Перед стартом матча в Бонне с ВЛАДИМИРОМ КРАМНИКОМ связался корреспондент "Ъ" АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ.
— Какое место в вашей карьере занимает этот матч?
— (Смеется.) Пока об этом рано говорить. Вот после окончания карьеры и скажу... А если серьезно, то вообще-то это очень важный матч во всех отношениях. Можно даже сказать, что речь идет о матче двух лучших шахматистов того поколения, которое начало прорываться наверх в начале 90-х. Лучших — по совокупности результатов. Нет, и сам по себе титул более чем весомый. Абсолютный, без каких-либо оговорок. Но наши с Вишванатаном Анандом биографии придают поединку особую подоплеку. Я думаю, через 50 лет по нему будут судить, кто из нас двоих был все-таки сильнейшим.
— Вы не преувеличиваете, выделяя вас двоих среди остальных?
— Я считаю, что, например и Веселин Топалов выдающийся шахматист. Но Ананда ставлю все-таки выше него. Он был стабильнее, чем Топалов.
— Каковы главные достоинства вашего противника?
— Главные из них — невероятная практичность, умение блестяще ловить все шансы. Причем, Ананд не просто ловит их, но и сам создает. Он очень верткий, хитрый, не прощает малейших неточностей. А еще он психологически крайне устойчивый шахматист, никогда не теряющийся. Чувствует, где взвинтить игру, где успокоить. Это все делает его чрезвычайно опасным. Знаете, многие шахматисты жалуются на манеру Ананда, на то, что ему загадочным образом удается их обманывать. Вот вроде все хорошо — и тут оказывается, что в выигрышной позиции не ты, а он. Иногда кажется, что это случайность, везение. Но так происходит на протяжении 15 лет! Недаром у Ананда прозвище Мадрасский Тигр. Он действительно, как тигр, сидит в засаде, высматривает добычу, а потом выскакивает и пожирает ее.
— В прежние времена считалось, что чемпионский матч, дабы элемент случайности был исключен, должен состоять из 24 партий. Ваш с Анандом играется, как стало принято в последнее время, из 12. Вас это устраивает?
— Ну на мой взгляд, сейчас попросту нереально проводить матчи из 24 партий. В плане организации это тяжело. Вы знаете хоть одно спортивное мероприятие, которое длилось бы больше месяца? В течение такого срока трудно удержать внимание большой аудитории. Рассчитывают организаторы ведь не только на узкую группу тех, кто в любом случае будет следить за шахматным поединком. Да и нагрузки на гроссмейстеров резко возросли.
— И все же: 12 партий и 24 — это разные матчи?
— Конечно. Стратегия в них различается прилично. Даже у поединков из 16 — такой я играл в 2000 году с Гарри Каспаровым — и из 12 партий она разная. Это я по собственному опыту могу сказать. Но и 12 партий это все-таки достаточно солидная цифра, чтобы если уж не полностью исключить элемент случайности, то, по крайней мере, свести его к минимуму. В таком матче более слабый соперник вряд ли может победить. Удача кому-то может помочь, но при равной борьбе.
— Вы упомянули выигранный вами матч с великим Гарри Каспаровым. А вскоре в том же 2000 году Ананд победил в чемпионате мира по нокаут-системе. Вы не жалеете, что не встретились уже в то время? Это ведь было бы довольно логично?
— Да нет, не жалею. Я был, кстати, не против сыграть с Анандом. Знаю, что какие-то разговоры на эту тему были. Да, это было бы логично. Мы были уже двумя лучшими шахматистами мира наряду с Каспаровым. Почему не сложилось? Может быть, Ананд не захотел матча, может быть, FIDE. Но было бы странно, если бы мы вообще не сыграли матч. В том, что мы в конце концов встретились, есть справедливость. И я очень рад, что играю именно с Анандом. Потому что этот поединок — один из самых мощных стимулов для меня за последнее время. Это большой вызов. Мне интересно проверять себя лишь в борьбе с сильными противниками.
— Вы согласны с Михаилом Ботвинником, который утверждал, что каждый матч за титул чемпиона мира отнимает год жизни?
— (Смеется.) Тут разные версии есть. Борис Спасский говорил, что три. Я не знаю. Но матч за первенство мира точно нельзя ни с чем сравнить. Подготовка — дольше, напряжение — больше. Ради этих поединков в жизни приходится жертвовать очень многим. Для меня это четвертый матч. Между прочим не так много чемпионов мира провели столько. И с каждым разом, если честно, играть все труднее и труднее. Но в принципе я в форме. Сил, уверен, хватит.
— Вы довольны тем, как спланировали календарь сезона? Подготовке к матчу он способствовал?
— Вот по итогам матча и будет видно, допустил я ошибки или нет. Но пока мне кажется, что календарь был идеальным. Я не перегружался, но и не слишком выпадал из игры. Турнирные результаты, говорите, не блестящие? Так они для меня были второстепенными. Я с начала года думал уже исключительно о матче.
— А вас не удивило решение Ананда сыграть на турнире Masters в Бильбао в начале сентября, за месяц до матча? Речь ведь шла не просто о шахматных соревнованиях, а о соревнованиях с рекордным рейтингом. Так же обычно не поступают?
— Не удивило. Где-то в эти сроки ему надо было играть. Если бы не Бильбао, получилось бы так, что Ананд на четыре месяца остался без игровой практики. А тренировочная партия соревновательную не заменит — шахматист должен привыкать играть при зрителях. Я не сомневаюсь, что перед турниром в Бильбао Ананд мысленно был уже в Бонне, но все же согласился принять участие в испанских соревнованиях.
— А почему вы — как, кстати, и Ананд — фактически отказались от участия в следующем чемпионском цикле, основой которого является придуманная FIDE серия турниров Гран-при, стартовавшая весной? Вам совсем не нравится новая система отбора?
— Поймите меня правильно. Идея Гран-при мне представляется интересной. Разве что финансовые условия — это не только мое мнение — могли бы быть и получше... Но не в этом дело. По срокам у меня никак не получалось заявиться в серию. Сами матчи, подготовка к ним отнимают массу сил, времени. Плюс победитель матча, если верить регламенту, уже через год должен защищать титул. Я был готов после окончания поединка с Анандом все эти вопросы обсудить. Но в FIDE мне сказали, что нет — решение нужно обязательно принять до его начала.