Арт-субъект федерации

Один на весь городок работодатель, один кинотеатр, один парк. А если просто добавить граффити на стенах, будет веселей? Владельцы Выксунского металлургического завода проэкспериментировали и поняли: нет, не будет. Но дело сдвинулось. Современного искусства маленькому городу много не бывает, и сейчас 50-тысячная Выкса в Нижегородской области становится центром современного искусства федерального масштаба.

ЕКАТЕРИНА ДРАНКИНА

Поздним вечером я сижу в совершенно пустом баре «Parkin». Название отражает местоположение бара при входе в огромный, бывший усадебный, парк основателей города — заводчиков братьев Баташевых. Молодой, с кудрявой бородой бармен Саша держит телефон на весу, динамиком ко мне, и другой рукой отстукивает ритм песни своей любимой местной группы «Седьмое небо»: «Бегут маршрутки, торопятся жители — Из частных домов и общежитий, — И с ними торопится провинциальная жизнь… А я хочу, чтоб процветали… Улицы города В!»

По мне, группа так себе, слабенькая. Зато бар вполне приличный: дизайн современный, в кранах — московское крафтовое пиво. Вообще, в этом «городе В», в Выксе, в отличие от других моногородов, можно сказать, даже уютно: городок компактный, много стареньких одноэтажных домов, есть кинотеатр, ДК, этот самый парк с роскошными прудами и с десяток баров-ресторанов. В основном, конечно, прежней формации. В соседнем баре накануне мне принесли пиво с соломинкой для коктейля — официант объяснил, что так у них подают пиво девушкам. Как же тут девушки водку пьют?

Саша, получается, работает в первом в городе гендерно нейтральном баре. Причем крафтовом. Мог бы гордиться, но нет, ходит грустный. Он родился и вырос в Выксе, любит местные рок-группы и болеет за местную футбольную команду. («Мы — настоящие андердоги, а в прошлом сезоне у дубля московского “Спартака” выиграли»,— на минутку оживляется он.) Но в городе-заводе он больше жить не хочет, местное металлургическое предприятие для него — это фата-моргана, страшная и неизбежная.

— Родители говорили: учись — будешь на заводе работать. А я думал: буду учиться! Чтобы только на заводе не работать. Пошел в программисты. И что? В итоге все равно на заводе оказался. Потому что программирование — вообще не мое оказалось. На заводе почти год отработал — вот эта вакансия подвернулась. В 20 лет кто не мечтает быть барменом? Романтика! Люди приходят, истории свои рассказывают. Всякие люди: писатели, актеры… Но это все не про Выксу!

В Выксе есть только завод. И, даже если убежать с завода в бар, завод тебя здесь догонит. Все, что ты услышишь в баре, будет про завод!

Так что недалеко я от него ушел…

Дела у бара идут не очень — на заводе установили какие-то хитрые рамки, способные учуять алкогольный и даже наркотический флер. Поэтому в будни люди выпивать опасаются. Да и крафтовое пиво для них в новинку — вкус странный, стоит дорого. В ближайшее время Саша собирается уехать в Москву — через поставщиков нашел работу в таком же крафтовом баре, но уже столичном.

— Я люблю Выксу, это моя родина. Завод, конечно, старается, чтобы тут стало лучше. Так и стало, я ж не спорю! Граффити эти… Фестиваль… Прям не стыдно гостей пригласить. Может быть, я и вернусь когда-нибудь. Но не скоро.

Мадонна и часы с кукушкой

Если дойти до памятника воину-освободителю на улице Чкалова, обогнуть палатку с надписью «Срочно деньги» и зайти во двор разрушенной, выселенной двухэтажки, перед слепыми побитыми окнами вы увидите ее — Выксунскую Мадонну. Вписанная как в оклад в кирпичную трансформаторную будку с хлопающей дверцей и наполовину загороженная травой, картина производит совершенно ошеломляющее впечатление. Эта пронзительная работа — одна из последних лучшего (ладно, одного из лучших) российского стрит-арт-художника Паши 183.

