Горный инженер, офицер и дипломат Е. П. Ковалевский нередко оказывался в местах, въезд в которые русским путешественникам и русским вообще был категорически запрещен. В 1843 году появились его заметки о тайном путешествии на запад Китая, в нынешний Синьцзян, где он выяснял состояние дорог и торговли. А также армии, которая могла противостоять русским завоеваниям в Средней Азии. От внимания Ковалевского не ускользнули ни месторождения золота, ни перспективные пути для проникновения в британскую Индию.
Фото: Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Росинформ
"Тут пошли хитрости, уловки, обманы"
...Купеческий караван уже собрался и через несколько дней готов был выступить из Семипалатинска по направлению к Чугучаку и Кульже (все названия населенных пунктов и народов даются в авторской редакции.— "История")... Тут же были базарчи, Киргизы, ходившие в Семипалатинск для мены и возвращавшиеся с хлебом в свои аулы...
По соединении своем в одно весь караван состоял из 1500 купеческих верблюдов и 1000 принадлежавших базарчам, из которых большая часть должна была впоследствии отделяться от нас.
Какая бесконечная пустыня! Горе страннику без путеводителя: ни холма, по которому бы он заметил направление пути, ни ручья, где бы утолить жажду, ни приюта от бури, ни защиты от зверя...
Дорога от южных границ Западной Сибири (от Бухтармы, Семипалатинска) к городам, принадлежащим нынче Китайской Империи и расположенным на западной ее границе (Кульже, Чугучаку), издревле составляла торговую дорогу и некогда кипела деятельностью. Эту черту можно бы продлить на север, по юго-восточным отклонам Алтая, и гораздо далее на юг, в Индию...
Несмотря на отличие этого края от прочих частей киргиз-казачьей степи, на его сравнительную роскошь, нельзя не приметить здесь общей черты азиатских степей: это какое-то расслабление, одряхление природы...
Горы начались еще далеко до реки Аяузы, куда караван прибыл через две недели после выхода своего из Семипалатинска.
От Семипалатинска до Чугучака не более 400 верст, и можно бы было перевозить товары в маленьких повозках. До Кульжи, прямым путем, можно считать 820, и менее 100 верст кругу, который делают караваны, заходящие в Чугучак; но главное затруднение представляют в последнем случае китайские чиновники, которые уже от самого Чугучака берут караван под свое покровительство, как выражаются они.
После многих толков в караване решились идти в Кульжу и подняться прямо на хребет Тарбагатайский.
Есть несколько всходов на высоты Тарбагатая... Большею частью переходят хребет близ Хабар-аму, по северному отклону Тарбагатайского кряжа, где дорога несколько положе. Тут и мы перешли его.— Караван наш много страдал в горах; бедные лошади, со вьюками в 6 пуд и более, едва могли всходить на гряду утесов и скользили по ним, обрывая копыта, или проходили по узким ущельям, цепляясь за выдавшиеся камни и за кустарник, которым усеян путь...
Обошедши берегом озеро Ала-куль, которое имеет до 100 верст в длину (по показаниям других 80 и 120) и покрыто многими островами, через несколько дней после караван приметил сереющее вдали четырехугольное зданьице. Это был китайский форпост, которого названия не припомню, с 30 человеками гарнизона, принадлежавший той военной линии, которая идет из Чугучака в Кульжу и называется "новою военною дорогою".
Тут китайские офицеры осмотрели и пересчитали людей, лошадей, тюки, баранов, словом, все принадлежащее каравану, и, конвоируя его от форпоста к форпосту, передавали одни другим все это не иначе как счетом и с распиской.
Так достигнул наконец караван Кульжи после сорокадневного перехода от Семипалатинска.
Я не говорил о тех лишениях, о множестве неприятностей, чтобы не сказать более, которые представляются на этом пути; не говорил о частых поборах, производимых в виде подарков султанами и беями тех родов, мимо которых караван проходит; на все это должен рассчитывать купец, и ко всему быть готовым добровольный путешественник; и потому мы нисколько не удивляемся, находя в путевом журнале одного из них следующую отметку, помещенную, как кажется, между ценами бязей и наблюдением погоды, как обстоятельство весьма обыкновенное.
20 числа: "Я отлучился в юрту, чтобы напиться молока, за что китайский пристав ударил меня два раза нагайкой очень больно".
25 числа: "Китайский чиновник приехал в караван и бил кого попало, и проч." Впрочем, не должно осуждать Китайцев в жестоком обращении с посторонними. Заметим, что китайцы не могли, по крайней мере, не должны были подозревать под азиатскою одеждою европейца, а с азиатцами как же поступать, как не по азиатски?
