Это было странно вообще-то. Почему-то три Машиных года не пользовались такой популярностью. Она тогда получила красные, как и хотела, коньки, и осталась удовлетворена. Мы тем более. Потом, спустя полгода, эти коньки бесследно пропали. Вместе с ними пропала Машина няня. Я не склонен связывать воедино два этих события. Но я такой один.
В этот раз все было иначе. Наученные горьким опытом, коньки мы покупать вообще не стали. Были куплены умные мальчик и девочка. Они были практически грудные и делали все, как настоящие. Абсолютно, увы, все.
Кроме того, однажды вечером, за пару ночей до дня рождения, я, внезапно расчувствовавшись, в приступе необъяснимой любви к собственной дочери и из сострадания к тому, что ее ждет в праздник (сам я день своего рождения праздновать не люблю и ритуального внимания к себе избегаю, поэтому был убежден, что очень хорошо понимаю и ее чувства по этому поводу), спросил, что она хочет получить в подарок из того, о чем еще не говорила никому на свете.
— Платьице, папа,— вздохнув, сказала Маша.— Беленькое.Я был очень растроган. Она ведь сказала даже не "платье", а "платьице". Ну мог ли я не купить ей после этого платьице?
Как выяснилось, мог. Я не купил ей никакого платьица. Я просто забыл об этом. Признаваться в этом стыдно, но необходимо. Говорят, после покаяния сразу становится легче. Нет, не стало.
Но ночью в канун дня рождения я все-таки с ужасом вспомнил, что не купил ей платьице. Я поговорил об этом с Аленой. Разговор был тяжелым. Но под конец выяснилось, что выход все-таки, кажется, есть. Она купила Маше на всякий случай роскошную ночную рубашку. Если бы у меня в детстве была такая ночная рубашка, я бы и горя не знал.
И вот утром Маша получила в подарок мальчика и девочку и кроватку с коляской для них. Дальнейшее живо напомнило мне события двух- и четырехлетней давности, когда последовательно родились Маша и Ваня. Как только мы активировали младенцев, они начали плакать. Мы не могли их успокоить. Плакали они очень натурально, навзрыд. У меня разрывалось сердце, и я выключил обоих. Маша страшно расстроилась.
— Папа, это были живые куклы. Ты что, убил их? — спросила она.— Почему сразу убил? — обиделся я.— Просто заставил замолчать.
— Они живые,— повторила она.— Пусть плачут. Мы их успокоим.
Я нехотя оживил как мальчика, так и девочку, чувствуя себя по крайней мере полубогом. Они сразу начали плакать, сначала тихонько, потом навзрыд. Успокоить их было невозможно. На картинке было показано, как их надо укачивать. Рекомендуемые способы перепробовали все: я, Алена, Маша, Ваня. В квартире по-прежнему стоял душераздирающий ор. К нему постепенно и уверенно присоединились голоса Маши и Вани.
— Соски тут прилагаются,— задумчиво сказала Алена, опытная мать.— Может, попробуем?
Мы засунули им во рты соски, и младенцы сначала засмеялись от удовольствия, а потом зачмокали. Потом они начали шумно и ровно дышать — во сне! Мы не верили своему счастью. Маша и Ваня ходили вокруг них на цыпочках и, видя нас, прикладывали к губам пальцы. Но мы не хуже них знали цену этой тишине и помалкивали.
Потом Маша тихонько, на ухо, чтобы не разбудить своих детей, спросила:— Папа, ты купил мне платьице?
— Да,— сказал я.— Я купил тебе ночное платьице.
— Ночное платьице? — не поверила она.
— А ты примерь,— предложил ей я.
Роскошно. Получилось!
— Мама,— закричала Маша,— у меня есть платье, в котором можно ходить ночью!
— Маша,— сказала ей мама,— ночью надо спать.
— Папа, а спать в ночном платье можно?
— Можно,— сказал я.— Это же ночное платье. Раз ночью спят, то в нем и надо спать.
С точки зрения формальной логики я ходил по лезвию бритвы.— Папа, никогда не было у меня платья, в котором можно спать,— счастливо сказала Маша.
Перед лицом своих читателей торжественно обещаю: я больше так не буду.