Паша написал Мадонну во время второго ежегодного фестиваля «Арт-овраг», летом 2012-го, и меньше чем через год, в 29 лет, умер. В Выксе Паша создал четыре работы, сохранились две: Мадонна и «Сказка о потерянном времени». Ребенок тянет гирьки часов, а вместо кукушки выскакивает камера внешнего наблюдения. Была ли эта Пашина сказка именно про дремлющую под бдительным оком завода Выксу, спросить у автора никто не успел.

Время между тем делает свое дело. Две другие его работы были разрушены: одну уничтожили муниципальные власти, когда утепляли фасад здания, другую — еще одного ребенка с часами, изображенного на бетонных сваях и видимого только с определенного ракурса,— «не считал» водитель экскаватора и сваи снес.

Стрит-арт в городе

Ради работ Паши 183 — а также других художников стрит-арта — я сюда и приехала. Пять часов на поезде из Москвы до станции Навашино, потом час на такси под песни группы «Мираж» (менять диск суровая местная водительница отказалась), но оно того стоило.

Около полусотни фасадов зданий в Выксе расписаны лучшими художниками-граффитистами мира, плюс десяток инсталляций, плюс (на территории завода) самый большой в мире мурал — граффити, написанное одним художником.

Все это последствия «Арт-оврага», фестиваля, учрежденного в 2011 году заводом.

Придумала фестиваль жена владельца ОМК (в компанию входит Выксунский металлургический завод) Ирина Седых. Симпатичная женщина, глава благотворительного фонда «ОМК Участие», технарь по образованию, сама она к современному искусству отношения не имела, но как-то решила, что именно современное искусство может помочь городу. Оно, объясняла мне Ирина Игоревна, ближе молодежи, одних отвлечет от наркотиков и алкоголя, других, более дельных, может быть, склонит к тому, чтобы остаться в городе. Завод растет, ему нужны новые кадры, а молодежи нет: между школьниками и 40-летними — демографическая яма, образованная уехавшими в поисках лучшей доли. Да и город будет повеселее, посовременнее — завод все время модернизируется, там все с иголочки, и, выйдя с него, человек не должен ощущать диссонанс, уверена она.

Ирина Седых наняла урбанистов, и они подтвердили ее предположения: рассказали про однородность среды, про новую идентичность города… С тех пор, восемь лет подряд, каждый июнь на несколько дней город наводняют художники — рисуют на стенах, проводят мастер-классы, делают всякие перформансы-инсталляции.

Город, однако, новую идентичность демонстрировать не торопится. По большей части он принял все это суетливое искусство довольно индифферентно, а местами так и вовсе в штыки. Одновременно с Пашиной горожане уничтожили работу «Большой Джини» американца Джона Пауэрса — огромную, из полутора тысяч розовых деревянных брусочков, сложную геометрическую фигуру. Уничтожили намеренно: ночью облили бензином и подожгли. Что, впрочем, можно считать ответным от города перформансом. Как и любимый городской хеппенинг «Утепли фасад», уничтоживший уже несколько картин, например портрет Маяковского работы московской группы Zuk Club. «Черт с ним, он был на Бандеру похож»,— сообщила мне тетенька, сидящая на лавочке рядом с местом недавнего обитания портрета.

«Вот кто поганый — это фламинго! Там церква стоит, а прям за ней фламинго в помойке возится. Фу!»— охотно делился со мной впечатлениями от прекрасного старичок с пуделем на поводке на улице Лизы Чайкиной, где как раз сконцентрирована большая часть работ граффитистов. Фламинго с шеей-пружиной авторства того же Zuk Club вовсе не копается в помойке, а смотрит на свое отражение в море, и сам он всего на пару лет моложе построенной рядом с ним часовенки. Но иерархия городских ценностей — штука серьезная, с ней не поспоришь. «А вот этих люблю,— показывает старичок на диптих Андрея Aber и Марата Morik,— потому что это монтажники!»

