После нас — хоть потоп, хоть пожар, хоть позор?
Здесь был храм
Фото: Илья Тимин, Коммерсантъ / купить фото
Прошло две с половиной недели, как в карельской Кондопоге погиб в огне национальный шедевр, деревянная Успенская церковь 1774 года. Объект культурного наследия федерального значения оплакали — и стали деловито обсуждать, сколько будет стоить его восстановление. Во всяком случае, ничего иного от федерального Министерства культуры мы не дождались. По сведениям, распространяемым от его имени информагентствами, потребуется около 100 млн рублей. Больше, чем выделено в 2018 году по федеральной целевой программе «Культура России» на реставрацию, как там сказано, «наиболее ценных» памятников деревянного зодчества России. Хороший ожидается госзаказ.
Другие свежие сообщения — обещания 15-летнего поджигателя выучиться на сварщика и заработать 250 млн рублей, чтобы расплатиться за содеянное. Очень трогательно.
Конечно, я рискую утомить читателей своей наивностью, но я все-таки некоторое время надеялся, что Минкультуры России, как головной орган охраны исторических памятников страны, после гибели храма в Кондопоге начнет серьезный разговор о том, как стала возможной эта трагедия. Проще говоря — как сгорела церковь, стоявшая на мысу, с трех сторон окруженная водами Онежского озера.
А МЧС, МВД и руководство Карелии этот разговор поддержат.
Очень хотелось бы, например, услышать следующее.
Какие охранные обязательства были вменены местной епархии, на балансе которой находился Успенский храм? Как они исполнялись? Были ли в них пункты о противопожарной пропитке сруба? Об установках автоматического пожаротушения? Какая ответственность была установлена за неисполнение обязательств?
Мы все видели в телерепортажах, как пожарные с земли пытаются потушить церковь 45-метровой высоты, поливая ее из шлангов. Очень бы хотелось узнать, где была в эти минуты карельская пожарная авиация, о пожарно-десантных командах и специальных учениях которой еще весной 2017 года рассказывало республиканское телевидение? И где были пожарные катера и где растворился специальный причал для них возле Успенской церкви, о котором несколько лет шла в Карелии оживленная межведомственная переписка?
И наконец, неплохо бы представить обстоятельства поджога. 15-летний мальчик-сатанист, безусловно, во всех отношениях удобный персонаж, поскольку на него можно, с одной стороны, всю ответственность свалить, а с другой — ни к какой реальной ответственности его, скорее всего, не привлекут, кто ж будет тогда учиться на сварщика?
Но вот отчего-то я уверен, что к резиденции, например, главы Карелии никакой мальчик-сатанист с канистрой бензина и близко не подойдет — ее охраняют. А к деревянному шедевру национального масштаба он подошел беспрепятственно. Хотелось бы услышать от ответственных лиц, кто и как охранял Успенскую церковь, была ль возле нее хоть одна камера видеонаблюдения и т.п.
И все это была бы только первая часть серьезного разговора, потому что выяснение всех этих обстоятельств необходимо не только для того, чтобы наказать виновников и попустителей (в это слабо верится, поскольку известны как минимум 50 деревянных храмов XVII — начала XX века, погибших в России в пожарах начиная с 1985 года, но не известно ни одного человека, реально привлеченного за это к ответственности). Нужна система мер, исключающих повторение кондопожской трагедии или хотя бы минимизирующих его вероятность.
Поэтому напрашивается и вторая часть разговора — например, за круглым столом, за которым сидят представители Минкультуры, МЧС, Минфина, губернаторы регионов, еще богатых деревянным зодчеством, и решают: какую противопожарную профилактику прописать памятникам деревянного зодчества, сколько это будет стоить и кто за это должен платить. Что нужно — сторожа при каждом храме и резном тереме, вневедомственная охрана, сигнализация, видеокамеры, обязательная антипожарная пропитка, системы автоматического пожаротушения, специальные подразделения пожарной охраны, которым поручен надзор за конкретными памятниками, и т.д. и т.п. Опыта по этой части и за границей, и в отдельных российских городах и музеях — море. А по итогам этого разговора готовится, например, постановление правительства, и принимается, и исполняется.
Поскольку любой старинный деревянный храм — не только объект культурного наследия, но и объект повышенной ценности и повышенной пожароопасности. Тут без системных мер нельзя.
Вот как далеко простиралась моя авторская наивность. Не может же быть, чтобы ожог федерального значения, полученный Россией 10 августа в Кондопоге, не заставил задуматься центральные и региональные власти?
Но неделя проходит за неделей, а никакого серьезного разговора о Кондопоге нет и, похоже, не предвидится. Разговоры слышны только о восстановлении и потребных на него миллионах. Следовательно, к ожогам наша нервно-властная система уже невосприимчива. Боли не ощущает. Решает по-деловому: сгорела, построим заново, делаем проект, считаем сметы.
В 1942 году, во время Великой Отечественной войны, в России напечатали фундаментальную огромную книгу «Русское деревянное зодчество», где были описаны порядка 150 лучших его памятников. В момент, когда страна напрягала все силы в смертельной схватке с врагом, наши предки думали о национальном наследии и нашем вкладе в мировую художественную культуру — так и сказано в предисловии. Конечно же, в этой книге фигурировал и Успенский храм в Кондопоге, который благополучно пережил и войну, и финскую оккупацию Кондопоги в 1941–1944 годах. Не пережил он нашего мирного времени и управления отечественными администраторами и менеджерами. Не он один, к несчастью. Из 150 памятников, включенных в анналы 1942 года, к концу 1980-х годов существовало всего 38. С тех пор жертв еще добавилось — достаточно вспомнить, например, что в одном только 2002 году погибли в пожарах знаменитые храмы из Спас-Вежей, Старых Ключищ, башня Якутского острога. А ведь были еще и обрушения, и неумелые реставрации… Деревянное зодчество, по отзывам международных экспертов, совершенно уникальный пласт российского наследия, мы теряем стремительными темпами. Неужели мы согласны с тем, что в 2042 году наши потомки возьмут в руки книгу, изданную в 1942-м, и поставят на обложке штамп «Не сохранилось»? Неужели действительно мы боли не чувствуем и после нас — хоть потоп, хоть пожар, хоть позор?
Напоследок — одна история из жизни Южной Кореи. В 2008 году в Сеуле случилось несчастье — сгорели деревянные резные крепостные ворота Намдэмун XIV века. Там тоже был поджигатель, которого быстро нашли и арестовали. Но реакция корейского общества на ожог заслуживает внимания. Парламент и правительство провели специальные заседания с «разбором полетов». Ведущие политические партии выступили с заявлениями по поводу случившегося. Начальник корейского ведомства по охране исторических памятников подал в отставку, потому что не смог обеспечить сохранность ворот Намдэмун — так в заявлении и написал. Его сотрудники круглосуточно дежурили на пепелище, чтобы не допустить утраты уцелевших деталей…
Представить у нас такое — не хватает даже моей авторской наивности.
Однако с 2008 года о гибели в пожарах исторических памятников на территории Республики Корея известий не было.
Как Россия теряет свои уникальные деревянные храмы, «Огонек» писал в № 31 за 20 августа 2018 года.