не перестает дивиться Татьяна Кузнецова
Кто хочет знать, сколько лет исполняется Майе Плисецкой, пусть залезет в Балетную энциклопедию: "выдающаяся танцовщица ХХ века, вошедшая в историю балета феноменальным творческим долголетием". Это правда: за всю историю танца ни одна из балерин мира не смогла оставаться в центре внимания шесть десятков лет. Обычно пожилые примы, не готовые смириться с уходом со сцены, вызывают смущение и неловкость. Помню полуслепую 73-летнюю Алисию Алонсо в Зале Чайковского, которую носили на руках шесть дюжих кавалеров, щелчками пальцев обозначая направление, куда ей надо двигаться между поддержками. Помню 67-летнюю Карлу Фраччи, по-девичьи подпрыгивающую в "Играх" Нижинского, привезенных в Москву Римским балетом. И не помню ни одного жалкого или неуместного выхода Майи Плисецкой.
В 50 лет в окружении тридцати мужиков она танцует бежаровское "Болеро" — торжествующий гимн Эросу. В шестьдесят — безысходную чеховскую любовь: "Даму с собачкой". В семьдесят — нелепую и величественную старуху, Кассандру ХХ века: "Безумную из Шайо" Джиджи Качулеану. А в семьдесят пять в партикулярном платье от Кардена, грациозно покачивая веерами и принимая деланно смиренные позы, исполняет бежаровскую хвалу себе самой — "Ave Майя!"
Станцует ли Плисецкая и на этом своем юбилее и доколе она вообще будет танцевать — вопрос, будоражащий всех честных обывателей, даже тех, кто в балет ни ногой. Большинство полагает, что давно пора балерине угомониться — сесть в кресло, и, как полагается солидной юбилярше, принимать цветы и поклонение. Советчики, знавшие, как лучше, преследовали Плисецкую всю ее долгую жизнь: люди, восхищаясь ее искусством, ужасались балеринскому самоуправству. Ее танец, даже в проверенной временем классике, всегда казался чрезмерным: страсти — слишком бурными, движения — чересчур броскими, манеры — излишне вызывающими. "Причесать" ее хотели главные балетные гуру ХХ века: Джордж Баланчин советовал нанять хорошего педагога, Агриппина Ваганова звала к себе в класс. Обуздать ее жаждали главные советские комитетчики. Каждая новая затея балерины грозила идеологической катастрофой. Только-только благонамеренные граждане переварили ее наглую Кармен, а идеологи объяснили, что беззастенчивость героини следует понимать как порыв испанского народа к свободе, так балерина протащила на отечественную сцену декадентский излом дуэта "Гибель Розы", в котором изнуренно угасала в удушливых объятиях полуголого партнера. А уж явление на святой сцене Большого откровенно эротического "Болеро" и вовсе потрясло основы основ.
В 1990 году балерина уехала жить в Мюнхен. И из советско-русского балета вытекла жизнь. Все стало предсказуемым и банальным: ни шокирующих открытий, ни страсти к авантюрам, ни громких послепремьерных споров.
Публика встряхивается только с каждым ее приездом — что балерина выкинет на сей раз? Надо надеяться, что снова выйдет на сцену, потому что это запомнится надолго. Во всяком случае, ровно год назад случилось одно из тех чудес, ради которых люди и ходят в театр. Майя Плисецкая, вышедшая на сцену представить свой новый фотоальбом, сымпровизировала вариацию Кармен. Вполноги, но во всем великолепии тела и рук она исполнила культовую "Хабанеру" — с тем же гипнотизирующим эффектом, с которым танцевала лет 30 назад. И только это осталось в памяти после концерта, в котором участвовали лучшие современные балерины.
Всю жизнь Майя Плисецкая бросает вызов — властям, публике, критикам, поклонникам и недоброжелателям. Но при этом ей как-то удается подчинить себе и тех, кто восхищается ее искусством, и тех, кто не принимает ее искусства жить.