Я уверена: художники из Новосибирска будут рады узнать, что нарисовали они именно монтажников и что попали тем самым в точку. В отличие от Zuk Club с Маяковским и фламинго.

«Zuk Club не любят в городе, не знаю почему,— рассказывала мне Шафига Аллахвердиева, хозяйка в арт-резиденции (еще одна институция “Арт-оврага”, с недавних пор — круглогодичная.— “Ъ”).— Филиппа Буделока не любят — мрачный, говорят, непонятный (француз Philippe Baudelocque — автор черно-белых выксунских граффити «Ягуар» и «Антилопа».— “Ъ”). А еще, я заметила, какие-то суеверия связаны с инсталляцией в парке — видели, железная конструкция, как арка через дорогу? Люди под ней не ходят, протоптали дорожку вокруг. Будто бы это дьявольщина какая-то». Железную арку — арт-объект шотландского художника Роба Малхолланда «Случайный акт деконструктивизма» — поваленную ветром башню из прутиков (железных, но как будто деревянных) — действительно, недолюбливают. Расчет был на то, что в городе металлургов к металлу отношение более теплое, чем к дереву, и скульптура в парке должна была раствориться в местной природе, слиться с ней. Но нет, не слилась.

Арт-завод

Хотя все, что связано с металлом и заводом, действительно воспринимается здесь близко к сердцу. Самая помпезная часть фестиваля — обязательно на заводе. В прошлом году художник Миша Most рисовал на десяти тысячах квадратных метров заводской стены свой рекордный мурал, и на нем приезжали расписываться владелец завода Анатолий Седых и тогдашний губернатор Валерий Шанцев.

В этом на заводе проходил основной перформанс, посвященный главному событию этого года — остановке мартена, последнего в мире. В полумертвом мартеновском цеху сделали масштабный и очень дорогой спектакль «Страсти по Мартену» — балет машин и людей.

Два месяца режиссер спектакля лауреат «Золотой маски» Анна Абалихина провела на заводе, вникая в обстоятельства жизни и смерти мартена, и в итоге создала сложное действо в пяти частях с участием хора, балета, железнодорожных колес в качестве ударных, самого мартена в качестве метафоры перехода от жизни к смерти и снова к жизни — в вагонетках лежали «мертвые» дети, из мартеновской печи пошла вода, а потом на вагонетках приехали молодые деревья, новая жизнь.

— Нам объяснили идею, мартен действительно здесь как бы умирает ради экологии,— рассказывает инженер-технолог завода Сергей Земцов, которому было поручено эти два месяца находиться при творческой группе для обеспечения безопасности.— Но это ведь политика все. Киотский протокол! Мартен не вреднее конвертора на самом деле. Спектакль мы… как бы это сказать… по-разному восприняли.

Сергей старается быть тактичным, но видно, что он воспринимает скорее «по-разному», чем «хорошо». Москвичам трудно было понять, почему люди, проработавшие в адской жаре мартеновского цеха по много лет, оплакивают его как родного, не реагируя на какие-то из реминисценций автора.

— Вот это вот, с детьми,— не выдерживает Сергей.— Когда дети лежали как мертвые в гробах. Ну ужас же! Но, когда вода пошла из печи, мы, конечно, плакали все. Потому что он для нас уже умер, мартен. А тут — как будто ожил. Это сильно было, да.

Так же, как мой знакомый бармен Саша, Сергей в юности на металлургическое предприятие не хотел — хотел быть учителем или военным. Но необъяснимым образом пошел на завод, остался и полюбил. Месяцы, проведенные на предприятии с московской богемой, он считает самыми трудными в своей биографии.

— Творческие люди — они же сумасшедшие: «А можно мы туда залезем?.. А что если вот эту пимпочку засунуть вот в эту кастрюлечку?» А это… завод. Тут регламентов безопасности — тонна. Я думал, сдохну с ними. Хотя интересно было, конечно.

— Я была в спектакле этой… рядом с соложницей стояла,— признается десятиклассница Лиза Кузьмина, волонтер «Арт-оврага».— Ой, извините, изложницей!

