|
День открытых зверей |
 |
| Фото: АЛЕКСАНДР ВОСТРЯКОВ |
| Михаил Брынских: "Главная наша приманка — зубровый питомник" |
— Сильно перепугались, когда получили телеграмму из Минприроды?
— Не успел. Мы всего в сотне километров от Москвы, но, как это ни странно, все телеграммы и письма получаем позже всех, даже Дальний Восток получает их раньше. Таковы причуды российской почты. Все заповедники получили телеграмму в пятницу — мне звонят, спрашивают, что делать, а я не знаю, что сказать, так как просто не в курсе. А в понедельник увидел на своем рабочем столе сразу две телеграммы: одна — "о целесообразности нашего существования", другая — разъясняющая, что случилась ошибка. Сейчас уже все успокоились. В Минприроды, на совещании директоров всех заповедников перед самым Новым годом, нам еще раз сказали, что произошла накладка. И что зря все поднимали такую шумиху, особенно в прессе.
— А как становятся директором заповедника?
— Например, так. Я вообще-то по образованию географ, закончил Ташкентский университет, по распределению попал в Академический научный центр в Пущине, в Институт почвоведения. А Пущино как раз расположено напротив заповедника, на противоположном берегу Оки. И в 1987-м мне предложили стать заместителем директора заповедника по науке. Я согласился. А четыре года назад стал директором.
— Обычно заповедники создают где-то в глухих безлюдных местах, а Приокско-террасный расположен в перенаселенной Московской области...
— В 1945 году советское правительство решило заняться охраной природы ближнего Подмосковья и организовало один заповедник под названием "Московский", в который вошли сразу несколько участков — Истринский, Клязьминский, Дубнинский и наш. В 1948 году вышло новое постановление, по которому все участки стали самостоятельными заповедниками, но в 1951 году правительство решило, что в Подмосковье заповедников слишком много, да и охранять вроде как особо нечего. Например, в Астраханском заповеднике есть осетр, в Баргузинском — соболь, даже в Воронежском бобры живут. А в Подмосковье ничего такого уже давно нет. И все заповедники упразднили, кроме нашего.
 |
| Фото: АЛЕКСАНДР ВОСТРЯКОВ |
| Природохранное просвещение, то есть экскурсии, — единственное, на чем могут зарабатывать заповедники |
— Вспомнили, что у нас работает единственный в стране зубровый питомник, созданный еще в 1948 году. Именно поэтому решили оставить, хотя и без зубров заповедник уникальный. Территория — всего 50 квадратных километров (заповедник — один из самых маленьких в стране), но на них пересекаются несколько климатических зон, сосуществуют как таежные, так и степные виды. У нас водятся 130 видов птиц, 50 видов млекопитающих, произрастает 960 видов растений. Причем встречаются и вовсе несвойственные нашей полосе обитатели — например, в последние годы в больших количествах расплодилась южная виноградная улитка, отлично себя чувствует дальневосточный пятнистый олень. А год назад инспекторы встречали бегающего по лесу страуса — так он и жил все лето, его никто не трогал, а зимой, наверное, замерз. Правда, страус, скорее всего, сбежал из страусоводческого хозяйства — есть здесь такое неподалеку. А вот от мигрирующего в зимнее время через нашу территорию лося больше вреда, чем пользы. В конце зимы с другого берега Оки к нам приходят 15-20 лосей и начинают активно объедать верхушки молоденьких сосенок. А каждому требуется в день до 20 кг пищи. В результате обжорства лосей сосняки у нас быстро исчезают, и может случиться так, что лет через 100 их вообще не останется.
— Получается, что вас спасли зубры...
— Получается так... Хотя вначале, конечно, самих зубров пришлось спасать. К концу XIX века в природе оставалось полторы тысячи животных, а после второй мировой войны — всего 48, и то лишь в зоопарках. Вид находился на грани полного вымирания. Когда встал вопрос, где открывать питомник, решили, что территория нашего заповедника больше всего подходит для зубров — близко от Москвы, хороший дикий лес. В СССР к тому времени остался всего один зубр, неизвестно каким образом уцелевший в крымском заповеднике "Аскания-Нова". Так что порядка десяти зубров пришлось завезти из Польши в обмен на два вагона экзотических животных.
— Можно ли говорить, что зубру сейчас вымирание не угрожает?
— Можно сказать, что да. Усилиями нескольких питомников, в том числе и нашего, удалось увеличить его мировое поголовье до 3500, из которых в России обитает около 1000. Мы даже начали расселять зубров в дикую природу, на вольные хлеба. Только наш питомник ежегодно семь-восемь зубров отправляет в заказники Орловской (всего выпущено порядка сотни животных) и Владимирской (около 20) областей. Но регулярные обмены делаем до сих пор, для пополнения генофонда. По последнему обмену, в прошлом году, из Швейцарии получили семь животных. Надо сказать, зоопарки неохотно берут зубров, ведь для них требуются большие вольеры и много корма. При этом в Европе просто не осталось достаточно диких лесов для таких животных.
