Сам себе биограф

140 лет со дня рождения Сталина — повод для подведения очередных итогов в непростом деле познания сталинского cлова и дела. Этот проект по-прежнему востребован обществом и даже коммерчески процветает: прочно встроен в координаты политтехнологий постсоветской России, не угасает к нему интерес и за рубежом. При этом нельзя не отметить занятный нюанс: за долгий период в архивном обороте не возникло никаких новых существенных позиций — сталинская история, доступная исследователям и широкой публике, оказалась по набору «элементов»… конечной. Ни новых документов, ни свидетельств, ни ссылок, ни сенсационных находок — за минувшие десятилетия на поверхность не всплыло ничего. Как такое могло случиться?

Леонид Максименков, историк

Пустой ларец

До конца 1980-х царила тотальная блокада на любые новые источники о Сталине. Для их обнародования, да и на само упоминание имени вождя, а тем более на его появление среди героев кинофильмов или на страницах романов при «зрелой» советской власти требовались как минимум согласие Отдела пропаганды ЦК КПСС, обмены мнениями и визы секретарей ЦК, а в особо важных случаях — постановление Политбюро. При Михаиле Горбачеве и Александре Яковлеве шлюзы архивно-исторической цензуры были открыты. Многим тогда казалось, что святой Грааль истины вот-вот будет найден и сокровенные тайны вождя раскроются до конца.

Как Федор Раскольников писал Сталину

Открытия, однако, оказались на редкость скудными, а сенсаций и вовсе не случилось, если не считать публикацию журнала «Известия ЦК КПСС», который поведал нам, что Сталин родился на самом деле не 21 декабря 1879 года, а 6 декабря 1878 года. Уточненная дата, впрочем, в широком обиходе не прижилась, а глубже этого хронологические и генеалогические изыскания не пошли. Сегодня мы по-прежнему мало что знаем и о начале, и о конце жизненного пути Сталина, о котором объявили утром 6 марта 1953 года. И даже топорно склеенные, отрывочные, местами сомнительные и подчищенные архивные дела о его болезни и смерти (РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, дела 1482 и 1483) запрятаны на пресловутое бессрочное «секретное хранение» с пометой «тайна о личной жизни». В итоге два жирных вопросительных знака: в начале и в конце «великой жизни». Но и сама эта жизнь — с тем же знаком!

Теперь очевидна ключевая особенность сталинианы: весь набор информации, которую тасуют и перетасовывают власть и оппозиция, правые и левые, историки и писатели, депутаты и ток-шоу, дилетанты и члены-корреспонденты академии наук, издатели и читатели, в конечном счете сводится к одному источнику — точные адреса подавляющей части подлинных документальных источников о Сталине (название архива, номера фонда документов, описи, единицы хранения, листа или сделанного с них ролика микрофильма или выставленного в интернете цифрового образа) неизбежно приведут к… самому Сталину.

Именно Сталин был и цензором, и собирателем, и всевластным куратором своего архивного наследия. Весь массив документальных свидетельств — продукт тщательной селекции, скрупулезно проделанной в течение десятилетий им самим. Мы сегодня изучаем и активно используем только то, что «предложено», и никакие «посторонние» документы не всплывают ни у нас, ни за рубежом.

Исследователи сталинской России всех мастей, от тотальных и фанатичных апологетов до зеркально противоположных им очернителей, сегодня используют ресурсы, оставленные самим Хозяином.

Получается, Сталин до сих пор нами играет…

Дозированный компромат

Могут возразить: а как же обильный компромат, все эти неприглядные резолюции на шифровках и спецсообщениях НКВД, протоколах допросов и обвинительных заключениях?

В самом деле, их сохранилось множество, и каждый документ — «убойной» силы. Напомним лишь некоторые краткие «резолюции первого лица»:

«т. Ежову. Странное письмо. А кто из поименованных лиц арестован? Арестованы ли, скажем, Епифанов, Стихно, Булгаков и др.?»

«т. Ежову. Нужно переарестовать всю огизовскую мразь. И. Сталин».

«т. Ежову. Надо бы поприжать господ церковников. И. Сталин».

«т. Ежову. Лиц, отмеченных мною в тексте буквами "ар.", арестовать, если они уже не арестованы. И. Сталин».

