Президент Башкирии РУСТЭМ ХАМИТОВ рассказал спецкору "Ъ" ОЛЬГЕ АЛЛЕНОВОЙ, как Уфу делают инвестиционно привлекательным городом, есть ли потенциал у "Единой России", нужно ли было возвращаться к губернаторским выборам и почему граждане недовольны властью.
"Если узнаю, что кто-то нечист на руку, шум подниму"
— Почему у вас дефицитный бюджет в этом году?
— Потому что нужно больше строить детских садов, дорог, социальных объектов. На самом деле это только звучит пугающе — дефицитный бюджет. Ничего страшного здесь нет — дефицит контролируемый. При бюджете от 140-150 млрд до 15-16 млрд руб. дефицита — это 10-12%. Мы в год выходим к нулю все равно. Мы знаем, что налогов поступит побольше, или по крайней мере рассчитываем на это. Так было в 2010 году, так было в 2011-м, так будет и сейчас. Раньше тоже всегда дефицит планировался. Это стандартная практика, ее применяют многие регионы.
— Каковы поступления в бюджет от нефтяной отрасли?
— Большие, мы зависимы от добычи нефти. У нас добывается 15 млн тонн нефти, каждый 1 млн тонн — это примерно 1 млрд руб. доходов. Для нас это очень значимая отрасль. Вместе с переработкой она дает 30-35% бюджетных поступлений. Поэтому любое шевеление в нефтянке на нас сказывается. Но, к счастью, с "Башнефтью" у нас все отлажено, и там всегда предупреждают, если что-то происходит. Вот летом мы не получали доходы, потому что заводы стояли на летнем ремонте, для нефтепереработки это обычная ситуация.
— Говорят, что в развитие нефтяного комплекса давно не вкладывают деньги, а просто выкачивают нефть по принципу "после нас хоть потоп".
— Нет, я не согласен. Конечно, обновление идет. Во-первых, "Башнефти", если мы о ней говорим, достались заводы хорошие. Глубина переработки нефти на некоторых установках — за 90%. Это мировой уровень. Несмотря на это, работы по модернизации оборудования они проводят постоянно: я на всех НПЗ был и в прошлом году, и в этом, и сам все видел. Большие работы идут на "Газпром нефтехим Салавате". В октябре на комбинате запустили новую установку, которая в год будет перерабатывать 6 млн тонн нефти по новой, самой лучшей технологии. Вложили они туда серьезные средства — около 8 млрд руб. Это что касается нефтепереработки. Второе направление — нефтехимия и химия, и с этим все хуже. Россия является обладательницей 15% мирового объема химического сырья, а производит 1% мировой химической продукции. Ряд приличных химических производств фактически загнулись еще в 1990-е. У нас "Химпром", например, обанкротился. Остановилась газопереработка. Сейчас "Башнефть" химическое производство думает поднимать. Создана объединенная нефтехимическая компания, есть бизнес-план, будут строиться новые предприятия. Инвестиции будут значительными — десятки миллиардов рублей.
— Вы сказали, что Уфа — второй по инвестиционной привлекательности город в России. А чем она так привлекла инвесторов?
— Это не я сказал, это "Форбс"... В 2010 году, приступив к работе, я ни одного инвестпроекта даже в перспективе не увидел. Наше республиканское законодательство было в этой части не развито. Отстало от практики ряда регионов. У нас весь 2011 год ушел на то, чтобы сформировать новое законодательство, пропиарить республику насколько возможно и начать искать инвесторов. Кое-кого нашли.
— Какие поправки внесли?
— Мы дали большие льготы инвесторам, которые приходят на нашу территорию. Не в составе технопарка, а вообще любой инвестор, который приходит сюда, получает большие льготы: десять лет у него не будет налога на имущество, десять лет у него будут льготы по налогу на прибыль, не будут брать плату за землю, за автомобильный транспорт. Так с каждого 1 млрд набегает где-то до 100 млн руб. с лишним льгот. Этого оказалось достаточно для того, чтобы люди к нам потянулись. Я лично с ними со всеми встречаюсь и говорю: "Здесь будет комфортно, никто вас не будет грабить, какими-то обязанностями нагружать, для нас нет разницы, откуда вы, кто вы, хоть внешние, хоть внутренние инвесторы. Мы не будем изучать вашу биографию, приезжайте, стройте". Это работает. Вот недавно подписали соглашение на строительство крупного деревоперерабатывающего предприятия суммарной стоимостью почти €500 млн. Российско-китайское СП будет строить завод бурового оборудования ценой $300 млн. Есть еще ряд крупных проектов с участием иностранцев.