— Когда вплотную подходишь к вольеру с зубрами, они начинают как-то недобро на тебя смотреть, а иногда разбегаются и мордой врезаются в сетку. Бывали ли случаи нападения зубра на человека?
— Нет, такого еще не было. Но боднуть легонько, если зазеваешься, могут. Особенно в брачный период. Главным образом не человека нужно охранять от зубров, а наоборот. Сейчас у нас 40 животных, все содержатся в вольерах, хотя лет десять назад мы молодняк свободно отпускали гулять по заповеднику и с живым зубром можно было встретиться где угодно. Но сейчас ситуация изменилась, зубра могут подстрелить браконьеры, на дорогах движение стало слишком интенсивное. После одного трагического происшествия, когда под колесами совхозного "КамАЗа", перевозившего морковку, погибло сразу пять зубров — они переходили ночью дорогу, мы с этой практикой покончили. Еще иногда теряем животных в стычках между ними. Не так давно самец убил теленка — подцепил на рога.
 |
| Фото: ИТАР-ТАСС |
| Подмосковный зубр не продается и не покупается. Только обменивается |
— Действительно, район густонаселенный. Но наши 50 квадратных километров — это полностью охраняемая территория, на которую даже местным жителям заходить за грибами и ягодами запрещено. Местные это знают и не ходят, к тому же при поимке нарушителю грозит штраф в 500 рублей.
— А если не отдает?
— Сейчас механизм взыскания денег прописан неплохо, наши инспекторы (официально "государственные инспекторы по охране заповедника") по новому Административному кодексу обладают обширными правами: могут составить протокол, задержать нарушителя, а при оказании вооруженного сопротивления — применить оружие. Правда, протокол можно составить, если имеешь еще двух свидетелей, так что приходится создавать оперативную группу из трех человек, которая на машине патрулирует лес. Если кого поймают — везут в Серпухов, в УВД, оформлять. У нас работают десять инспекторов, они живут на пяти кордонах в разных концах заповедника, каждый — в центре территории своего обхода. И поэтому услышать выстрел или стук топора для них не проблема. Браконьеров инспекторам ловить выгодно — половина суммы штрафов остается им. Как контролерам в автобусе. К тому же территория заповедника расположена в самом центре лесного массива, на юге ограничена Окой, а все дороги перекрыты шлагбаумами. И поэтому серьезного браконьерства с отстрелом животных или рубкой леса у нас просто нет.
— А сколько нарушителей удается поймать за сезон?
— Реально удается поймать меньше, чем хотелось бы. Например, за прошлый год с нарушителей мы взыскали всего 6 тыс. рублей, то есть отловили 12 человек. Штрафы — один из способов пополнения бюджета заповедника, правда, далеко не главный. Суммы могли бы быть существенно выше, если бы нам хватало инспекторов. А так, пока группа с одним возится, лес остается без охраны.
— Какие еще у вас есть источники дохода?
— По закону заповедник — это госорганизация, существующая за счет федерального бюджета. В прошлом году из него нам было выделено 4,2 млн рублей, причем на все — от отопления до зарплаты 70 сотрудников. Конечно, не хватает. Например, в бюджете нет ни одной строчки про корма для животных, а ведь для зубров нам требуется весьма прилично сена и моркови. Финансировать же покупку кормов, например, за счет средств на закупку угля не позволяет закон. На капитальный ремонт денег тоже давно нет. У меня есть один экскаватор, в котором треснула одна из основных деталей, а списать его я не могу — вообще останусь без экскаватора. И приходится его очень осторожно использовать на легких работах через день.
— Как же вы выкручиваетесь?
— По закону нам нельзя заниматься коммерческой деятельностью, за исключением услуг, не противоречащих нашему основному виду деятельности. А это проведение экскурсий, то есть природоохранное просвещение. Ежегодно нас посещают порядка 20 тыс. человек, каждый день приезжает два автобуса, в дни школьных каникул — больше. Для взрослых билет стоит 40 рублей, для детей (их 90%) — 20 рублей. Главная наша приманка — зубровый питомник. В прошлом году за счет экскурсий нам удалось заработать 400 тыс. рублей. Для нас это очень приличные деньги. Еще примерно 500 тыс. рублей выделяет Московская область на закупку кормов для зубров. Правда, делается это достаточно странным образом — чтобы получить деньги, я должен сперва отчитаться за их трату. Поэтому каждый год я вынужден обращаться к знакомым бизнесменам, брать в долг наличные, потом я отчитываюсь за них, получаю деньги от области и отдаю долг.
