Затянувшийся займ-аут

В сжатии кредитования промышленности принято винить слишком жесткую политику Центробанка. Однако на деле отбили у предприятий охоту к кредитам низкий спрос и ослабление рубля.

НАДЕЖДА ПЕТРОВА

Ни дать ни взять

Денег нет, и вложить их некуда — в широком смысле эти две беды российской экономики можно, пожалуй, рассматривать как производные от широко известных двух других: сомнительных управленческих решений и представлений о смысле инвестиций, в частности в инфраструктурные проекты. Предполагаемая связь, впрочем, не мешает попыткам найти для двух проблем самостоятельное решение. Например, такое: деньги эмитировать, результат направлять "на целевую реализацию многочисленных проектов на уровне государства, регионов и отдельных компаний" (цитата из доклада Ассоциации российских банков), в том числе с госгарантиями по кредитам. Лучше бы с привлечением малого и среднего бизнеса: крупный, указывает АРБ, либо научился обходиться без российских банков, либо сильно закредитован, либо требует таких ставок, что "близкая к нулю процентная маржа делает кредитование крупных корпораций невыгодной".

Строго говоря, идеи не особенно новые — близкие по духу выдвигал в 2015 году Столыпинский клуб. Предложения АРБ отличает разве что неприязненное отношение к возможным валютным ограничениям и неохотное признание, что этот сценарий несет в себе "риски роста инфляции и дальнейшего ослабления курса рубля". АРБ полагает, что "эти риски поддаются контролю". А Столыпинский клуб и вовсе хотел бы, чтобы ЦБ таргетировал "реальный эффективный курс рубля, стабильно заниженный не менее чем на 10% по отношению к равновесному уровню корзины валют стран — основных торговых партнеров России". В обоих случаях среди оснований — кредитное сжатие.

Больше всего это явление задело малый и средний бизнес — тот самый, ставка на который, согласно докладу АРБ, "является объективной необходимостью" для финансово-банковской системы, "ведь другие источники генерации прибыли практически иссякли". В 2015 году выдача кредитов в рублях крупным клиентам сократилась на 5%, а малому и среднему бизнесу — на 30%, причем индивидуальные предприниматели получили "почти в два раза меньше новых кредитов, чем в 2014 году", указывает директор Центра структурных исследований Института экономической политики (ИЭП) имени Гайдара Михаил Хромов. В статье для "Оперативного мониторинга экономической ситуации в России" РАНХиГС, ИЭП имени Гайдара и ВАВТ (N23) он отмечает также, что в валютном секторе падение выдачи было практически "фронтальным": на 41% для малого и среднего бизнеса, на 50% — для крупного. Только из-за удлинения сроков кредитования рублевая задолженность корпоративных клиентов чуть выросла — на 1,1%, а валютная — сократилась всего на 2,7%, в сумме рост корпоративного портфеля меньше 1% (динамика задолженности по заемщикам разных групп приведена на графике 1).

Просрочка выросла куда сильнее (с 5,5% до 8% в рублях, с 2,1% до 3,8% в валюте) и в полном соответствии с правилом "чем крупнее заемщик, тем лучше обслуживание долга" — это, говорит Хромов, верно и для рублевых, и для валютных сегментов, "и для динамики доли просроченной задолженности". В частности, просрочка по рублевым кредитам малому и среднему бизнесу за год выросла почти на 7 п. п.— до 15,4% на 1 февраля (см. график 2). И даже если не принимать во внимание долю кредитов малому и среднему бизнесу в общем объеме (в рублях она около 20%, в валюте — 6%), подобное ухудшение качества портфеля означает, что цена деклараций о "ставке на малый бизнес" невелика: ему сейчас выживать еще труднее, чем прочим. Хотя при условии государственного фондирования любую точку роста убытков можно, конечно, превратить в центр генерации чьей-то прибыли.

Высокое и низкое

Наибольшее сжатие кредитования, констатирует Хромов, наблюдалось в строительстве (минус 33% по выданным рублевым кредитам, сокращение задолженности за год на 12%) и в торговле (на 23% меньше новых кредитов, на 17% сократился рублевый долг). Но есть отрасли, которые о кредитном сжатии, возможно, и не слышали: например, нефтепереработка (рост выдачи рублевых кредитов на 127%, задолженности — на 100%) и пищепром (+83% и 8,7%). Да и сельское хозяйство выглядит неплохо (+12% и 10%).

"Кредит уходит в сегменты, которые почувствовали себя лучше при девальвации и санкциях, вставших на пути импорта: в аграрный сектор, пищевую промышленность, нефтепереработку, химию, металлургию,— говорит член президиума Столыпинского клуба, профессор ИМЭМО РАН Яков Миркин.— Причем, как будут себя чувствовать эти отрасли в нынешнем году, большой вопрос. В 2015-м они выживали еще за счет того, что сырьевой сектор поддерживал физические объемы добычи сырья при падающих ценах, и неизвестно, смогут ли они их удержать. При этом общая доступность кредита снижается, потому что объявлена так называемая умеренно жесткая денежная политика, плюс очень высокий процент по кредитам. И если вы посчитаете монетизацию экономики, то есть денежную массу к ВВП, и насыщенность кредитами к ВВП, вы увидите сжатие".

