В Мюнстере проходит один из крупнейших мировых фестивалей современной городской скульптуры Sculpture Projects 2007. Проект заставил корреспондента "Власти" Ирину Кулик задуматься о перспективах аналогичных начинаний в России.
Один из признаков легитимации современного искусства, в Советском Союзе бывшего подпольным, да и в нынешней России многим кажущегося неблагонадежным,— это появление фестивалей вроде "АрхСтояния" или "АртПоля", продвигающих ландшафтную архитектуру, актуальную скульптуру и прочие формы художественной жизни, пригодные для существования под открытым небом, вне спасительных стен галерей и музеев. Но пока что все полевые испытания современного искусства проходили в почти лабораторных условиях: риск встречи с неподготовленным зрителем был невелик.
Фестиваль ландшафтной архитектуры "АрхСтояние", в котором в прошлом году приняли участие известные архитекторы Юрий Аввакумов, Александр Бродский и Тимур Башкаев, происходил в деревне Никола-Ленивец Калужской области. А возведенные там объекты и строения должны были соответствовать экологическим стандартам — исчезать по возможности бесследно и не засорять окружающую среду при разрушении. Не стремились укорениться в пейзаже и произведения, представленные на фестивале "АртПоле". Вполне добротные скульптуры и объекты создавались не в расчете на конкретное место проведения фестиваля, а скорее напротив — с тем, чтобы быть уместными в любом пространстве, хоть в частном саду, хоть в музейном зале.
Что же до самого первого столичного художественного опен-эйра, ныне несуществующего фестиваля "АртКлязьма", то, хотя после него территория бывшего пансионата "Клязьминское водохранилище", а ныне курорта Пирогово и украсилась несколькими впечатляющими объектами, смысл фестиваля заключался не в украшении пейзажа, а в вылазках на природу. Большинство художников представляли на "АртКлязьме" не объекты, а акции. И даже вполне основательные произведения здесь проявляли чудеса мимикрии, пытаясь прикинуться чем угодно, только не полновесной скульптурой — как, например, "Палатка" Юрия Шабельникова, только при ближайшем рассмотрении оказывавшаяся не брезентовой, а цементной. В общем, казалось, что в памяти выезжавших на природу российских художников воскресали воспоминания о героических протестно-художественных акциях типа легендарной "бульдозерной" выставки. Они словно бы всегда были готовы к тому, что их того и гляди начнут разгонять, так что нет смысла обстоятельно осваивать территорию.
Таким образом, настоящий современный public art в Москве — пока что дело далекого будущего: сейчас столичные бульвары, парки и площади открыты либо для наследников советской школы монументального искусства, всячески открещивающихся от современного искусства, либо для сезонных развлечений вроде раскрашивания уличных лавочек или "парада коров". Эти мероприятия имеют к современному искусству не намного больше отношения, чем праздничные коммунистические субботники советского времени.
Между тем на Западе уже давно не боятся выставлять в публичных пространствах весьма радикальные произведения современного искусства. Достаточно назвать хотя бы скульптуру Дэмиена Херста "Дева Мария" на Манхэттене — гигантскую фигуру черной беременной женщины, представленную, как на анатомической модели, в разрезе — так, что можно увидеть плод в ее чреве. Впрочем, сегодня это произведение уже воспринимается как мейнстрим.
