Отцы с Андреем Колесниковым
Ваня со страшной силой тянул на себя канат. Похоже, от его беспрецедентных усилий зависел успех всего предприятия. Силы противников были совершенно, казалось, равны. С той стороны четыре добрых молодца, и с этой тоже. Перетягивание каната происходило в фойе детского театра. Но это не было игрой. Разряженные и местами разрисованные молодцы, вспотев от усердия и внятно матерясь, тащили канат. Двухлетний Ваня, стоя с пирожным в углу фойе, смотрел на эту забаву, а потом, подзаправившись, подошел и принял в ней участие.
Я заметил это не сразу. Я испугался за мальчика. Все это могло кончиться какой-нибудь катастрофой. Но малыш был не промах. Поняв, что все тут не так просто, он громко крикнул первое, что пришло ему на ум: "Па-па!"
А ведь мог крикнуть и "Ма-ма"!
Я подошел и решил эту проблему в пользу кучки людей, которым помогал мой Ваня. Я потом анализировал свое поведение. Я, похоже, выглядел идиотом. Они все подумали ведь, что парень близко к сердцу принял происходящее и поучаствовал в этом красивом мужском состязании, потому что увлекся этим поединком. Меня мог бы выручить Ваня, если бы сразу обнаружил наше с ним родство. Стало бы понятно, что я просто спасал его. Мое поведение сразу стало бы адекватным и безупречным с точки зрения здравого смысла. Но он не успел обнаружить, потому что его подхватила Алена и убежала с ним куда-то к гардеробу. Она утешала его, как могла. Я подошел к ним минуты через три, когда добры молодцы из команды противника разочарованно сказали мне, что если бы не я, то еще неизвестно, чем бы это все закончилось.
Алена гладила Ваню, целовала, а он смеялся счастливым детским смехом. Он не производил впечатления ребенка, который нуждается в утешении. Он сказал, как только увидел меня:
— Папа — молодец!
Ну вот и все. Теперь можно было умирать спокойно.
Рядом стояла Маша. Она выглядела гораздо более расстроенной.
— Папа,— сказала она,— мне надо с тобой поговорить.
Мы отошли в сторонку. Я понимал, что иначе никакого разговора не будет.
— Ко мне подошел дядя и сказал, что мне придется поменять фамилию,— сказала она.
— Какой дядя? — удивился я.
— Я с ним не знакома,— сказала девочка.— Мама не уследила за мной. Ты тянул канат. Мама побежала за Ваней. А ко мне подошел дядя.
Я представил себе эту картину и понял, что этого больше никогда не будет. Я больше никогда не буду тянуть никакого каната. Иначе мама сразу побежит за Ваней, а к Маше снова подойдет какой-нибудь дядя.
— Что он тебе сказал?
— Он спросил, какая у меня фамилия. Я сказала: Маша Колесникова. А он сказал,— продолжила Маша,— что скоро у меня будет другая фамилия. Я сказала, что я не хочу другую. А он сказал, что все девочки рано или поздно меняют фамилию, потому что выходят замуж.
Я немного успокоился. Кажется, мы имели дело не с маньяком, а с человеком, которому перед спектаклем просто было нечем заняться. Разницы между двумя этими типами, впрочем, не было, если разобраться, никакой.
— Ну а ты?
— Я не поверила. А он сказал, что можно спросить у любой тетеньки, меняла она фамилию или нет.
— Ну, вы бы спросили.
— Папа, мы спросили!
— И что?
— Тетенька меняла!
История эта продолжалась, кажется, слишком долго.
— Маша, что было потом?
— Я спросила, какая у меня будет фамилия.
— Ну же?!
— А он сказал, что Пуговкина!
Маша наконец расплакалась. Она плакала и говорила, что не хочет быть Пуговкиной, а хочет быть Колесниковой. Плачь, девочка. Зато потом будет легче.
Потом, когда мы найдем его. Этого человека, чей сынишка, мерзкий мальчишка, носит фамилию Пуговкин и мечтает жениться на моей дочери, в которую влюбился с первого взгляда, как только увидел мельком на представлении в детском театре и смотрел на нее, не отрываясь, все то время, что ее папа занимался в фойе настоящей мужской работой. А своего мерзкого папу мерзкий мальчишка заставил заниматься сводничеством.
Я пообещал Маше, что она не будет менять фамилию. Мне нетрудно было это сделать. Я даже испытал какое-то облегчение.