Изложницы — формы, заполняемые расплавленным металлом для получения слитка — стали теми самыми спорными «гробами» в четвертой части спектакля, где зрители гуляли по «лесу изложниц» между молчаливыми фигурами юных волонтеров под звуки заранее записанного вербатима — рассказов заводчан о себе.

— Тяжело было, конечно, но жутко здорово! — вспоминает Лиза.— Люди ведь не понимают, что мы в образе. Пытаются заговорить. Спрашивают: «А чего это вы тут стоите? А что все это значит?» Тут главное не засмеяться. И молчать.

Лиза после «Арт-оврага» твердо решила уехать из Выксы, как, вообще-то, и все ее друзья и подруги. На фестивале она выяснила, что московская богема — люди вполне земные и дружелюбные. Мечта стать частью этой тусовки или хотя бы приблизиться к ней теперь не кажется ей такой уж заоблачной. А сил противостоять желанию родителей сделать ее заводчанкой после фестиваля прибавилось кратно.

Пожалуй, волонтеры — единственные, кто в результате «Арт-оврага» может хотя бы примерить на себя «новую идентичность». Но вряд ли это соответствует целям организаторов — больше-то похоже как раз на обратный эффект.

«Сальдо миграции у нас пока что отрицательное,— скорбно отчитывается первый замглавы администрации Выксы Игорь Пономарев.— Хотя улучшение есть: было минус 400 человек несколько лет назад, в прошлом году уже минус 111 всего. Судя по динамике, мы, наверное, все правильно делаем вместе с заводом, но не быстрый это процесс совсем оказался».

В поисках арт-пользы

Создавая «Арт-овраг», Ирина Седых придумала правильную вещь — каждые три года менять команду организаторов. Таким образом, фестивалем успели порулить лучшие люди индустрии — художник Константин Гроусс, архитектурное бюро Wowhouse Олега Шапиро (создатели «Стрелки»), теперь второй год очередь архбюро «8 линий» (создатели «Архстояния»). Проводится мониторинг, и следующая команда имеет возможность не повторять ошибок предыдущей, а делать уже новые, свои. Первые мониторинги показывали нейтральное или негативное отношение горожан к фестивалю более чем на 50%, и третья по счету команда, приступившая к работе в прошлом году, получила наказ: хватит уже гастролей знаменитостей, пора приносить какую-то ощутимую пользу городу, вовлекать местных, тормошить город всеми силами.

Появились программы «Арт-плоты» (на фестивале их построили, а горожане все лето катались по озеру), «Арт-дворы» и «Арт-резиденция».

Самыми ценными считаются «Арт-дворы». Жилой фонд в Выксе старый, устройством дворов вообще никто не занимался, единственный объект общинного владения в большинстве дворов и местный артефакт — выбивалка (уродливая гнутая железка, традицией предписано вешать на нее ковры и лупить по ним палкой).

К фестивалю несколько двориков-победителей должны были вместе с художниками разработать концепцию двора и вместе же ее реализовать.

— Вот! — горделиво показывает мне странную деревянную конструкцию полная восточного вида женщина в крохотном дворике панельной многоэтажки с помпезным адресом «Красная площадь, 16». Женщину зовут Лейла Махова, она старшая по этому дому и, соответственно, соавтор проекта. Если обойти деревянную конструкцию со стороны дороги, оказывается, что на ней прибито баскетбольное кольцо, но прибито слишком высоко, и под ним вместо площадки — гравийная дорожка.

— Дети наши играют, конечно, но им не очень удобно. Ждем, когда власти нам площадку там зальют. Повыше бы залили только… Мы, когда думали над проектом, имели в виду только дворовую территорию, а она видите какая маленькая? Вон выбивалку в сторону сдвинули — места не сильно прибавилось. А художники сразу свежим взглядом! С одной стороны кольцо повесили, с другой сцену построили, места оказалось в два раза больше!

