На 72-м году жизни скоропостижно скончался Давид Львович Боровский. Он был народным художником России, лауреатом Госпремии, премии "Триумф" и многих международных наград. Он был крупнейшим русским театральным художником второй половины ХХ века и одним из самых важных для современного российского театра людей.
Давид Боровский умер в столице Колумбии Боготе. Там сейчас проходит Иберо-Американский фестиваль, один из самых крупных театральных форумов мира. Россия приглашена в этом году в Боготу почетным гостем, и кроме трех гастрольных спектаклей в русскую программу решили включить и выставку. Вопросов, чью именно выставку устраивать, ни у кого с самого начала и не возникало — конечно, Давида Боровского, самого знаменитого и уважаемого театрального художника России.
Уговорить Боровского сделать персональную выставку оказалось непросто: знаменитый художник был человеком непубличным и скромным. Теперь, конечно, все будут причитать (зачем согласился, так далеко, такой тяжелый перелет и т. д.), но на открытии экспозиции в Боготе и после нее Давид Львович выглядел довольным и бодрым, хотя по обыкновению оставался немногословным. Правда, когда основная часть российской делегации, а среди них и ваш корреспондент, улетала в Москву, он пожалел: лучше бы полетел с вами. Не успели приземлиться в Шереметьево, как зазвонил телефон — у Боровского инфаркт. Но хорошо, что сразу сделали операцию, ведь медицина в Колумбии хорошая. Вчера сообщили: умер.
В белом пространстве выставочного зала в театральном центре Боготы еще несколько дней на элегантных подставках, каждая под отдельным театральным прожектором, будет стоять дюжина макетов — среди них как знаменитые постановки (таганковский "Гамлет" и опера "Пиковая дама" Любимова, мхатовский "Иванов"), так и те, которые наследили в истории лишь тем, что их оформил сам Давид Боровский. Как только выставка открылась, у ее организаторов возникла идея: а не устроить ли следующую в Японии, где тоже намечается фестиваль русского театра. Кто-то сразу предложил: а давайте не только поставим макеты, но и фотографии из спектаклей повесим. Боровский только засмеялся в ответ: "Это же так несовременно, подобные выставки остались далеко в прошлом".
Даже став классиком и непререкаемым авторитетом в профессиональной среде, Давид Боровский продолжал оставаться современным художником. Посмотрите хотя бы на его последнюю московскую работу — "Затмение" в театре "Ленком". Сразу понятно, что спектакль оформлял человек, остро чувствующий не только театральное пространство, но и время. Вообще, за свою жизнь уроженец Киева Давид Боровский успел поработать с театрами очень разных традиций и режиссерами очень разных школ и пристрастий — с Леонидом Варпаховским и Георгием Товстоноговым, Анатолием Эфросом и Олегом Ефремовым, Леонидом Хейфецем и Львом Додиным (над последними спектаклями Малого драматического "Дядя Ваня" и "Король Лир" с Додиным работал именно Боровский). Общим оставалось одно: Боровский всегда становился равноправным соавтором спектакля, не просто талантливым "оформителем" любых режиссерских замыслов, а художником-постановщиком, зачастую определявшим не только внешний вид и стиль спектакля, но и его содержание.
Главным театром его жизни стал Театр на Таганке. В 1967 году Боровский познакомился с Юрием Любимовым и потом больше 30 лет работал главным художником знаменитого театра. Грубый занавес из "Гамлета", кареты из "Товарищ, верь...", полупрозрачная стена из "Дома на набережной", кузов фронтового грузовика из "А зори здесь тихие", обшарпанные петербургские двери из "Преступления и наказания" — все это, уже навсегда попавшее в учебники по истории, придумал в свое время Давид Боровский. Принято говорить и писать, что художник всегда был мастером острых и запоминающихся сценических метафор. А кто-то даже говорил, что на метафоры Боровского в Театр на Таганке ходили как на демонстрацию.
Выдающийся художник иногда называл жизнь вещи на сцене "аттракционом". Но сам никогда не был просто изобретателем эффектов. Боровский был театральным художником-мыслителем, хотя и не имел привычки выступать с манифестами. Вспоминают, что на Таганке за кулисами его величали "ребе". Ценимая всеми, кто его знал лично, житейская, человеческая мудрость Давида Боровского на подмостках переплавлялась в мудрость надбытовую. В пространствах, которые с неповторимым чувством меры и гармонии придумывал Боровский, большие и малые вещи всегда жили как будто бы двойной жизнью — они были одновременно конкретными, несущими отпечатки реальности и в то же время обобщенно-условными, помогавшими актерам и требовавшими от них, а значит, и от зрителей вырываться за пределы обыденности и задумываться над сутью мироустройства. Мгновение и вечность всегда соединялись в работах Давида Боровского. И теперь, когда его личный отсчет мгновений скоропостижно закончился, совершенно очевидно, что его главные работы останутся в театральной истории навсегда.