«Т-щу Берия. Рохлин — давно известная мне сволочь. Я еще год назад говорил Багирову о необходимости изъятия Рохлина. Странно, что Рохлин арестовывается с таким запозданием. И. Сталин».

«т. Берия. Надо бы всех переходящих нашу границу афганских бандитов обязательно истреблять. И. Сталин».

«Т-щу Проскурову. Есть постановление пр[авительст]ва не иметь на службе в разведке поляков, финнов, латышей, эстов, немцев и т.п. Кто рекомендовал Вам этого финна, который по какой-то причине носит фамилию Ворошилова? И. Ст.».

«тов. Рычкову, Горшенину. Хорошо бы дать Авдееву высшую меру наказания (через повешение). И. Сталин».

Или указание о жене секретаря Читинского обкома Иоганне Муруговой: «Т-щу Берия. Муругова, видимо, нерусская (поганка!), почему не выясняют национальность Муруговой? Нужно немедля арестовать Муругову, Белову и Бельского и потом через них раскрыть шпионское гнездо в Чите. И. Сталин».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Несчастную жену Муругову вместе с ее мужем, разумеется, арестовали и расстреляли, а читинское гнездо ликвидировали — это факт. И вроде трудно поверить, что Сталин, расписав бумаги в архивные папки, сам заложил под свой посмертный образ бомбу негатива такой мощности. Чтобы поверить, достаточно обратиться к историческому эпизоду уже из постсталинской поры.

В якобы уничтоженной в кремлевском архиве (об этом было решение Президиума ЦК), но почему-то всплывшей в нулевые годы в фонде генерал-полковника Волкогонова в Библиотеке Конгресса США (г. Вашингтон) стенограмме беседы Хрущева с Мао в конце июля 1958 года в Пекине председатель КНР поучал наследника Сталина.

Мао: «Я всегда говорил, и сейчас, и тогда в Москве, что критика ошибок Сталина правильна. Мы не согласны только с отсутствием четкой границы критики. Мы считаем, что у Сталина из 10 пальцев были 3 гнилых».

Услышав точную цифру количества «гнилых пальцев» у генералиссимуса, Хрущев немедленно позволил не согласиться: «Думаю: больше».

Великий кормчий на это отрезал: «Неправильно. В его жизни основное — заслуги».

На том памятном мастер-классе, где Мао учил уму-разуму Хрущева, присутствовал молодой Дэн Сяопин. Он творчески применит эту пропорцию к самому Мао после его смерти. Однако теория «трех гнилых пальцев при семи целых и здоровых» — это вовсе не фундаментальное открытие Мао, «золотая пропорция» 70:30 на суде истории обеспечит оправдание любому ответчику. Так что и на компромате на самого себя лежит все та же печать Сталина — он сам отправлял бумаги в личный архив. В нем достаточно материала для обвинительного приговора, но в общем объеме — меньше половины, скорее даже четверть. И стоит ли удивляться, что при рассмотрении отдельных кейсов (типа той же жены Муругова) многие и сегодня ответят контраргументом: «Да, Муругова, но какую войну все-таки выиграли!..»

Пирамида Иосифа

Как Сталин добился того, что даже после его смерти научно доказуемый архивно-исторический компромат не проник извне в этот охраняемый и герметичный саркофаг? Как умудрился, что монументальные биографии по обе стороны бывшей Берлинской стены и двух берегов Атлантического океана создавались и долго еще будут штамповаться на собранной им фактуре? Неужели вычистил всё? А где свидетели и их аутентичные мемуары?

Восстановим основные вехи этого уникального проекта.

19 ноября 1924 года на основании решения Политбюро Сталин подписывает мандат № 2363/с на имя Марии Гляссер с поручением изъять документы по истории партии у Сталина (то есть у себя самого), Молотова, Каменева и др. Гляссер была личным секретарем Ленина по Политбюро. Бригады выезжают и по другим адресам высшего партийного руководства в Москве и Питере. Сталин целился, разумеется, в Троцкого, но начал с себя. Играл в демократию.

