, при котором мнения религиозных и идеологических меньшинств приобретают непропорционально больший вес. Отсюда центральная формула израильской политики: железобетонная твердость в главном — "никаких контактов с террористами" и рахат-лукумная мягкость по отношению к не посягающим на этот принцип группам и фракциям.
Сдвинувшийся с мертвой точки переговорный процесс все перевернул. Вместо железобетонной твердости переговоры volens-nolens потребовали гибкости и уступчивости. В то же время чрезмерная мягкость по отношению к собственным ортодоксам — хоть религиозникам, хоть социалистам, хоть сионистам — становилась все более непосильной, как в плане экономическом, так и в плане политическом. Можно было идти на чрезвычайные уступки своим ортодоксам ради национального единства в смертельной схватке, но продолжать политику уступок по отношению к тем, кто объявлял арабско-еврейский диалог предательством, достойным смерти, оказывалось уже чрезвычайно накладно. К тому добавился горбачевский поток репатриантов из СССР — эта волна эмиграции была большей частью чисто экономической и потому сильно безразличной к выкованному в десятилетиях сражений израильскому оборонному сознанию.
В итоге успешных мирных переговоров и не менее успешной репатриации советских евреев базировавшийся на основе оборонного сознания внутринациональный консенсус затрещал по швам, а ортодоксы ощутили себя вдвойне уязвленными тем, что их требования принесли в жертву даже не ради интересов других еврейских групп, но хуже того — ради арабских интересов. Они не могли смотреть на Рабина иначе, как на апикойроса-отступника, который хуже язычника.
Убийство Рабина открывает новый, не менее драматический период истории Государства Израиль. До сих пор практически вся израильская политика сводилась к политике внешней, а внутренняя политика, обыкновенно гораздо чаще являющаяся источником трагических конфликтов, лежала как бы под спудом. Переговоры с палестинцами открыли ящик Пандоры, консенсус рухнул, и государство, которое спустя два с половиной года будет отмечать свой полувековой юбилей, сегодня вынуждено едва ли не с нуля отстраивать механизмы внутриполитической борьбы. После 4 ноября евреи — больше не братья. Они — просто евреи.
МАКСИМ СОКОЛОВ