— То есть вы им обещаете, что откатов и взяток у них брать не будут?
— Да, безусловно, а без этого никто не придет.
— А вы уверены, что и на местах мелкие чиновники не будут требовать откаты?
— Мы с этим жестко боремся. У нас недавно было открытие одного предприятия в городе Октябрьском, оно небольшое, 250 млн руб. вложили, и парень, который его построил, сказал мне, что у него никто не просил взяток.
— А почему никто не просил? Это вообще-то ужасно интересно. Всегда все просят.
— Ну, потенциальные "просящие" понимают, что такого рода проекты под пристальным наблюдением и, если на этого чиновника кто-то пожалуется, ему крышка. Если узнаю, что кто-то нечист на руку, шум подниму. Не буду молчать.
— Уже шумели?
— Нет, по тем проектам, которые мы начинаем, еще не было повода. Сейчас большинство проектов на этапе проектирования. Кто-то меня, может, и критикует, что, мол, долго мы их запускаем. Но я пришел в 2010 году, в середине года, в республике была засуха страшная, огромные потери, лесные пожары — несколько месяцев только этой проблемой занимался. Потом надо было разобраться с законодательством, до него мы добрались в 2011 году. Затем двух-трех инвесторов серьезных нашли. Они начали формировать ресурсную базу, в 2012 году приступили к проектированию. В следующем году начнутся стройки. Все равно, как ни крути, три-четыре года на реализацию проекта уходит, хоть что ты делай. Магазин какой-то большой строишь — и то пара лет уйдет минимум. А здесь — заводы.
Индустриальный парк у нас будет в этом году. Опаздываем, конечно. Мы от лидеров в этом вопросе отстали. В Калуге более десяти лет назад создали такой парк. В тучные годы, в середине 2000-х, основы заложили, построились Калуга, Санкт-Петербург, Татарстан. Понятно, что догнать нам сейчас лидеров трудно. Но стараемся догнать, поскольку учимся на ошибках первопроходцев.
"Протесты лежат не на политическом уровне"
— Протестные настроения в республике заметны? Вот в Москве они росли в течение этого года, а как здесь?
— Мы мало чем отличаемся от страны в целом, поэтому и протестные настроения у нас тоже есть. Но сказать, что они как-то ярко выражены, нельзя. Ведь протест — это запрос в том числе на обновление власти. Так она у нас в республике два года назад как раз и обновилась. Много новых лиц, современных, молодых. Кроме того, и живут у нас люди неплохо.
Есть политическая оппозиция, безусловно. Но она не играет главной роли. Ведь обычных людей волнуют простые бытовые вопросы. Их кормили все время завтраками, говорили, что социализм-капитализм разовьем. А вот простую работу не делали — заасфальтировать двор, лампочку повесить, подъезды отремонтировать. Все это было в крайне запущенном состоянии, если мы говорим о городе. А на селе тем более — ухабы, темные улицы, председатель сельсовета, оторвавшийся от местных жителей, с зарплатой 25-30 тыс. руб., когда люди получают 10 тыс.— и не деньгами, а порой зерном или сеном. Конечно, это очень сильно раздражает. Люди видят эту неустроенность, грязь, невозможность достучаться до местного начальства или других структур: в суд идешь — там тебя не примут, в правоохранительные структуры идешь — заявление не берут, да еще могут там тебя загрести и добавить такого, что не дай бог, как говорится. Ну, отсюда идет протест. С бизнесом то же самое: его уж мучили, мучили: и откаты, и взятки, и угроза разорения — вся эта коррупция и несправедливость замордовала людей.
— Вы еще про выборы забыли сказать. Выборами люди недовольны. Непрозрачными, не везде честными.