Вначале выемки проходили по-хорошему. Когда спустились номенклатурными этажами пониже, то подключили тайную полицию. Сигналы о том, что у кого-то дома хранятся личные архивы, записки Ленина, Сталина, Троцкого, групповые фотографии, были достаточным поводом для дружеской беседы, а в случае сопротивления — для обыска и конфискации.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

1 сентября 1929 года историк Лазарь Мартынов из Ленинграда обращается к Сталину с просьбой поделиться воспоминаниями о его подельнике по банковским экспроприациям Камо (Симоне Аршаковиче Тер-Петросяне): «Не найдется ли у Вас немного времени хотя бы для конспективного наброска воспоминаний о тов. Камо, необходимых мне также и для намеченной второй книги — историко-революционного романа о Камо». Далее Мартынов подробно рассказывает, что проделал работу в Музее Революции и в Центроархиве Грузии, собрал зафиксированные в стенограммах личные воспоминания близких и сподвижников, прошерстил всю грузинскую, армянскую и русскую периодику, материалы о пребывании Камо за границей, судебные протоколы, медицинские исследования, переписку с властями и адвокатурой и сообщения агентуры за границей. Наконец, у него имеются 40 фотографий, в том числе с изображением Сталина.

Наивный человек был историк Мартынов. Сталин ответил, только не ему, а своему личному помощнику: «Т. Товстуха! Сообщи, кому следует, что я нахожусь в отпуску и ничего не могу написать про Камо». По-видимому, сообщили «куда следует»: следов творчества Лазаря Мартынова в каталогах Российской государственной библиотеки нет…

Кавказский период биографии вождя был самым оберегаемым.

Еще в 1922 году Вардин (Илларион Виссарионович Мгеладзе) написал едва ли не первую краткую биографическую справку о Сталине. В тот год он стал генеральным секретарем ЦК. Навсегда. Очерк был собственноручно Сталиным исправлен, и если бы исправления тогда же предали гласности, то было бы сохранено много жизней: биографы поняли бы, где зарыты мины и развешаны растяжки. Но этого не случилось, очерк напечатали и пустили в оборот, а спустя несколько лет «пустили в оборот» самого Вардина: он сначала «не оправдал доверия», а потом был арестован и расстрелян.

После начала большого террора личные бумаги обреченных свидетелей великой жизни сначала конфисковывались, затем тщательно просеивались, а ценные образцы (в которых упоминался каким-то образом Сталин) перевозились фельдъегерями с Лубянки в Кремль.

В число «ценных» попала, например, записка Сталина главному издателю страны Арташесу Халатову: «Я очень нуждаюсь в деньгах. Не могли бы прислать 200 руб. (вместо гонорара) для меня? Хорошо бы прислать столько же (т.е. 200 р.) для Товстухи за труд по редактированию. Хотя Товстуха брыкается, но он врет,— ему деньги нужны дозарезу». На обороте записки зловещая помета: «Поступило из НКВД 21 сентября 1938 г.».

Упомянутый Иван Павлович Товстуха был личным помощником Сталина, создателем и первым руководителем его главного штаба — Особого сектора ЦК. В 1927 году в типографии Госиздата тиражом 50 тыс. экз. вышла в свет составленная им первая «Краткая биография» Сталина, всего на 14 страницах. Несмотря на лаконичный объем, с изданием возникли проблемы: житие «неоднозначно» приняли закавказские коммунисты, которые знали реальные этапы «великого пути» героя жизнеописания. Например, Вагаршак Тер-Ваганян в рукописном (самиздатовском) памфлете «Лесть и история» назвал очерк «крикливо-гиперболичным с особым привкусом», отметив, что издание «преследует явно неисторические цели» и «изобилует неточными сведениями».

Тем не менее именно эта санкционированная Сталиным брошюрка стала конспектом всех его последующих жизнеописаний, а склеенный к середине 20-х годов прошлого века скелет биографического очерка Сталина в общих чертах незыблем и сегодня, сто лет спустя. Зато Тер-Ваганян был приговорен к расстрелу на московском показательном процессе в августе 1936 года в назидание будущим «очернителям».