Караван наш приноровился так, что подошел к городу в самую глубокую ночь и, пользуясь темнотой, успел скрыть, где можно, лучшие свои товары, для тайной от правительства мены, несмотря на то что все они были или могли быть известны по показаниям офицеров, сопровождавших караваны. Большая часть зарыла свои сокровища в землю, в своей кибитке; от этой обыкновенной уловки отвращают глаза китайских таможенных чиновников посредством подарков.— На другой день стали принимать товары в пакгауз; тут пошли хитрости, уловки, обманы с обеих сторон — принимающей товары и сдающей; потом началась оценка со стороны правительства, которое одно имеет право торговать здесь с караваном.— Семь чиновников были назначены для этой оценки. Пошли торги, а вместе с тем и беспрестанные поборы с каравана для подарков. Одному Джанджуну, или главному начальнику Кульжи и прилежащего к нему округа, к которому принадлежит и Чугучак, одному, говорю, Джанджуну подарено 20 лошадей; а для прочих лиц собрано с лишком 50. Все это ведется выбранными от каравана тремя-четырьмя депутатами.
Перед расторжкой первоначально устанавливается цена бязей, бумажной ткани, которая составляет здесь ходячую монету, тоже что кирпичный чай в Кяхте (главный пункт русско-китайской торговли.— "История") или морские раковины между некоторыми дикими народами Африки. Караванные депутаты просили за половинку сукна 70 бязей, за бунт кож 30 бязей, за жестяный судок 77,5 бязей, и так далее: цена действительно чрезвычайно высокая; китайские чиновники угрожали палками, но все окончилось уступками с обеих сторон и миром, как всегда, и продажа совершена далеко не в убыток купцам, хотя они старались уверить всякого постороннего в противном.
Китайцы, как мы заметили, платят бязями, которые получают в подать от разных прилегающих к Кульже провинций; если бязей бывает недостаточно в сборе, то они дают вексель караванным купцам на недостающее количество и потом выплачивают его с большою точностью...
"Всякая команда была забыта"
Город Кульжа, или, как Киргизы называют, Куря (крепость), обнесен двойным рядом стен; по углам передней из них находятся сторожевые башенки; под ними ворота для проезда: каждый фас стены имеет до 550 саженей длины; а вышина стен около 4 с., они сложены из необожженного кирпича и во многих местах повреждены от времени и нерадения китайского военного начальника, толстого и ленивого, но вообще доброго и довольно бескорыстного манжура. Крепость воздвигнута по системе прежнего укрепления городов в Европе, которую ввели в Китае иезуиты, или, правильнее, присоединили ее к существовавшей там издревле системе укреплений.
В Кульже более 3000 домов; следовательно, число жителей можно положить до 30 000. Между зданиями отличаются мечети магометан и великолепные кумирни китайцев. Есть еще несколько строений, довольно роскошных, в китайском вкусе; но вообще дома стеснены, улицы нечисты, площади хотя не обширны, но кипят деятельностью. В толпе народа отличаются солдаты, если можно так назвать людей, составляющих здешний гарнизон, с их луками и колчанами, и полевое войско, которое здесь собиралось для похода. Гарнизон простирается до 5000 человек, большею частью манжур; кроме того, военно-начальник может поставить на военную ногу, в короткое время, до 30 000 монголов разных поколений и кара-киргизов. Нравственная сила этого войска всем известна. В наше время город и окрестности его кипели войском, и вот по какому случаю: в книге судеб сына неба было определено наказать одно из возмутившихся владений его, именно Кокан, который, впрочем, вовсе не признавал его власти, и он послал в Кульжу генерала Юнг-Ишеня, носившего какое-то громкое прозвание, едва ли не "тигровое сердце", с тем, чтобы он собрал многочисленное войско в западных провинциях и разразился карою над Коканом и Ташкентом. Время шло, а Юнг-Ишень сидел в Кульже чего-то выжидал; думал ли он, что коканцы пришлют просить мира, и таким образом он отделается от похода, во всяком случае неприятного для него и для сподвижников его, или ожидал новых войск — не знаю; только уже наступало холодное время года, когда Юнг-Ишень, видя, что медлить долее невозможно и что волею или неволею, а надобно исполнить возложенное на него поручение, решился выступить в поход и для того назначил предварительный смотр войску: мы были свидетелями смотра этого войска и его фантастических маневров.
Дня за два до назначенного срока поднялась страшная суматоха в лагере, расположенном в беспорядке в окрестностях Кульжи. Многие из конных солдат не имели лошадей, из пеших — никакого оружия; и вот пустились, кто покупать, кто занимать, где мог, лошадь и воинские доспехи на день смотра; но так как Иллийская провинция не представляет большого населения, то многие конные должны были явиться пешком, а пешие с голыми руками вместо всякого вооружения. Впрочем, главнейшее условие, числительная сила войска, на этот раз вполне могла удовлетворить ожидания Юнг-Ишеня, потому что собранное войско простиралось до 40 тысяч человек.— Все это двинулось на обширную равнину, как могло и когда успело; за солдатами тянулись их жены, разносчики всякого рода, целые походные харчевни, и площадь скорее представляла вид ярмарки, чем место военных маневров. На рассвете тронулась длинная процессия с паланкином: в нем заключалась особа Юнг-Ишеня. Мы видели его прежде: это маленький тощий манжур, вовсе не оправдывающий, по крайней мере с вида, того грозного прозвания, которое носил; его скорее можно было назвать сердцем овцы, нежели сердцем тигра. Он утопал в беспредельных сапогах, в которых вмещались не только концы его широких шаровар, но целый походный магазин; отсюда вытаскивал он трубку, табак, опиум, платок, казалось, он мог достать из своих волшебных сапогов продовольствие на целую армию...