— Если бы житейские вопросы были решены, то для людей, может быть, и выборы были бы не так актуальны. Что до выборов в Думу, то я не заметил, что у нас в республике было сильное недовольство какое-то. У нас показатели за "Единую Россию" стали хуже, чем были пять лет назад, но лучше, чем в среднем по стране. Безусловно, мы работали на то, чтобы "Единая Россия" победила. Организовали нормальный диалог власти с людьми, я сам провел десятки встреч с населением. На самом деле протестные настроения сами чиновники подогревают, когда с людьми разговаривать отказываются или обижают их.
— А вы видите потенциал у "Единой России"?
— Потенциал есть. Все-таки это структура, которая может мобилизовать огромное количество людей. Надо только научиться с ними правильно — искренне, неформально — разговаривать. Я считаю, что все-таки протесты лежат не на политическом уровне, а зачастую на бытовом, житейском.
— Если о бытовом уровне говорить, то, как я поняла, в Башкирии многие недовольны медленной газификацией сел?
— Это технологическая задача — провести газ во все населенные пункты. Газификация территории выполнена уже на 70%. Рано или поздно мы эту работу все равно выполним. "Газпром" дает деньги. В 2010-м было 50 млн руб. выделено на эти цели, а в этом году — уже 250 млн руб. В следующем году будет 400 млн руб. Это только дело времени. Это не такая проблема, которая может стать кричащей. Более того, в деревнях, где есть газ, некоторые люди начали отказываться от него, потому что дорого. Теперь вот поняли, что газ — это очень дорого. И когда зимой селянин отдает по 2,5-3 тыс. руб. в месяц за отопление дома, он говорит: "Зачем мне такой газ, пойду дров наколю, мне 3 тыс. руб. хватит на то, чтобы запастись дровами на всю зиму". Тем более сейчас есть пиролизные дровяные печи, очень экономные. А газ будет дорожать еще дальше.
— Проблема большая, как я поняла, у людей в деревнях, куда подведен газопровод, а к домам нет.
— Разводки газа по селу нет. Да, это есть.
— И еще говорят, что в дальний двор подвести трубу, например, стоит 1,5 млн руб., а в ближайший дом к газопроводу — 300 тыс. руб.
— И это есть. Мы финансируем из бюджета подведение газа к домам. Но за подвод газа в дом ты сам должен платить. Да и пробивать этот вопрос нужно самому.
— Я просто пытаюсь понять, кто за это отвечает? За то, что такая разница в цене для людей. Это же несправедливо.
— Это несправедливо. Но мы стараемся как-то смягчить эту ситуацию. Вот "Газпром" довел трубу до населенного пункта. Дальше в населенном пункте надо сделать разводку к домам. Часть работ мы финансируем, часть работ финансирует "Газпром". Людей местные чиновники на муниципальном уровне иногда обманывают, говорят: "Хотите газ, сбросьтесь по 100 тыс., газ будет". Вообще же, это наша обязанность — разводка и подвод газа до каждого дома. А дальше в дом человек уже сам ведет этот газ. А вам почему это так интересно?
— Мне показалось, это большая проблема для людей в селах. Многие возмущаются.
— Людей строители постоянно обманывают. Наживаются на них. Вот опять мы возвращаемся к теме протеста. Сейчас люди, конечно, хотят, чтобы в доме было тепло, светло и вода была. И сейчас у нас в сельской местности уже все удобства в домах появляются. В райцентрах это уже сплошь и рядом. Мы сейчас практикуем следующее. Вот с прошлого года каждый сельсовет, их у нас 820, получает из бюджета раз в квартал по 100 тыс. руб.— как раз на решение самых горящих проблем благоустройства. Это небольшие деньги, но раньше у них даже этого не было. Вот что такое местная власть. Она вообще безденежная. Формально у председателя сельсовета есть печать, есть полномочия, а денег у него нет. Он сделать ничего не может. Он в родной деревне не может поправить забор на кладбище, почистить колодец, лампочку ввернуть, почистить зимой снег. Теперь мы раз в квартал даем им по 100 тыс. руб. В год это 400 тыс. руб. И этому они рады безумно. Нижние этажи власти от нас бесконечно зависимы. И поэтому когда мы говорим о разделении власти, о том, что муниципалы должны быть самостоятельными, то о чем речь? У них доходной базы нет для того, чтобы обеспечить себя.