Выяснять, что сейчас является новейшими тенденциями в современной городской скульптуре, нужно не просто бродя по улицам зарубежных городов, а посещая специальные фестивали. Одно из самых авторитетных мероприятий такого рода проходит в немецком городе Мюнстере. В этом году мюнстерский Sculpture Projects вошел в программу так называемого Grand Tour — вместе с Венецианской биеннале современного искусства, художественной ярмаркой Art Basel и выставкой Documenta в Касселе. То, что в этом году состоялись все эти ключевые события современного искусства,— ситуация, конечно, исключительная, учитывая, что все они происходят с различной периодичностью. Причем наиболее широкий "шаг" именно у Мюнстера: этот фестиваль проводится раз в десятилетие, так что можно с полным основанием говорить, что каждый новый Sculpture Projects действительно подводит итоги целого исторического периода — и набрасывает перспективы следующего. Наблюдать смену вех можно со всей наглядностью — многие произведения, созданные для прошлых фестивалей, не были демонтированы и до сих пор остались в городе. А с теми проектами, которые по тем или иным причинам не сохранились,— например, с гигантской инсталляцией Йозефа Бойса, выполненной из его постоянного мифологизированного материала — жира,— можно ознакомиться в местном музее.
Мюнстерский Sculpture Projects впервые прошел в 1977 году, когда минимализм, вновь сделавший актуальной монументальную скульптуру, ленд-арт, заставивший художников обратиться к работе с природными ландшафтами, и хеппенинг, предполагавший художественные акции на улицах, в реальном городском пространстве, уже были вполне признанными, но еще далеко не устаревшими явлениями современного искусства. Сохранившиеся произведения того времени выглядят нарочито несомасштабными городской повседневности, как некие природные феномены или монументы канувшей в небытие неведомой цивилизации — то ли очень древней, то ли вообще внеземной.
Дональд Джадд создал огромный круг, чуть выступающий из газона и напоминающий пресловутые "ведьмины кольца" из примятой травы. Немецкий скульптор Ульрих Рюкрейм установил в одном из городских скверов свои "Доломиты" — величавые обломки скал, напоминающие мегалиты. И даже произведение Клааса Ольденбурга кажется следами вторжения гостей из другого измерения: он разбросал по городу гигантские шары, превратив Мюнстер в бильярдный стол для играющих гигантов. Правда, сегодня из всей партии остался только один шар.
А один из проектов, предложенных на фестивале в 1977 году, был реализован только сейчас, 30 лет спустя. Это скульптура Брюса Наумана "Square Depression", представляющая собой нечто вроде огромного почтового конверта из белого бетона, лежащего на газоне возле новых, расположившихся на окраине корпусов Мюнстерского университета,— настолько тяжелого, что его середина вдавилась в землю.
От фестиваля 1987 года в Мюнстере сохранились "Ворота" французского классика Даниэля Бюрена, раскрашенные, как и все, что он делает, полосками — в данном случае белыми и красными. Художник разместил в городе четыре таких сооружения, которые должны были как бы намечать контуры невидимой крепости. Но сохранились только одни ворота. Объект, расположившийся на узкой неприметной улочке, выглядит эффектно, но кажется куда более эфемерным и даже игрушечным, чем памятники предыдущего десятилетия. Наверное, на фантастически увеличенные игрушки походили и многие другие проекты 1987 года — эпохи расцвета постмодернизма и симуляционизма. Такой была, например, работа Катарины Фрич — ярко-желтая пластиковая статуэтка Мадонны, напоминающая ширпотребное изделие из церковной лавки, но выполненная в человеческий рост и вышедшая на одну из центральных городских площадей. Такова и сохранившаяся по сей день работа Томаса Шютте — монументальное бронзовое изображение двух вишенок, покоящихся на пьедестале в виде бокала.
В 1997 году в мюнстерском фестивале принимал участие Илья Кабаков. Его произведение можно отыскать и ныне — это прозрачная "антенна", чья вознесенная над землей окружность перекликается с расположенным неподалеку произведением Дональда Джадда. Как обычно, концептуалист Кабаков включил в свое произведение текст — но не разговоры на коммунальной кухне, а поэтичные строки о созерцании природы. А самым, наверное, знаковым участником фестиваля прошлого десятилетия, прошедшего под знаком "эстетики взаимоотношений", был Рикрит Тиравания. Как и подобает одному из главных представителей этого направления, он создал не объект, а ситуацию: под его руководством местные студенты разыгрывали на сцене, разместившейся в городском зоопарке, кукольный спектакль, посвященный истории этого зоопарка и жизни его основателя.
