28 января в санкт-петербургском Александринском театре состоялась премьера "Трех сестер" в постановке Ростислава Горяева. Автор помпезных сценических версий "Гамлета" и "Отелло" явно ставил спектакль в полемике с авангардистскими прочтениями чеховских пьес, прежде всего с "Тремя сестрами" Александра Галибина в Театре на Литейном.
В противовес Галибину, оголившему сцену, подменившему быт радиозаписью мхатовского спектакля и отказавшему персонажам "Трех сестер" в непосредственности чувств, Горяев тщательно воссоздал подробный бытовой фон — с самоваром, с воем вьюги, с длинными чаепитиями, цветами, кружевными скатерками и фотографиями в рамочках. Затейливая декорация вращалась, обнаруживая все новые ракурсы дома Прозоровых, столь же громадного и пыльного, как сцена Александринского. В густой и душный быт врезалась деталь явно символического характера — классицистический портал с колоннами, отдаленно напоминающий россиевский фасад театра. Возможно, режиссер и художник (Дубровин) хотели напомнить об академических традициях, связанных с этим театром и противостоящих всякого рода концептуалистским вывертам в обращении с классикой.
Память услужливо подсказывает, что нынешний год — год столетия премьеры "Чайки" в Александринке (17 октября 1896 года). И что традиции этого театра — не только шедевры Мейерхольда, Вивьена, Товстоногова, но и провальная "Чайка" Евтихия Карпова. Горяевские "Три сестры" с их глухотой к ритму чеховской пьесы, долгими и бессмысленными паузами, с потерянными в лабиринтах четырехчасового действия актерами и с хаотическими попытками объяснить состояния души через быт, безусловно принадлежат к традиции Евтихия Карпова, сто лет назад провалившего "Чайку". На то, что спектакль поставлен не в 1896, а в 1996 году, указывало, впрочем, многое. Например, романс на стихи Цветаевой, красиво исполненный Соленым. И романс на стихи Пастернака ("Мело, мело по всей земле..."), который спели дуэтом Маша и Тузенбах. В конце второго акта в доме Прозоровых вдруг пошел крупный снег, символизируя открытость этого дома несчастьям и вьюгам. Но, опять-таки по Пастернаку, несмотря на метель, повсюду мерцали свечки — негаснущие огоньки высокой духовности.
Горяев не случайно выбрал свечу назойливым лейтмотивом "Трех сестер". Спектакль сделан про то, как из Дома шаг за шагом выселяют его обитателей, носителей культуры и духовности (упомянем, что культура и духовность понимаются как Цветаева и Пастернак под гитару, фотографии на стенах, звуки скрипки, сдержанные тона в одежде и долгие застолья). Колокольный звон сопровождает отступление сестер под натиском некой новой жизни, превращая спектакль не просто в плач по утраченному Дому, но и в плач по России. В сцене пожара колокола зловеще подсвечены красным, а в финале отпевают барона, на груди которого, разумеется, горит свеча.
Нетрудно догадаться, кто же выжил сестер Прозоровых из старого Дома с разрезавшим его классицистским порталом (система ассоциаций прослеживается легко: Дом — Театр — Культура — Россия): Наташа, превратившаяся к последнему действию в декадентскую femme fatale в ядовитом развевающемся сиреневом одеянии, и Протопопов, вопреки Чехову, явленный на сцене. Протопопов носит малиновый пиджак и лаковые ботинки, вместо Пастернака под гитару поет пошлые песенки под рояль и играет не на скрипке, а в биллиард. Новый русский, воцарившийся в доме во всей своей плакатной знаковости.
Концепция, призванная сделать спектакль актуальным, воплощена настолько прямолинейно, что выглядит чем-то инородным, грубо прилепленным к пьесе, чуждой по своей эстетике всяких концепций. Как это и было сто лет назад в год злополучной премьеры "Чайки". Или театральная рутина бессмертна, и через двести-триста лет будет все то же самое: томительная скука, вековая пыль и грозная тень Евтихия Карпова?
КАРИНА Ъ-ДОБРОТВОРСКАЯ