В Петербурге завершился фестиваль «Дягилев P.S.»

XIV Международный фестиваль искусств «Дягилев P.S.», открывшийся в Петербурге 11 ноября музыкальной программой Алексея Гориболя «Любовь поэта», завершился двумя контрастными балетными вечерами — самарским и китайским. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Всеядность импресарио Сергея Дягилева помогает фестивалю сохранять статус международного и в наши изоляционные времена. Наталья Метелица, создатель и бессменный директор «Дягилев P.S.», придумывает все новые повороты фестивальных сюжетов, руководствуясь знаменитым дягилевским девизом «Удиви меня!». В этом контексте уже не кажется странным соседство Самарского театра оперы и балета, показывающего «Павильон Армиды» (реконструкцию хита первого парижского сезона дягилевцев), и современной компании китаянки Си Син, о Дягилеве и не помышлявшей. Авторская труппа Xie Xin Dance Theatre, впервые приехавшая в Россию, как раз и призвана удивлять, прежде всего хореографией своего лидера: 38-летняя Си Син — в Китае народная артистка первого класса — дебютировала этой осенью мировой премьерой в Парижской опере (см. “Ъ” от 4 октября) и считается восходящей звездой мировой хореографии.

Впрочем, трехчастная программа самарцев под названием «Время Никиты Долгушина» тоже не настаивала на собственной интерпретации наследия Дягилева: это был оммаж одному из самых ярких и оригинальных петербуржцев, изрядную часть своей карьеры танцовщика и хореографа построившему вне Северной столицы. Балет Самары этот эстет и пассеист возглавлял с 1997 по 2006 год, среди прочего реконструировав «Сильфиду» Бурнонвиля и «Павильон Армиды» Фокина — по артистической памяти, без научных изысканий. Второй акт «Сильфиды» и «Павильон», отштукатуренный нынешним руководителем труппы Юрием Бурлакой, благовоспитанные самарцы и представили в Петербурге, показав во втором отделении закосневшую хореографию эпохи застоя — фрагменты из балетов Игоря Чернышева и самого Долгушина. Редкие полузабытые кинокадры танцующего героя вечера предваряли каждый акт — и стали единственным открытием. Ироничный денди-интеллектуал, украшавший свой элегантный классический танец непривычно изящными виньетками рук и поз, столь категорически не вписывался в героический канон советского балета, что вечер впору было бы назвать «Безвременьем Никиты Долгушина».

Китаянка Си Син в своем «T.I.M.E.» на музыку Сильвиан Вонг тоже исследует «игру воспоминаний и времени». Но ее танцевальные игры не касаются эстетики прошедших эпох. Личным воспоминаниям предается героиня балета, а традиции национальных телесных практик и йоги хореограф использует как часть профессиональной подготовки, добиваясь от своих артистов духовной сосредоточенности и телесного совершенства. Хореографический язык Си Син по-цигунски плавен, извилист и непрерывен, а танцевальные фразы — по-прустовски бесконечны. Точку она ставит только в конце эпизода, перед вырубкой света, сплетая персонажей в прихотливые многофигурные композиции — как в многослойном резном китайском шаре. Длинные пластические пассажи, переливающиеся с пола до верхних поддержек, китайские танцовщики исполняют, как дышат,— с неправдоподобной синхронностью и невесомой легкостью. Одетые в свободные, затейливо скроенные штаны и фантазийные кардиганы разных оттенков телесности (художник по костюмам Ли Кун), они составляют идеальный ансамбль, в котором каждый участник тонко ведет собственную партию, скромно оставаясь частицей целого.

Возглавляет ансамбль сама Си Син в роли вспоминающей. В отличие от абстрактных танцкомпозиций в ее «T.I.M.E.» есть подобие сюжетного каркаса и даже сценические аксессуары: с колосников свисают стулья и кровати, на сцене — стол, торшер и книжечка-«дневник», перелистывая которую героиня вызывает призраков прошлого. Эти бытовизмы и послужили опорой для восприятия «T.I.M.E.»: сопротивляться медитативному гипнозу хореографии легче, когда у героини есть комната, есть отношения с мужчинами (пусть и воображаемыми), есть двойники, оставшиеся в прошлом, и сегодняшнее смятение чувств, материализованное ансамблевым танцем. Художник по свету Лоу Ши Хоу замечательно выстроил сценический мир: от скромного прямоугольника «комнаты» до жесткого квадрата «ринга жизни», от темноты неприятностей, когда на «неосвещенной» сцене еле видны конфликтные очертания танцующей пары, до обширного серого круга, заключившего в себя всю человеческую «память». К недостаткам спектакля можно отнести обилие лжефиналов, каждым из которых вполне можно было закончить балет, но таково уж свойство текущего «Времени», подкидывающего нам разные версии прожитых лет.