— Вот тоже одна из причин недовольства.
— Вот эта обездоленность в глубинке, отсутствие занятости, хроническое безденежье, конечно, человека могут сделать злым. А в кино, в телевизоре он видит роскошь. А о его проблемах молчат. И разрыв в сознании возникает. И отсюда, может быть, в том числе и нелюбовь к власти. И прежде всего к местной. Раньше первый секретарь райкома в шесть утра выезжал в поля, у него был план по молоку, по мясу, по зерну. Он головой своей отвечал за выполнение плана. А сейчас глава муниципалитета за это не отвечает ни головой, ни каким-то другим местом. У него даже таких полномочий нет. Есть собственники предприятий, которые где-то лучше, где-то хуже работают. А глава муниципалитета теперь ищет инвесторов, занимается социалкой. И все. Хотя и это большая работа.
— То есть, у руководителей муниципальных сейчас гораздо меньше ответственности.
— Безусловно.
"Все равно будут проскакивать во власть люди не вполне государственные"
— Как вы считаете, возвращение выборности губернаторов — позитивный фактор?
— Наверное, да, но в целом я спокойно к этому отношусь. Это не то чтобы без выборов было совсем плохо, а теперь, после их восстановления, станет хорошо. Дело в том, что система назначения губернаторов уже устоялась, механизмы были отлажены, люди случайные на эти должности не попадали. Я помню губернаторский корпус начала нулевых годов, даже конца 1990-х годов — я тогда в МЧС России работал, по всей стране мотался. Губернаторы же тогда все избранные были. Среди них разные люди попадались. А потом начались назначения. Я с ними работал. И я ни в одного из назначенных не могу бросить камень. Я знаю, что кто-то лучше, кто-то хуже, но в целом все старались. Это уже были такие солидные, серьезные люди. Сейчас будут выборы, и, конечно, при всех плюсах есть и минусы, все равно будут проскакивать во власть люди не вполне государственные. Все равно есть фактор соревнования денежных ресурсов, и выборы этот фактор не отменяют, а, пожалуй, наоборот, делают решающим. С другой стороны, конечно, избранный губернатор сильнее с точки зрения политического веса. Это более значимо для населения.
— А вы будете баллотироваться?
— Если мне удастся реализовать за два года то, что я наметил, то я пойду на выборы, безусловно. Мне интересно, во-первых, реализовать то, что начал. Пять лет — это очень мало, это вообще ничто. Минимум лет десять надо работать. Поэтому нужно идти. Опыт избирательных кампаний у меня есть, я ведь первый раз в верховный совет Башкирии избрался в 1989-м году — как свободный человек, без всяких властных ресурсов, просто ходил по дворам, по подъездам и агитировал. Победил кандидата от власти с большим отрывом.
— А вы не планируете досрочных выборов? Сейчас это модная тема.
— Да, вокруг нее и у нас тоже немало возни. Соперники страшно боятся, что я решу досрочно переизбраться в следующем году, в этом случае шансов у них, конечно, никаких. Вот они и организуют какую-то мышиную возню — "народные референдумы", на которых народ якобы высказывается против досрочных выборов, какие-то публикации в интернете. Это все технологии, поэтому я на них внимания не обращаю.
— Вас не очень любят местные националисты.
— Потому что я по сути своей интернационалист. Одновременно я, конечно, понимаю, что я сын своего народа, что народ и культуру родную нужно защищать. И здесь у меня нет никаких сомнений в правильности своих действий. А что касается ура-патриотизма и криков, что кого-то ущемляют, то все это отбрасывает народ назад. Нельзя ни кичиться перед другими своим происхождением, ни твердить постоянно, что вот по праву рождения мне тут все принадлежит. Это все тормоза, это мешает развитию. Вот в любую деревню приезжайте, башкирскую, татарскую, марийскую, чувашскую или русскую, и начните разговор там на национальную тему — вы не найдете поддержки. Я приезжаю в башкирскую деревню — говорю на башкирском языке. Приезжаю в татарскую деревню — на татарском. Говорю на русском, понятно. И везде воспринимают как своего. Вообще, я к этим обвинениям так называемой национальной оппозиции спокойно отношусь. Это мой крест, который я несу как любой руководитель республики. Вы спросите в других республиках глав, чего они натерпелись от своих крайних националистов. Или спросите моего предшественника — его тоже в чем только ни обвиняли.
