Московская «Весна священная» на «Золотой маске»

В обширном зале дизайн-завода Flacon был представлен проект «Весна священная» московского музейно-выставочного объединения «Манеж», выдвинутый на «Золотую маску» в категории «Современный танец» как лучший спектакль, а также за работу хореографа Ольги Цветковой. Татьяна Кузнецова в очередной раз удивилась критериям экспертного отбора.

Игорь Стравинский к этой «Весне священной» отношения не имеет. Хотя не исключено, что композиторка Ангелина Рудь использовала в своей бескомпромиссной музыке, громовая перкуссия которой напоминает грохот рельса о рельс, некоторые ритмы исторической партитуры, а также ее мелодические обломки. Во всяком случае, хореографиня Ольга Цветкова вдохновлялась именно балетом Стравинского, когда стремилась, по собственному признанию, «подключить подсознание как перформеров, так и зрителей к эгрегору предыдущих поколений». Выпускница Amsterdam School of Arts, долго работавшая на Западе, она, без сомнения,— самый европеизированный из современных российских авторов. То есть полна толерантности, привержена идее мультижанровости и умеет находить деньги для своих проектов.

Как европеизированный автор, Ольга Цветкова не настаивает на профессиональной подготовке исполнителей: из одиннадцати энтузиастов, задействованных в «Весне священной», необходимыми пластическими навыками, выносливостью и умением сконцентрироваться на все 45 минут действа обладает примерно половина. Поэтому участники «Весны священной» деликатно названы «перформерами» и задания им доверены весьма примитивные. Благо свой спектакль авторка позиционирует как «массовый ритуал», «пробуждающий от общего художественного и социально-политического оцепенения», а потому не боится ни повторов, которые легко объяснить «ритуальностью», ни длиннот, способствующих медитативности. Но вот хореографию, за которую Ольга Цветкова получила индивидуальную номинацию, в этом спектакле обнаружить сложно.

Самым оригинальным в ее постановке оказалось использование пространства «Флакона» — гигантского зала с большими окнами вместо задника, расчлененного на сектора квадратными колоннами-опорами, заставляющими зрителей активно крутить головами в попытках охватить взглядом все происходящее в разных его углах. А вот сам «ритуал» выглядел довольно предсказуемо.

Первоначальное оцепенение (фигуры в черных рубахах раскиданы в живописных позах на белом полу еще до начала спектакля) постепенно сменилось поэтапным телесным оживанием, переходящим в душевную экзальтацию с громким хлопаньем рукавами рубах по голым бедрам. Девушка, отделившаяся от толпы и оставившая на колонне кровавые отпечатки ладоней, породила массовое возбуждение: толпа перформеров семь раз металась от одной стены зала к другой: у правой — воинственно подпрыгивала и махала кулаками, у левой — валилась в изнеможении наземь. Этот «день сурка» прервала солистка, возглавив общий бег по кругу — тоже бесконечный и безвыходный. Затянувшуюся метафору режиссерша Цветкова разрубила как гордиев узел, попросту выключив свет. После паузы в синем инфернальном освещении началось новое брожение масс. Поначалу вялое и беспорядочное, вскоре оно оформилось в две ровные шеренги, скрепленные единым ритмом, а волюнтаристские выпрыгивания участников синхронизировались на четвертом шаге и превратились в подобия корявых балетных сиссонов.

Но тут колокольный звон, как в какой-нибудь «Жизели», сигнализировал о прекращении плясок, и «пробужденные» перформеры под еле слышное сипение флейты Анастасии Канеевой поодиночке исчезли в открытом на «заднике» окне — канули в ночную тьму и неизвестность. Этот финал и оказался единственной неожиданностью «Весны священной», потому что вслед за исчезнувшими перформерами в открытое окно вдруг добровольно полезли зрители, создав легкую давку. В новом «социально-политическом» контексте этот исход выглядел уже не освобождением от пандемической прострации, а метафорой эмиграции — тут подсознание публики сработало безотказно.