Все, что выходило за рамки «канонической версии», признавалось ересью, с которой боролись вполне системно: параллельно со сдачей архивной «валюты» и цензурированием лично Сталиным очерков о своей жизни, шло полистовое прочесывание отечественных архивов. Чистили архивы царской охранки и коллегий советских наркоматов, грузинских церковных ведомств и фронтовых канцелярий времен Гражданской войны.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

За процеживанием документов надзирала небольшая организованная группа людей в сталинском личном штабе. Он назывался по-разному: Бюро Секретариата ЦК, Секретный отдел, Особый сектор. Помянем первых сотрудников этого мозгового центра: Маховер, Каннер, Товстуха, Назаретян, начальник кремлевской охраны Беленький, управделами ЦК (завхоз) Самсонов (вот они все на фотографии 1927 года, которую публикует «Огонек»: молодые, здоровые, счастливые, но, увы, наивные. Своей смертью из них умрет лишь Товстуха).

Дальше — больше. Создается система центров так называемой партийной истории вокруг Института Маркса-Энгельса-Ленина (ИМЭЛ) при ЦК ВКП(б) и Центрального партийного архива при нем (эта институция станет храмом лженауки и беспрецедентной фальсификации истории). Одна из главных задач новой структуры — форматирование образа Сталина, манипуляция его наследством, дозированно передаваемым в ИМЭЛ из архива Особого сектора, и компиляция биографии, сборников произведений и, наконец, собрания сочинений. На вершине тайной пирамиды Иосифа располагалась III часть Особого сектора ЦК ВКП(б). Это «Архив тов. Сталина». Здесь хранились оригиналы сталинских документов, составлялась картотека и проводилась хронологическая систематизация.

Руководила засекреченной структурой Татьяна Константиновна Силина. В штате трудилось всего семь человек (в одну смену, с дежурством в вечерние часы). Силина отработала на посту сорок четыре года, до 1977 года, за годы службы получила три ордена Ленина. Надо полагать, честь по труду: возглавляемое этой дамой подразделение в течение десятилетий (!) фильтровало поток информации не только аппаратной, но и «оперативной» — по всей стране «чувствительные документы» выискивали тысячи архивных ищеек, а чекисты выявляли носителей «опасной информации».

Живые свидетели как проблема

После бегства за границу работника секретариата Сталина Бориса Бажанова отстроенную «пирамиду Иосифа» серьезно тряхнуло: паутина сыска и атмосфера подозрительности окутали ближайших технических помощников вождя, а после смерти жены генсека еще и ее родственников, потом приятелей, соратников и их жен и просто шапочных знакомых и случайных свидетелей. Чекисты купировали «вероятные угрозы» как умели, но полностью перекрыть канал и обезопасить систему от «проблемы живых свидетелей» не могли.

Летом 1933-го в Берлине сбежал председатель «Марганэкспорта» Кирилл Кабакадзе. Через год он начал печатать антисталинские тексты в английских газетах. Их перепечатывали в Берлине. В Особом секторе после этого эпизода приняли решение провести специальную ревизию всех рассеянных по миру, без вести пропавших и числящихся без определенного места жительства носителей информации о вожде. Насколько тщательно это делалось, можно понять, обратившись к конкретному примеру.

28 апреля 1934 года и. о. директора ИМЭЛ Мамия Орахелашвили отчитывается перед Сталиным: «Недавно дал поручение своему корреспонденту в Париже разыскать могилу В. Курнатовского с целью приведения ее в порядок, устроить ограду и т.п.». Виктор Курнатовский в кремлевской тайнописи выводился «крестным отцом» Сталина. В 1900-м он вел партийную работу в Тифлисе и два года пробыл в заключении в Метехском замке, откуда многие живыми не выходили. Через тридцать лет о нем вспомнили и решили удостовериться, что в Париже похоронен именно он.

Некий Алекс Гиен по заданию из Москвы наведался в кладбищенскую контору, чтобы получить подтверждение, что Курнатовский действительно умер 22 ноября 1912 года. Там выяснилось: могила оставалась нетронутой до 1925 года, но в 1927-м из-за отсутствия оплаты снесена, а останки рассеяны. Гора с плеч? А вот и нет. Не доверяя старому грузинскому большевику Орахелашвили, Сталин поручает перепроверить его информацию, и 26 мая Товстуха докладывает Поскребышеву: «Насчет Курнатовского ошибки у меня нет. Это именно тот самый Курнатовский, который в 1900–1901 гг. работал в Тифлисе, был сослан в Якутскую область, где в 1904 г. был одним из руководителей "романовского" протеста, за что получил каторгу…» Вопрос с Курнатовским в итоге будет закрыт. Но Орахелашвили все равно арестуют, этапируют и расстреляют в Тбилиси в 1937-м…