— А как, кстати, с Рахимовым отношения?
— Нормальные. Он на пенсии, занимается благотворительностью. Его фонд помогает республике. Как говорится, дай Бог ему здоровья и пусть этой работой Муртаза Губайдуллович (Рахимов.— "Ъ") занимается дальше. Первые притирки наших характеров прошли, мы все-таки народ горячий, сейчас находим общий язык. Ни мешать, ни противодействовать ему мы не собираемся. А вот создать напряжение между мною и Рахимовым — это одна из задач людей, которые стараются вернуться во власть. Многих я лишил кормушки. И я буду последним наивным человеком, если стану считать, что эти люди не будут сопротивляться. Конечно, будут. В том числе и пытаясь создать напряжение между мной и первым президентом.
— В Башкирии часто поднимается языковая проблема. Русские недовольны тем, что их заставляют учить башкирский язык. И в соседней Казани ситуация похожая.
— У нас это в меньшей степени проявляется, хотя, безусловно, присутствует. Если вы хотите знать мое личное мнение, то я, конечно, не сторонник принудительных методов изучения языков. Но, с другой стороны, я застал ситуацию такой, какая она имеет место быть почти 15 лет. И уже сформирована определенная система: работает несколько тысяч учителей родного языка плюс методики, учебные пособия, полиграфия. Конечно, было бы верхом глупости просто прийти и все это отменить. Но многим жителям республики понятно, что родные языки должны изучаться добровольно. К этому мы так или иначе придем. Жизнь заставит. Тем более что качество знания башкирского языка у многих ребят, которые изучают его сегодня в школах, на нуле. Многие из русских ребят, окончив 11 классов, не могут поздороваться по-башкирски, не могут простейшей фразы произнести: "Дай мне покушать", "Дай мне воды". То есть нынешняя система во многом профанация. И это очень обидно: тратим деньги, какие-то конфликты вспыхивают. И ради чего? Чтобы из школы выходили неучи? Сегодня нужно повышать качество учебы, не загружать детей морфологией, синтаксисом, правилами спряжения, а дать им простой разговорный язык. И не грузить их в течение многих лет, сделать программу эффективной, интересной и динамичной.
Среди башкирской городской молодежи много тех, кто башкирским языком не владеет. Понимать понимают, а не говорят. Хотя учились в школах в те годы, когда башкирский язык стал обязательным для изучения. Так что директивное преподавание не дает желательных результатов. Когда не было обязательного обучения, родной язык спокойно жил, развивался и ни у кого "разрешения не спрашивал", быть ему или не быть. У нас говорят: "Если родной язык не впитал с молоком матери, то его и палкой вбить нельзя". Это точно. Но и тем русским, которые протестуют против башкирского языка, тоже было бы неплохо понять следующее. Я башкир. У меня есть родной язык, родная культура, книги, рукописи. Мне это нужно, это часть меня, и я без своей культуры не могу. И вдруг все это начинает потихоньку исчезать под давлением современного мира, интернета, русского и английского языков. Конечно, в душе появляется тревога: а что будет с моим языком через 20, 30 лет, через 50, 100 лет? В общем, я не стал бы переводить этот сложный житейский вопрос в плоскость "черное-белое". Человечество веками не может разобраться в нем. Моя же задача не навредить и стараться учесть мнение по возможности большего количества людей.
Вообще, в национальных республиках все гораздо труднее, чем в моноэтнических регионах. Сложный состав населения, религиозные особенности. У нас же еще есть тема религиозного радикализма — это тоже фактор риска. Я иногда в шутку говорю своим коллегам, которые работают в центральной части России, что у них только проблемы экономики, социальные вопросы, а у нас, в республиках, еще и проблемы национальные, и проблемы вероисповедания, есть вопросы, связанные со сложным отношением к республикам со стороны ряда политических деятелей. Точек, по которым разрывают, стараются разорвать общество в республиках, много.