От печали до радости

Спектакли «Коляда-театра»

В августе театральный сезон в Екатеринбурге находится в полудреме, и лишь неугомонный Коляда и его театр работают.
«Курица»

Искрометная «Курица» начинается с пищания пятисот игрушечных поросят и танцевальной прелюдии под попсовую песенку «Когда я стану кошкой». Режиссер с первых секунд вовлекает зрителя в абсурдно-китчевый мир, хотя герои, казалось бы, из жизни, да и истории, подобные тому, что на сцене, тоже не редкость. Нонна по прозвищу «Курица» — начинающая артистка драматического театра провинциального городка Дощатова, умудрилась одновременно закрутить романы с главным режиссером и актером того же театра и увести неказистых мужчин у ведущих актрис труппы. На месте «преступления», с одним из возлюбленных в куче маленьких поросят и она была застукана женой актера-неудачника.

Сплетни быстро разносятся по театральному общежитию — все в курсе этого любовного многоугольника. Тут и провинциальная женская месть с предложением вылить виновнице на голову трехлитровую банку с зеленкой, и мужская ревность, доходящая до петли на шее. Причем, участники события даже в этой ситуации не расслабляются, помня, что они «дети» Станиславского и продолжают играть, грань стерта: и от фарса до трагедии совсем близко.

Так в кульминационные моменты главная героиня — ревнивая жена-актриса, встает напротив обычного вентилятора и под ветер, раздувающий платье «а-ля Мерилин Монро» вспоминает молодость, читая классические монологи из «Вишневого сада».

Пластические этюды, как и всегда, в изобилии присутствуют у Коляды. В момент исступления одной из героинь к ней является фантазия о мужчине в виде индийского принца, показывающего позы йоги и пародийные движения животом под песню «Джимми-джимми». Происходящее на сцене, правда, далеко от индийского кино, все здесь гораздо стремительнее.

В конце концов роковая «Курица» Нонна с чемоданом покидает своих возлюбленных. Происходит немая сцена, почти как в гоголевском «Ревизоре». Уходит она счастливая и радостная, а им всем надо как-то жить дальше. И, самое интересное, они живут после всего, и они смогут жить дальше.

По этой пьесе Коляды в 90‑е годы был снят художественный фильм, в котором снялись Светлана Крючкова и Наталья Гундарева. Картина получилась уморительно-смешной, однако автору пьесы фильм категорически не понравился: «Я писал трагикомедию, а они сняли водевиль».

Зато в собственной постановке Коляда сделал все, как задумывал. Тем более это несложно с его зажигательными и готовыми на подвиги актерами. Кстати, в спектакле занята почти вся труппа «Коляда-театра»: Сергей Федоров, Сергей Колесов, Антон Макушин, Вера Цвиткис, Ирина Белова, Василина Маковцева, Ирина Плесняева, Евгений Чистяков, Любовь Кошелева.

«Клаустрофобия»

Для Коляды эта работа — один из немногих примеров, когда он поставил спектакль не по своей пьесе. После премьеры некоторые газеты упражнялись в злобных заголовках в адрес режиссера, мол, «гореть ему в аду», «Коляда-ужас, летящий на крыльях ночи». А Николай Владимирович всего-навсего очень натуралистично, дерзко, но вместе с тем, трогательно показал жизнь трех героев, заключенных в тюремную камеру.

Автор пьесы хабаровский драматург Константин Костенко и о себе говорит весьма мрачно: «С 1995 года и по сей день я умираю, но делаю вид, что я — это не я». Кажется, критики наконец поняли, что чернуха, в которой они так долго обвиняли Коляду, была по сравнению с Костенко настоящей «белухой». И если бы кто-то из наших модных режиссеров решил снять фильм по «Клаустрофобии», наверняка назвал бы его «Жесть».

Спектакль — жесткий, но могло ли быть иначе в тюрьме? Хотя кто-то увидит в тюремных решетках и облупленных стенах лишь условность. Трое заключенных — «интеллигент» Гарин, рецидивист Прищепа и обиженный Богом — Немой, он даже без имени. Гарин и Прищепа много говорят о насилии. В итоге заключенный Гарин насилует Немого, а затем — убивает. Убийство выглядит как некий ритуал по спасению красоты в мире ужаса. Звучит мысль, что мальчику не надо жить на свете. Герои убеждены: мы — грязные, погибшие, а он, Немой, не должен «погибнуть» пусть умрет чистым. Вынужденный гомосексуализм становится своеобразной метафорой несвободы.

А сгущенка, льющаяся банками на сцене, как образ — сладкой мечты, привета из детства. Пожалуй, единственное, что очеловечивает опустившихся героев — они иногда бормочут: «Мама!». И в финале делают надпись на полу из сахара, где крупно виднеется слово «МАМА!».

Пожалуй, зрители скажут: мы не хотим этого знать, видеть и слышать про такую жизнь, и они по-своему будут правы. Некоторые выходили из зала в момент крепкого мужского поцелуя в губы, кто-то, заслышав первое нецензурное слово. Но спектакль гораздо глубже темы гомосексуализма в тюрьме.

Становится пронзительно грустно от мысли, что герои, даже такие, могут быть больны одиночеством. Об этом сигналят и кричат их волчьи глаза. Актеры Сергей Колесов, Сергей Федоров, Евгений Чистяков, обритые под ноль, играют про ужас быть запертыми — в клетку или в собственную немоту.

Одна из критиков сделала удивительное открытие: спектакль вызывает у нее отвращение, она ненавидит его за агрессию, и чувствует себя будто изнасилованной после просмотра, но с другой стороны, она испытывает восторг перед происходящим на сцене. Напряжение между ненавистью и восторгом — это, наверное, главное и самое парадоксальное впечатление от «Клаустрофобии».

Елена Серебрякова

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...