С правой стороны от площадки, в треугольнике забора частной развалюхи, действительно маленькая деревянная сцена. Лейла загоняет на сцену соседских девчонок, требует стишок, девчонки стесняются. Как и в случае с кольцом, художники придумали хорошо, но деталями не обеспокоились: треугольник панельному дому не принадлежит, а принадлежит как раз развалюхе, и теперь хозяин хочет забор переставить и сцену забрать. Лейла надеется на помощь властей…

— Эти все «Арт-дворы» были придуманы, чтобы нашу сознательность пробудить,— излагает она.— И это работает, правда! Мы прям сплотились так. Мужчины наши это все пилили-строгали. До сих пор собираемся вместе, стол во дворе накрываем.

Лейла нерешительно топчется вокруг деревянной конструкции.

— Не знаю только, как дальше-то будет. Она же сгниет за зиму? Нам ее чинить-то будут, не знаете? И площадку — зальют, нет? Дорога все-таки под кольцом, огораживать не дадут…

У «Арт-резиденции», бывшей заводской вип-гостиницы, свой путь проб и ошибок. «“Арт-резиденция” — это место, где постоянно живут, сменяя друг друга, художники, где они работают и как-то взаимодействуют с городом,— объясняет хозяйка резиденции Шафига Аллахвердиева.— Условно говоря, создавая это место, устроители видели задачу нарастить в городе прослойку интеллигенции, которая, к сожалению, очень-очень тоненькая здесь».

В «Арт-резиденции» есть приемный день — пятница. Опасливо туда приходят горожане (главным образом все-таки ученики и преподаватели местной художественной школы), чтобы познакомиться с гостящими здесь художниками и их творчеством. Проведя час-другой в общении с прекрасным, тихо расходятся.

«Современное искусство и в больших городах сложно воспринимается, а в маленьких и подавно,— разводит руками Шафига.— Но в некоторых случаях я прям вижу — есть контакт. Это на самом деле от художника зависит. Тут на личность идут в первую очередь, а творчество уже прилагается».

Очень преуспел в личном контакте с выксунцами, например, харизматичный художник Гоша Острецов. После двух месяцев проживания в городе он получил полный зал народа на открытии своей итоговой выставки, а главное, пришел местный священник. И даже произнес речь. Черный квадрат Малевича, сказал батюшка,— это как-то неправильно и непонятно, а у Гоши картины хорошие, вот, например, видно, что вот это — собачка.

Еще лучше пошло дело у 28-летней московской художницы Елены Сакирко. Елена делает сложный мультимедийный проект «Улица Ленина», который должен как-то объединить всех жителей улиц Ленина в России: из их высказываний, записанных на листочках, предполагается составить одну такую совершенно бесконечную улицу Ленина. В Выксе, естественно, такая улица тоже есть. «Те, кого удалось зазвать к нам в “Арт-резиденцию”, пришли сначала с очень большим недоверием,— рассказывает Шафига.— Что за проект, почему улица Ленина, может, над ними посмеяться хотят? Но Лена — такой обаятельный человек, ее потом по гостям затаскали: “Давай, доча, где ты ходишь? Мы уже чайник поставили, приходи, будем тебе все рассказывать про нашу жизнь”. Читать “дерево” с историями с других улиц Ленина, правда, не стал никто…»

Притяжение подобного

— В городе, если не считать заводское начальство, есть всего эдак десять энергичных людей,— прикидывает Павел Ильминов.

Даже не зная ничего об этом цветущем молодом мужчине в синем костюме, можно понять, что он точно входит в эту десятку. Павел с трудом может усидеть на месте за столиком ресторана, все время вскакивает, чтобы поговорить с кем-то, требует, чтобы все немедленно отправились оценить его новую придумку — оформление кабинок в туалете. Павел — руководитель выксунской телестудии, плюс совладелец ресторана Garage, в котором мы сидим, плюс в Москве, откуда он не так давно вернулся после многолетнего отсутствия в родную Выксу, у него остались доли в довольно крупных в своих сегментах мультимедийной и рекламной компаниях.