В Мюнстере-2007 скульптур в традиционном, материальном смысле слова, наверное, еще меньше. Зато на фестивале Sculpture Projects есть, например, фильм. Это своего рода нуар, но без актеров — их "роли" исполняет камера, снимающая с точки зрения различных героев. Впрочем, суть произведения молодого немецкого художника Клеменса фон Ведемейера (участвовавшего, между прочим, в первой Московской биеннале) еще и в том, что картину показывают в давно заброшенном, но по такому поводу возвращенном к жизни кинотеатре "Метрополис", расположившемся возле вокзала, где и снимался фильм. Ведемейер не столько снимает кино, сколько исследует сами условия его существования в нынешнем Мюнстере — например, проблему исчезновения маленьких независимых кинотеатров, вытесненных мультиплексами.
Литовский художник Дейментас Наркевичус решил произвести радикальную вивисекцию городской среды, пересадив в западногерманский Мюнстер памятник Карлу Марксу из восточногерманского Шемница. Речь шла о том, чтобы установить всего лишь временную пластиковую копию гигантской гранитной головы основоположника марксизма. Но осуществить проект полностью не удалось — этому воспротивилась мэрия Шемница. Так что художнику пришлось довольствоваться только видеодокументацией нереализованного замысла.
С критикой капиталистического подхода к городской скульптуре выступил немецкий художник Андреас Зикман, чей проект называется "Общественное пространство в эпоху приватизации". Его инсталляция выглядит как гигантский ком мусора, в который, как ненужные бумаги, скатали все тех же пресловутых коров и прочие ширпотребные суррогаты public art. Проект сопровождается подробным социально-экономическим анализом проблемы, представленным в виде комикса.
А одним из самых запоминающихся проектов нынешнего года стало произведение Майка Келли. В одном из дворов он построил настоящий мини-зоопарк. В нарядном, как игрушечные рождественские ясли, загоне бродили живые пони, телята, козочки, ослики и прочая умилительная живность, почти полностью отвлекавшая внимание посетителей от неприметной женской скульптуры, сделанной, как выяснилось, из соли. Художник вспомнил библейский миф о превратившейся в соляной столб жене Лота. А живые звери ему понадобились для того, чтобы, постепенно слизывая соль, они заставили исчезнуть скульптуру.
Произведение Майка Келли — предельно зрелищное воплощение самого процесса исчезновения искусства. Ведь живой уголок, который он на время фестиваля подарил мюнстерским жителям, привлекает явно больше внимания, чем любая современная скульптура.
Еще одно доброе дело для города решил совершить Ханс-Петер Фельдман, украсивший местный общественный туалет нелепо-роскошной венецианской люстрой из цветного стекла. Проект грозил оказаться невидимым для половины зрителей — художник обустроил только мужское отделение. Впрочем, ради искусства зрительницы все же отваживались заглянуть и туда.
Растворенность многих проектов нынешнего фестиваля в городской среде погружала зрителей, бродящих по городу с картой, на которой было обозначено местоположение всех произведений, в состояние своего рода позитивной паранойи. Не обнаружив на отмеченном в плане перекрестке ничего похожего на скульптуру, начинаешь подозревать искусство буквально во всем — в куче мусора, в вывеске кафе, в витрине магазина. Может показаться, что после 30 лет существования авторитетный европейский фестиваль приходит к тому, с чего начинал наш public art во времена "АртКлязьмы": к деликатным, эфемерным и не засоряющим окружающую среду микровторжениям в общественное пространство. Впрочем, сходство это, разумеется, только внешнее. На Западе покорение этого самого пространства искусством было, наверное, столь победоносным, что художники в конце концов устыдились своего натиска. У нас же это вторжение еще толком и не начиналось.