Однако даже вклад высоких ставок в сжатие кредитования является на самом деле неочевидным. "Если уж говорить о ставках по кредитам, их уровень надо соотносить с отраслевой инфляцией и тогда уже делать какие-то выводы. Даже удивительно, что так никто не делает,— отмечает руководитель направления реального сектора ЦМАКП Владимир Сальников.— Для многих в период этого кризиса, когда инфляция ускорилась, ситуация даже немного улучшилась, потому что инфляция выросла сильнее, чем ставка по кредитам. Самое тяжелое время для многих обрабатывающих секторов было в 2012-2013 годах, потому что инфляция в этих секторах уже была очень низкой, а ставка по сравнению с инфляцией — достаточно высокой".

Из этого наблюдения логично следует, что страдают от нынешнего уровня номинальных ставок в основном предприятия, которые не могут себе позволить поднимать цены — например, из-за недостаточного спроса на свою продукцию,— но испытывают потребность в кредите. Причем с этой потребностью тоже не все однозначно: "У нас уже довольно долго — так было еще до кризиса — кредитование банками нефинансового сектора устроено так, что кредиты берут в основном компании, не лучшим образом себя чувствующие. Средняя рентабельность компаний, прибегающих к кредитам, ниже, чем средняя рентабельность в промышленности, например,— говорит Сальников.— Конечно, если у компании есть модель быстрого развития, есть быстро растущий рынок, на котором надо быстро застолбить место, привлечение кредитов возможно. Но фактически банковский кредит — это вынужденная мера. Большинство компаний, ведущих довольно эффективный бизнес, успешных в смысле доходности, стараются обходиться собственными средствами. Когда в кризис ухудшаются условия кредитования, они бьют по не самым эффективным".

По инвестициям — рублем

Проблема с доступностью кредитов, впрочем, может возникнуть, когда не слишком эффективное предприятие захочет увеличить свою эффективность, модернизировав производство. По данным январского опроса промышленности ИЭП имени Гайдара, не хватает собственных средств на реализацию инвестиционных планов у 50% предприятий (минимум за 21 год мониторинга), и 40% указывают на высокие ставки как на помеху для инвестиций, наряду с высокими ценами на оборудование и монтаж (40%).

Половина предприятий оценивает текущие условия кредитования промышленности как "нормальные". В то же время не исключено, что с ростом инвестиционных планов кредитование окажется более востребованно, и его условия станут оцениваться более критично. Но определять готовность к инвестициям будет, похоже, не столько ставка (среднюю минимальную в промышленности ИЭП сейчас оценивает в 16,1%), сколько цены на оборудование, с которыми она разделила второе место в списке помех.

В марте инвестиционные планы промышленности, по опросам ИЭП, оказались лучшими с сентября 2014 года, причем некоторое восстановление показал и индекс инвестиционной активности, рассчитываемый ЦМАКП (Росстат оперативные данные по инвестициям больше не публикует). "Мне кажется, можно ожидать продолжения восстановительной тенденции. Это связано прежде всего с некоторым укреплением рубля: значительная часть инвестиций в основной капитал идет на приобретение оборудования, а это преимущественно импорт. Колебания курса определяют инвестиции",— говорит Сальников.

Но не только инвестиции. По данным опросов ИЭП, рассказывает заведующий лабораторией конъюнктурных опросов Сергей Цухло, "с укреплением курса рубля промышленные предприятия связывают и рост внутреннего спроса на продукцию и снижение издержек" (см. таблицу). Предоставленные "Деньгам" данные в разбивке по обрабатывающим отраслям показывают, что ослабление рубля оценивается как однозначно позитивное только в смысле его влияния на экспорт металлургической продукции.

Результат, конечно, удивительный, но согласуется с данными Росстата. В 2015 году 36,4% в структуре импорта приходились на потребительские товары, 23,2% на инвестиционные и 40,4% на промежуточные. Сильнее всего просел инвестиционный импорт — на 45,7% к 2014 году, чуть лучше дела у потребительского — минус 45,1%, промежуточный сократился на 39,5%. По данным ИЭП, 62% предприятий не видят на отечественном рынке достойной замены ни импортному оборудованию, ни сырью.

Потребитель, видимо, рассуждает так же: в балансе товарных запасов розницы доля импорта сократилась меньше чем на 10%. "Если импорт дорогой и отказаться от него невозможно, вы тратите больше рублей на импорт и меньше — на российские товары,— поясняет Цухло.— Когда мы в январе спрашивали, что сдерживает рост производства, 52% указали на спрос. И примерно половина — на неясность текущей экономической ситуации: непонятно, когда и чем все закончится. Каждый квартал кто-нибудь объявляет, что кризис завершился. А он все тянется — и можно ли это называть кризисом, или это уже новая нормальность? Сейчас, кстати, 70% промышленности считает, что у нас "все нормально". А исторический максимум — 72%. Потому что обвала не было, все медленно, вяло". В феврале выпуск упал год к году на 2,7%.