Сценарий праздника складывается в детстве. Откуда в доме появляется елка, когда ее ставят и наряжают, в какой момент под ней оказываются подарки, как полагается проводить новогоднюю ночь, а как первое утро нового года — за всей твердо установленной последовательностью действий тщательнее всех следят именно дети, не допуская малейших отступлений от ритуала. Они будут соблюдать его всю остальную жизнь — верит АННА НАРИНСКАЯ.
Когда Красавица Бетсинда наподдает принцу Обалду старорежимной грелкой на длинной ручке — это очень смешно. Так смешно, что мы не устаем смеяться уже пять лет. Потому что уже пять лет на нашем домашнем детском новогоднем празднике мы ставим сказку Теккерея "Кольцо и роза". А в этом году будем ставить в шестой. Чтобы вы лучше поняли, скажу, что мой сын Гриша НИКОГДА не видел другого новогоднего спектакля и твердо считает, что "Кольцо и роза" — это такой специальный ритуал вроде новогоднего молебна, который ежегодно служат в православных храмах 31-го вечером. В этом году я решила сломать традицию, но чтобы перелом не был шокирующим, решила не удаляться далеко от Теккерея во времени и пространстве и предложила диккенсовского "Сверчка на печи". Тем более что наиболее артистичные из нас (умолчу, кто конкретно) будут просто отлично смотреться в роли слепой девушки: палочка, там, устремленные в никуда глаза, тонкие чуткие пальцы — в общем, есть где развернуться. Кстати, я с детства предпочитала слепую великодушную Берту более удачливым героиням этой рождественской повести — надутой Мэй и излишне аппетитной Крошке.
Но входить в роль слепой в этом году не придется. Потому что моя попытка смены репертуара потерпела оглушительное фиаско. На меня восстали мои родные дети, а также дети друзей и знакомых, которые традиционно играли в новогодней постановке. Для начала они просто мне не поверили. "Ты же не хочешь сказать, что этот Новый год будет без Бетсинды, Обалду и Спускунет?" — с вызовом спросила моя 11-летняя Соня, выключив для пущей убедительности свой плеер, откуда у нее постоянно доносится бурчание рэпера фифтисента. Потом она удалилась для телефонных переговоров с друзьями, а вернувшись, предъявила их общий ультиматум: "Кольцо и роза" — и точка. Так что в этом году опять Бетсинда будет огревать принца Обалду зонтиком, к которому привязан игрушечный барабан (именно так, судя по приведенным в книжке рисункам Теккерея, выглядела постельная грелка), а некоторые матери, загубившие в себе актрис, будут вместе с четырехлетним Гришей на подхвате изображать свиту, пажей, лошадей, да мало ли еще что.
Вообще дети ужасные традиционалисты, консерваторы, рабы всех и всяческих привычек. Привыкнув однажды к какому-нибудь определенному сценарию, они потом отказываются его менять. Мои дети, к примеру, необходимыми и достаточными для полноценного новогоднего торжества считают такой вот ряд мероприятий.
30 декабря мы все вместе идем за елкой. Отвинчиваем железную спинку от Гришиных санок, идем на ближайший елочный базар и там покупаем большое дерево из разряда новомодных — то ли шведских, то ли датских. Мужик, который продает эти елки за бешеные деньги, помогает нам привязать скрученное капроновыми веревками дерево к санкам, и мы тащимся домой. Гриша традиционно (он делает это уже два года) поддерживает тонкую верхушку елки и следит, чтобы она не сломалась (придя домой, он так же традиционно устраивает скандал, узнав, что эту верхушку придется обрезать, чтобы надеть на елку красивый наконечник). Поскольку идем мы медленно, у меня есть время показать себя настоящей родительницей. И я (традиционно) рассказываю детям, что в мое время таких елок не было.
Их действительно не было. Для того чтобы заполучить хоть что-нибудь приличное, мои родители обычно покупали елку заранее, пока все не разобрали, и ставили дожидаться праздника на балкон. Я помню, как в одну из особо холодных зим внесенная с балкона в новогодний канун елка с особым хрустальным звоном сбросила с себя все иголки. Мне тогда оголившиеся тонкие веточки розоватого цвета показались зрелищем ужасно неприличным. И потом, наряжая ее, (вопрос о приобретении другой, менее голой за полной нереалистичностью даже не обсуждался), я старалась не столько украсить, сколько прикрыть наготу.
Не столь радикально, но вполне ощутимо иголки опадали с советских елок и без особых морозов. В значительно более зрелом возрасте, уже подзабыв эпизод с моментальным елочным стриптизом, я, воспользовавшись отсутствием родителей, пригласила к себе на Новый год своих друзей. Эта возможность — справить Новый год со своими, отдельными от родителей друзьями — сильно поднимала меня в собственных глазах. Для пущей новогоднести стол с угощением я задвинула, насколько это было возможно, под елку. До сих пор помню оригинальный хвойный вкус советского шампанского той ночи. И его колкость — такой особый эффект, когда пузырьки объединяются с мелкими еловыми иглами.
Обсуждая эти истории, а также радуясь удивительному свойству этих современных то ли шведских, то ли датских елок стоять как ни в чем не бывало месяцами (у одних наших знакомых, не вру!, простояла до весеннего отъезда на дачу), мы незаметно добредаем до дому и втаскиваем нашу елку по лестнице (в лифт она традиционно не влезает). Дома обстругиваем ствол, укрепляем в специальном железном кресте, развязываем веревки, распушаем ветки и оставляем стоять до завтра. Потому что елку мы традиционно наряжаем 31-го.
