Атом Эгоян, канадский армянин, родившийся в Каире, долгое время справедливо считался любимым учеником и самым талантливым последователем Вима Вендерса — он нагнетал в своих фильмах почти невыносимое напряжение. Пока не оступился, сняв картонный "Арарат" (2002), где с занудством неофита поливал светлыми слезами свои армянские корни. Теперь он попробовал стать прежним Эгояном, который умел увидеть в современных трагедиях сказочный каркас, сюжетные схемы "Крысолова из Гамелена" или "Красной Шапочки". В новом фильме он, судя по всему, вдохновлялся Льюисом Кэрроллом. Во всяком случае, в одном из эпизодов журналистка Карен (Элисон Ломан), закинувшись какой-то химией, занимается сексом с самой Алисой, вернее с девушкой, изображавшей Алису на каком-то благотворительном концерте. Возможно, и сама Карен — своего рода Алиса, погрузившаяся в зазеркалье шоу-бизнеса беспечных 1950-х годов на время расследования странной гибели горничной, которая была найдена обнаженной и мертвой в номере, где должен был остановиться модный эстрадный дуэт. Дуэт, хотя никто его в убийстве не обвинял, распался, а один из актеров с тех пор почему-то не может есть омаров. А может быть, Алиса — та самая жертва, провинциалочка, надеявшаяся урвать от жизни свой кусок пирога лишь на том основании, что занялась разок групповым сексом с эстрадными звездами. Одним словом, лучше бы Эгоян не намекал на сказочный подтекст фильма, который и без того весьма невнятен, да и неприятен: режиссер словно подглядывает в замочную скважину за изнанкой сцены, но ему не хватает ни завороженности "пороком", ни гнева моралиста. Самое интересное в фильме — дуэт Ланни (Кевин Бэйкон) и Винса (Колин Ферт), талантом не превосходящих современных героев российской эстрады, но обладавших замашками распоясавшихся гангстеров.
"Наследник" (L`Heritier, 1972)
Филиппа Лабро знают главным образом как автора "Частного детектива" (1976). Но его сотрудничество с Жан-Полем Бельмондо началось еще на фильме "Наследник", неторопливом и зловещем триллере из жизни высшего промышленного света. Для Франции, перевернутой студенческой революцией, избавившейся от авторитарного Де Голля, внове был сюжет фильма: индустриальные монополии как новые, настоящие правители Европы, власть масс-медиа, убийства с целью передела рынка, связи промышленников с неонацистами и их собственное нацистское прошлое. Внове был и экранный Париж, лишенный всякого сентиментального флера и романтики, технологический, ледяной город офисов, аэропортов, метро, в котором происходит одно из самых оригинальных в кино убийств. Неслучайно главный герой Барт (Бельмондо), наследовавший от погибшего в авиакатастрофе отца промышленную империю и популярный еженедельник, возвращался в Париж после 10 лет жизни в США. Лабро тоже явно хотел импортировать во Францию англосаксонскую, функциональную эстетику. Но одновременно в "Наследнике" чудится и тень Шекспира. Барт, шокирующе нестандартно правящий своим "королевством", долгое время притворявшийся плейбоем, как Гамлет притворялся сумасшедшим, узнающий, что отец его был убит, а измена притаилась в самой его семье,— своего рода Принц Датский эпохи монополистического капитализма. И эта параллель убедительна именно потому, что умница Лабро ни разу ее не акцентирует.