Ресторан Garage остроумно обыгрывает автомобильную тематику — похож на американский дайнер, к столикам прибиты автомобильные номера, меню смахивает на прейскурант автосервиса. Сам Павел никакого отношения к автомобильной тематике не имеет, но, как истинный рекламщик, тонко реагирует на специфику целевой аудитории. В люминесцентном логотипе ресторана он перевернул на бок и сделал мигающей вторую G, чтобы было похоже на мигающую лампочку в гараже, поскольку именно так — знает Павел — выглядит досуг металлурга: залезть после работы в гараж, включить единственную мигающую лампочку и возиться там до ночи.

— В Выксе, чтобы не заснуть, одного вида деятельности недостаточно — одним делом ты и не заработаешь, и вакуум не заполнишь,— объясняет Павел местную специфику — Вот у нас есть Антон Дятлов. Он и музыкант, и авиамоделист, и руководитель музыкальной студии. У владельца такси сразу три компании-конкурента. Владелец единственной нефедеральной продуктовой сети — вообще бывший гендиректор завода.

Для вовлечения местного сообщества в арт-фестиваль в этом году устроители объявили параллельную программу, в которой свои проекты представляли выксунцы. Наверное, все десять активных граждан в ней участие и приняли, но в полном смысле выксунцами не всех из них, пожалуй, можно назвать. Павел, например, свою нынешнюю деятельность в Выксе рассматривает как челендж, забавный эксперимент.

— Меня позвали руководить местным телевидением, и мне показалось, что это интересно. К тому же у меня есть еще один нереализованный проект, который я хотел бы осуществить в Выксе.

В Москве проект осуществить было бы проще и дешевле, но в Москве сделать бизнес каждый дурак может. А ты попробуй в Выксе! Вот это вызов.

Фестиваль Павел использовал для рекламы — организовал в своем тематическом ресторане тематический же проект «Тюнинг»: предложил автомобилистам по-быстрому что-нибудь креативное приляпать на автомобили. «Это, конечно, к настоящему тюнингу мало отношения имело, да и сделать мы смогли за день не больше пяти машин, но народу в ресторане по итогам прибавилось»,— хвастается Павел.

Еще одна участница параллельной программы — хозяйка йога-студии «Про другое» Анастасия Ростова. Анастасия москвичка, приехала в Выксу несколько лет назад с мужем, которого позвали руководить проектом на завод. Хотя у пары трое маленьких детей, без дела Анастасия, бывший топ-менеджер из логистической отрасли, сидеть не смогла. И создала йога-студию. Думала нести в выксунские массы настоящую кундалини-йогу, которой увлекалась сама,— с дыханием, мантрами и медитациями. И даже преподавателя нашла, близкого по духу. А у клиентов не зашло: кому батюшка не велит, кому просто неинтересно. Сейчас студия «Про другое» действительно про все подряд — мастер-классы «Сила Берегини», гадание на картах Таро, психологические семинары для женщин, немного хатха-йоги.

— А что делать-то? — разводит руками Анастасия, стройная энергичная женщина с зелеными волосами.— Народ специфический, либо закрываться, либо удовлетворять тот спрос, который есть. У меня вот занятия были — интуитивный танец. Когда тело само диктует тебе, как двигаться. Тетеньки пришли местные, посмотрели — и шипят: «Хосспади, наркоманы чтоль?» А ничего не делать здесь — это я с ума сойду, у меня и так в голове от местной тишины… звенит.

Фестивалям «Арт-овраг» Анастасия обрадовалась как глотку воздуха: «Местные не понимают. Они лучше на дачу, в огород… Это все для меня! Я там разрываюсь, всюду хочу успеть. Чуть не целую их всех: дорогие мои, это вы ко мне приехали. Что бы я без вас делала».

На фестиваль Анастасия вышла с программой «Интуитивный танец»: несколько представителей студии в наушниках танцевали на улице под им одним слышную музыку.