Юнг-Ишень поместился за пригорком, в таком именно месте, откуда он ровно ничего не мог видеть...
Сколько я мог понять, военные эволюции должны были состоять в том, что, по данному знаку, пехота должна двинуться от пригорка по прямому направленно, а два отряда конницы, расположенные справа и слева, должны были проскакать параллельно один другому, правый перед пехотой, а левый позади ее; и вот подан условный знак. Но, несмотря на близость расстояния, на очень медленное движение конницы, она неумела расчесть времени и наткнулась прямо на пехоту с обеих сторон и в одно время: можете вообразить кутерьму, которую представило это столкновение двух конных и одного пешего отряда между собою! Поднялся крик; иные рады были выбраться из этой общей давки, бросили оружие и бежали, как с поля битвы. Другие попали под лошадей и были смяты. Всякая команда была забыта...
Известно чем кончилась эта экспедиция на Кокан.— Китайский отряд сжег несколько кочевий, прилегавших к коканским владениям, взял несколько человек челяди в плен и, гордый своими трофеями, вернулся домой. Впрочем, не все китайские генералы действовали так неудачно, как Юнг-Ишень; китайцы не раз били коканцев...
"Тут выделывают порох"
Говоря вообще о торговле, я заметил, что она находится в руках правительства, которое, по собственной оценке, берет от караванов товары и потом передает их своим купцам. Это общее мнение всех посещающих Чугучак и Кульжу; вникая ближе в настоящий предмет и особенно соображая поведение Джанджуна и оценщиков караванных товаров, кажется, можно безошибочно заключить, что торговля находится в руках не правительства, но пограничного военного сословия, которое пользуется здесь исключительною, в этом случае, монополией и меняет получаемые им, вместо жалованья, бязи и другие китайские произведения на привозимые товары; если же местное начальство выставляет перед продавцами свое правительство как главного действователя, то только для того, чтобы свободнее и самостоятельней поступать самому. В Аксу, в Кашкаре и в других городах, как увидим, торговля совершенно свободна и правительство заботится только о пошлинном сборе.
В Кульже нет богатого купечества; зато находятся поверенные в торговых делах со всех стран, и можно по заказу получать в этом городе самые дорогие товары Индии, шали и разные произведения отдаленных провинций Китая, западных ханств Средней Азии и, наконец, фабричные изделия Европы.
Таким образом, несмотря на монополию привилегированного общества, Кульжа может со временен сделаться одним из обширных рынков Азии...
Караван, получив от главного управления свои бязи, окрасив их в требуемые цвета, выменяв тайно оставшиеся товары на разные китайские произведения, на чай, кирпичный и черный, последний здесь продается в банках и не дороже 3 руб. 50 коп. ассигнац. за фунт,— оставил Кульжу и разделился на несколько частей: одни отправились на Чугучак, как кажется, для того, чтобы собрать свои долги; другие к кара-киргизам для мены с ними, как ни опасна эта мена; третьи (включая автора и его спутников.— "История"), наконец, назвавшись подданными Китайской Империи, какими-то выходцами из Чжунгарии, без труда пробрались в города Аксу и Кашкар...
Окруженные дозором китайских приставов... мы были постоянно настороже, в каком-то напряженном состоянии. Мы, однако, успели рассмотреть близь пути между Кульжей и Чугучаком, у китайского форпоста, Кумурча, разработку каменного угля. Уголь отсюда отправляется в Кульжу, Чугучак и частью во внутрь Империи; он смолист, горит ярко, с треском и оставляет по себе много золы; не знаю, спекается ли он в кокс. Разработка его ниже всякой посредственности; ею занимаются большею частью ссыльные; за всем тем, порядок между ними чрезвычайный, чему, конечно, много способствует строгость наказаний за малейший проступок.
В Иллийском округе есть обработка медного рудника, в Хаштаве; но она ничтожна: едва получается 250 пуд. меди в год, которая переделывается на монету в Кульже. Прежде, говорят, здесь медное производство было довольно значительно.
Близь самой Кульжи, в лощине, добывают селитру, осаждающуюся обыкновенно после дождей. Ее собирают железными лопатками, вместе с землею, и потом промывают в деревянных ящиках. Судя по значительному потреблению ее в самом городе, должно полагать, что тут выделывают порох...
Признаки золота находятся в логах многих речек, вытекающих из Тарбагатайских гор; но предмет этот еще не обратил внимания на себя китайского правительства. Известно, с какою быстротою развивается золотой промысл в наших внешних, или киргизских, округах, примыкающих к Тарбагатайскому хребту.