— А торговля сувенирами?
— Большинство экскурсантов, особенно дети, хотят что-то увезти с собой на память, но сам заповедник по закону не может заниматься непрофильным бизнесом. Так что я это направление отдал своему столяру, он зарегистрировался как индивидуальный предприниматель и в одной комнатке нашей конторы устроил небольшой магазинчик. Сам фотографирует животных, сам торгует. Заповеднику это практически ничего не приносит, но работникам — хоть какая-то поддержка. Официальная зарплата у большинства — тысяча рублей по тарифной сетке. Многих держит только увлеченность природой и предоставляемое жилье. Опять же мы должны регулярно вести научные наблюдения, заносить их в "Летопись природы" (она ведется во всех заповедниках), а хороших научных сотрудников на такие деньги из Москвы не заманишь. Сдавать помещения или землю какому-нибудь предпринимателю я также не имею права.
Конечно, есть еще различные идеи — например, продавать морковку тем, кто хочет покормить зубра. В день, я думаю, мешок запросто уходил бы. Но возни с этим мешком будет больше, чем отдачи,— и кассовый аппарат устанавливать придется, и налоговая опять придет. У нас только в прошлом году закончились судебные разбирательства (к счастью, в нашу пользу) с налоговиками из Серпухова — они требовали, чтобы мы уплатили налог на пользование лесом и водой из скважины. Конечно, это полный бред, ведь вся площадь заповедника — федеральная собственность. В Штатах я видел очень эффектные постеры бизонов, давно хочу выпустить аналогичный, с нашими зубрами, но пока ни один фотограф, даже специально приглашенный, не смог снять зубра достойно.
— Спонсоры помогают?
— Со спонсорами своя история — им что-то надо дать взамен, а я даже метр квадратный не имею права сдать в аренду. Недавно опять предлагали небольшую гостиницу построить, мест на 30, может, тогда и туризм начал бы более активно развиваться, но все упирается в получение землеотвода. Бывают только разовые, достаточно случайные акции. Например, прошлым летом появилась в новостях информация, будто бы зубры у нас голодают. На самом деле корреспондент ошибся — я ему сказал, что денег на корм федеральный бюджет на дает. Зубры у нас никогда не голодали. Зато сразу после этого звонило множество людей — от школьников до бизнесменов — спрашивали, на какой счет перевести деньги.
— Пополнить бюджет заповедника наверняка могло бы разведение зубров. Ведь им сейчас ничто не угрожает, у вас регулярно появляется молодняк...
— Могло бы, но не может. Дело в том, что все, что находится на балансе заповедника, является федеральной собственностью. Я ничего не могу ни продать, ни передать. В том числе телят. Хотя мне регулярно приходят предложения от наших бизнесменов — хотят купить зверей. Как ни странно, у нас достаточно желающих содержать зубра.
— А есть ли рыночная цена на зубра?
— Пока ее просто не может быть. Хотя прикинуть можно. Например, содержание (главным образом прокорм) одного животного обходится нам примерно в 35 тыс. рублей ежегодно. Так что только себестоимость трех-пятилетнего теленка — $4-5 тыс. Или вот еще цифры — к примеру, охотничья лицензия на отстрел одного бизона, ближайшего североамериканского родственника зубра, стоит $5-10 тыс., а зубр — существенно более редкий зверь, и лицензия на него может быть гораздо дороже. Ко мне недавно обращался предприниматель из Сибири, хотел семью зубров (самца и пару самок), готов был создать частный питомник, отгородить территорию и даже весь приплод отдавать государству. Но опять же ничего из этого не вышло. Пока возможен только обмен зубрами на некоммерческой основе.
— Насколько я знаю, у вас работает уникальная станция фонового мониторинга...
— Да, она была организована еще 1979 году, когда наш заповедник включило в свою программу ЮНЕСКО. Сейчас подобная станция, регулярно делающая экологический мониторинг, осталась в России одна — у нас. Как только выпадает хоть малейший дождик, мы на станции измеряем его кислотность. С этим связан один курьезный случай. Однажды нас попросили предоставить данные для государственного доклада о состоянии окружающей среды, а так как подобные замеры ведутся только у нас, то там так и прописали: "В среднем по России кислотность осадков нормальная, и только в Приокско-террасном заповеднике выпадают кислотные дожди". На самом деле настоящие кислотные дожди (с кислотностью 3,5 — при таких значениях могут плавиться колготки и выпадать волосы) несколько раз проходят почему-то в самом конце лета.
|