Эта традиция пришла из моего детства, потому что мои родители, которые устраивали большие и шумные Новые года с кучей гостей, пирогом с капустой и салатом оливье, весь этот день как раз-таки и посвящали пирогу, салату и какой-то спецновогодней уборке, а детей, чтобы не болтались под ногами, занимали наряжанием елки. Результаты были не всегда удовлетворительными, и я помню свою маму в начале двенадцатого ночи выметающей разноцветные осколки, а также пытающейся на скорую руку организовать игрушки на елке в композицию, соответствующую хоть каким-то эстетическим стандартам.
Я не шинкую ни отварную морковь и картошку в оливье, ни капусту в пирог, и поэтому особой нужды в том, чтобы дети не досаждали именно 31-го, нет, но привычка наряжать елку в этот день как-то плотно укоренилась, и сломать ее сегодня практически невозможно. Хотя у всех вокруг 31-го елка уже стоит наряженная. Но для моих детей, как и для меня когда-то, украшение елки этим вечером — это такое плавное вступление в празднование Нового года, обязательный компонент, увертюра, которая, сверкнув мишурой и теплыми огоньками свечей, плавно переходит в ужин, в с Новым годом, с новым счастьем, в непременное ночное гулянье и игру в снежки, а потом, с перерывом на непродолжительный сон, в ту самую пьесу.
Кстати, об упомянутых выше свечках. На нашей елке всегда горят настоящие свечки — традиционно. Так нравилось и продолжает нравится моей маме. Так нравится (хотя и не без оговорок) мне. И так нравится Соне с Гришей, что делает присутствие на елке настоящих свечей прямо каким-то нравственным императивом. Несколько лет назад, когда елочные свечи доставать стало совсем уж невозможно, я повела Соню, тогда еще кудрявую малютку, а не нынешнюю коротко стриженную поклонницу фифтисента, в большой магазин. И предложила ей выбрать из дюжины разнообразных электрогирлянд. Соня посмотрела на мигающие разноцветные огоньки и заплакала. Мы вышли из магазина. И пошли в церковь. Там мы купили самых толстых свечек, какие только были. Дома мы разрезали их пополам и вставили в специальные подсвечники для елочных свечей. В тот год у меня первый раз горела елка. В прямом смысле. Нет, дотла она, конечно, не сгорела. Просто огонь мгновенно плавящихся церковных свечек слишком уж быстро спускался к иголкам и они то и дело вспыхивали пахучими и трескучими факелами. А мы бросались их гасить. Было весело.
Теперь немецкие елочные свечки продаются чуть ли не на каждом углу. Они горят медленно, ровным огнем, с, можно сказать, бюргерским достоинством.
В общем, вечером 31-го дети наряжают елку, традиционно бьют несколько шаров, под елку ставят коллекцию дедов-морозов, включая выцветшего ватного, которого я помню столько же, сколько себя. А еще у нас есть маленький вертеп с крошечным Христом в яслях, волом и ослом, Девой Марией, Иосифом, волхвами и пастухами. Эти фигурки традиционно стоят на подоконнике в той же комнате, что и елка, представляя собой такой мостик в Рождество. Или из Рождества, если придерживаться католических правил.
Ну потом, как водится, ужин. Мы — шампанское. Дети — сок. С новым счастьем. Ура! Вскоре после двенадцати кто-то традиционно начинает специнтересный для детей разговор. Настолько интересный, что специально уполномоченным членам команды удается незаметно выскользнуть из комнаты. А потом вернуться с традиционно удивленными лицами и сообщением, что в комнате, где стоит елка, что-то не так. Что-то там изменилось. Все бежим туда — а там под елкой... Надеюсь, вы избавите меня от описания этой сцены.
Хотя последнее время у меня появилось ощущение, что Сонины упоенные охи и ахи не то чтобы абсолютно естественны, а, скажем так, традиционны. Что она просто подыгрывает. Потому что с каждым годом мне все труднее становится угадать, а просто купить новый диск фифтисента мне не позволяют какие-то дурацкие принципы.
В общем вот. Пропускаем упомянутые уже снежки, чай с тортом и чуть ли не главный аттракцион вечера — остающихся ночевать детей в возрасте от 5 до 15, которые, конечно, все как один хотят спать на полу около елки, хотя их вполне можно было бы разместить по более приемлемым спальным местам.
Пропускаем традиционно позднее новогоднее утро, хождение в халатах и пижамах, бесконечные чашки кофе — чтобы влить в себя энергию, необходимую для подготовки к неумолимо подступающему детскому празднику. Да, собственно, и для самого праздника.
Впрочем, детским он называется более или менее условно. На таких детских вечеринках традиционно взрослых чуть ли не в два раза больше — по два родителя на ребенка. Да и вообще взрослые очень любят посещать детские праздники. И всегда любили — за примерами далеко ходить не надо. Рождественские детские балы Иогеля (на одном из них Наташа Ростова окончательно влюбила в себя Денисова), скажем, казались взрослым девицам и молодым людям чуть ли не более привлекательными, чем иогелевским воспитанникам, для которых они устраивались. Они приезжали на эти балы "с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье".
И чтобы не говорить банальностей о "частичке ребенка в каждом из нас", признаемся просто, что это очень весело — искать припрятанные "сокровища" (такие маленькие подарки — под елку не положишь, но все равно подарки), сообразуясь с неизвестно откуда появившейся таинственной картой, играть в специальные опасные новогодние жмурки (опасные потому, что в помещении находится елка). Играть в устаревшую игру в фанты, такую естественную во время новогодних праздников, танцевать совсем не под фифтисента. А еще ведь можно и маскарад устроить — у меня вот запала не хватает, но другие-то могут.
Потом часть присутствующих усаживается на поставленные в ряд стулья и отчасти на пол, а другая часть разыгрывает сказку "Кольцо и роза". И это всегда очень весело. Особенно когда Бетсинда ударяет Обалду грелкой. Традиционно.