// ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
В российский прокат вышел французский анимационный фильм "Персеполис". Похоже, многое в этой биографии иранской художницы, эмигрировавшей во Францию, российский зритель поймет куда лучше, чем западный.
"Персеполис" Маржан Сатрапи и Венсана Паронно вызвал прямо противоположную реакцию во Франции и Иране. Во Франции — приз жюри Каннского фестиваля и выдвижение на "Оскар", в Иране — официальные протесты и проклятия в адрес режиссеров и всего Каннского фестиваля. И то и другое естественно.
Вряд ли стоило ждать, что в Иране одобрят фильм, где достижения исламской революции рисуются в отнюдь не радужных тонах. А эпизод, в котором мечтающая стать пророком восьмилетняя революционерка беседует с витающим в облаках Аллахом, наверняка признали откровенным кощунством. Однако каннские пряники не следует понимать как жест сугубо политический — фильм можно было поощрить не только за антифундаменталистский дух и даже не за верность либеральным ценностям, феминизм и гуманизм, с какими показано самоощущение прогрессивной иранки в современном мире. Важнее другое.
"Персеполис" и правда новаторское художественное произведение. Хотя бы в жанровом плане — это первая в истории анимации автобиография, в основу которой положен изданный в оригинале по-французски и уже переведенный на все основные европейские языки комикс Маржан Сатрапи, рассказывающий о жизни ее семьи с начала исламской революции в Иране (когда девчонке, помешанной на роке и Брюсе Ли, приходится облачиться в хиджаб) до эмиграции художницы во Францию в середине 1990-х. Теперь мемуарный комикс переведен в эстетский черно-белый фильм, нарисованный вручную большой командой аниматоров под руководством самой Маржан Сатрапи и ее коллеги-комиксмейкера Венсана Паронно и озвученный такими звездами, как Даниэль Даррье, Катрин Денев и Кьяра Мастрояни.
В связи с "Персеполисом" можно бесконечно рассуждать о том, какое прекрасное сочетание дают иранская визуальная культура, идущая от персидской миниатюры и персидского ковра, и французское чувство юмора. Но самый поразительный эффект — это ощущение дежавю, которое, судя по рецензиям, охватывает при просмотре людей интеллигентных и образованных (таких же, как и родственники главной героини), имеющих опыт выживания в социалистической Польше, культурно-революционном Китае или Чили времен Пиночета. Фильм весь соткан из знакомых до боли картинок.
Вот родители-диссиденты растолковывают напичканному учительской пропагандой ребенку, что шах вообще-то сволочь и кровопийца, хоть и модернизировал Иран, и что обсуждать это в школе не следует. Вот они окрыленные возвращаются с первой демонстрации в полной уверенности, что исламская революция — то же самое, что Великая французская. Вот дядя, выпущенный из тюрьмы (туда он угодил по приезде на родину из Ленинграда, где защитил диссертацию по марксизму-ленинизму), объясняет, что национализм — естественная народная реакция, что вскоре лозунги "Хиджаб — символ свободы" будут отменены и Иран опять повернется лицом к Западу. Вскоре его казнят. Вот умирает другой дядя: начальник больницы, бывший мойщик окон, советует родным полагаться на волю Аллаха, а не пытаться вывезти больного на операцию в Европу.
Драка за банку консервов у опустевших в преддверии ирано-иракской войны прилавков. Толкучка с фарцовщиками, у которых только и можно купить кассету Iron Maiden. Фанатички, готовые сдать юную западницу в участок из-за куртки с неправоверной надписью Punk is not dead. Вот наконец героиня, от греха подальше посланная учиться в Вену (где в ней даже утонченная квартирная хозяйка видит не то проститутку, не то воровку), возвращается на родину и понимает, что родины у нее, в сущности, нет и она всюду чужая.
Половину этих сценок невольно примеряешь на себя. Конечно, подпольные вечеринки с лихорадочным выливанием вина в унитаз при появлении патруля и аресты за неправильно надетый хиджаб — это иранская специфика. Все остальное в переводе не нуждается.
Рубрику ведет Анна Толстова