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Охранители тщательно страховались при получении любых «тревожных сигналов», даже если они касались особо доверенных и приближенных к Сталину лиц. Так, когда заместитель Сталина по Наркомату национальностей, его близкий соратник и конфидент Варлам Аванесов (Сурен Мартиросян) лечился в Германии, в Москву прилетела шифровка, что он может «уйти» в Англию. Серьезных оснований для такого предположения не было, но Аванесова срочно вернули в Москву, где он, недолечившийся, вскоре и умер. Но Сталин о «тревожном сигнале» не забыл, и когда Авель Енукидзе предложил замуровать урну с прахом усопшего в главном пантеоне страны — у Кремлевской стены, вождь отправил почившего соратника в колумбарий рангом пониже — на Новодевичье кладбище.

А несколько лет спустя пришел черед и самого Авеля Софроновича Енукидзе, друга юности Сталина, который в начале 1935-го решил стать биографом вождя. Поступок оказался для него роковым: он посмел не испросить разрешения и не прислать перед публикацией на просмотр главному герою рукопись брошюры «Большевистские нелегальные типографии». В итоге ее сначала исчеркал Мехлис, а потом и сам Сталин (сохранились его пометы: «ха-ха», «враки», «тоже неверно»). Енукидзе свергли с поста фактического президента СССР — секретаря Президиума ЦИК Союза ССР, где он контролировал огромные финансовые потоки Кремля, отправив сначала в ссылку в Тифлис. Перед арестом и ликвидацией друг юности Кобы будет трудиться на посту скромного начальника гаража в Харькове…

Чистили, впрочем, не только высокопоставленных осведомленных свидетелей. Процеживали и кремлевскую обслугу — носителей бытовой информации: уборщиц, кухарок, прачек, полотеров, истопников и дворников. Дабы устная молва о закулисной личной жизни вождя и его быте не распространялась подобно письменной.

При Сталине «сплетни», слухи и анекдоты стали приравниваться к государственным преступлениям и терроризму и карались по 58-й статье. А уборщиц стали утверждать персонально беспротокольными решениями ЦК после тщательной проверки по месту жительства.

Довершили всю эту скрупулезную работу административные «штрихи», привнесенные в систему после скандала, связанного с… вдовой Ленина. Суть сюжета в том, что Надежда Константиновна Крупская как-то в порыве душевном откровенно поговорила с писательницей Мариэттой Шагинян о Владимире Ильиче, а потом в первой части романа «Билет по истории» («Семья Ульяновых») появился пассаж, в котором Шагинян со слов Крупской поведала о еврейских корнях Ульянова-Ленина. Вопиющий случай расследовала Инстанция, после чего было принято закрытое постановление Политбюро ЦК, которое ударило дубиной партийного суда не только по сказительнице, но и по источнику ее информации:

«Считать поведение т. Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская делала все это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), за спиной ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело и выступая в роли монопольного истолкователя обстоятельств общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал».

После этого решения Политбюро, воспринятого аппаратом как основа «цензурного кодекса», все произведения искусства (живопись, скульптура, воспоминания, стихи, проза, сценарии), где появлялись Сталин, Ленин и их соратники, должны были визироваться в Особом секторе, а затем в Отделе пропаганды ЦК. Под личную ответственность Поскребышева и его наследников, а в спорных случаях — самого объекта обожествления и руководителей страны. Так первоначальная диктатура над документами, архивами, носителями информации и текстами биографий превратилась в тотальный контроль над образом вождя.

С той поры прошли десятилетия, наступила очередная календарная дата — 140 лет со дня рождения Иосифа Джугашвили, а альтернативной архивной фактуры для переформатирования сталинского образа так и не появилось: имеем только то, что оставил Сталин в кремлевском архиве и архиве ЦК КПСС. Мы продолжаем строить и перестраивать образ вождя из кубиков, отобранных им самим. Других кубиков «у нас для вас» нет…