30 октября исполняется 150 лет со дня рождения Поля Валери — французского поэта и философа, знаменитого эстета и интеллектуала. Анастасия Ларина перечитала его эссе, чтобы понять, что отличает взгляд интеллектуала на мир
Фото: © Lipnitzki / Roger-Viollet / Roger-Viollet via AFP
Фото: © Lipnitzki / Roger-Viollet / Roger-Viollet via AFP
1
Дорогие люди, вы — подопытные кролики, причем испытания, которым вас подвергают, не самые удачные: они не отличаются ни разнообразием, ни периодичностью, а просто проводятся от случая к случаю. Нет ни ученого, ни лаборанта, который контролировал бы, дозировал, интерпретировал эти опыты.
2
Большая часть наших ощущений бесполезна для деятельности наших основных функций, а те, что служат каким-то целям, достаточно кратковременны и мгновенно превращаются в понятия, решения или поступки.
3
Любовь — это выдумка, такая же, как алкоголизм. Люди влиятельные превратили ее не более чем в развлечение или в тему для разговоров, ибо учуяли в ней нечто позорное: подобно алкоголю и пьянству, любовь делает всех равными.
4
Дружба, любовь — это возможность быть слабыми вместе.
5
Безусловно, имеет смысл заниматься любовью… Но любовь как занятие для ума и духа, как сюжет романов и штудий — занятие традиционное и скучное еще и потому, что любовь забывают связывать с оплодотворением. То есть это случайность, эпизод или же разветвление сознания, каким бывает сон, каприз пищеварения или кровообращения.
6
Разве любовь не омерзительна со всеми своими соками, потом, слюной и жаром; со своими играми, стыдом, неловкостью движений, своим автоматизмом; с необходимостью сознательной лжи, внезапного изменения голоса или взгляда, с этой мешаниной — животное-ангел-дитя, с ощущением вины, опьянения или безумия?
7
Самое омерзительное из всего — это «чувство». Оно и впрямь постыдно, ведь без него все остальное было бы просто бесхитростной надобностью, и никаких тебе историй.
8
Мы испытываем какие-то желания, которые природа бессильна удовлетворить, и обладаем какими-то возможностями, которые ей недоступны.
9
Но возможность пользоваться все приумножающимися ресурсами отнюдь не растет вместе с ними. Наши сокровища удручают и утомляют нас.
10
Любовь — это суррогат знания, достичь которого невозможно, и поэтому мы заменяем его спазмами. Но это озарение ничего не освещает.
11
То, что происходит на свете, интересует меня лишь в связи с интеллектом или по отношению к нему. Бэкон сказал бы, что интеллект — это идол. Согласен, но лучшего идола я не нашел.
12
Надежда — это всего лишь недоверие человека к верным догадкам своего разума. Она подсказывает, что любое неблагоприятное заключение должно считаться ошибкой мышления. Однако факты безжалостны и говорят сами за себя.
13
Любая мысль, которая приходит мне в голову, начинает дробиться под пристальным взглядом моего разума. Стоит попытаться обрисовать ее, придать ей логическую форму, как она тут же ускользает от себя самой, затерявшись в череде других мыслей, которые отделяются от нее, ее же и продолжая, и каждая из них могла бы произвести на свет еще добрую сотню книг.
14
Осмыслить Париж? Но как можно осмыслить Париж, когда мы даже не в состоянии охватить разумом структуру простого организма, постичь единство его функций и его сущность; узнать, что он черпает в своей среде, что отбрасывает, что отвергает?
15
Эрудиция в области искусства — это нечто наподобие поражения: она проясняет отнюдь не самое изысканное, углубляет отнюдь не самое существенное. Гипотезы она подменяет ощущениями, феноменальную память — присутствием чуда; к необъятному музею прибавляется неисчерпаемая библиотека.
16
Я не слишком люблю музеи. Представления о классификации, хранении и общественной пользе несомненны и ясны, но не имеют никакого отношения к восхищению. Не успеваю я сделать и двух шагов по направлению к прекрасному, как чья-то рука выхватывает у меня трость, а надпись запрещает курить.
17
Музей постоянно привлекает внимание к тому, что делают люди. Человек творческий и смертный питает его. Все заканчивается стеной или витриной… Не могу отвязаться от мысли о беспроигрышной игре в рулетку.
18
Одно из вернейших и жесточайших проявлений прогресса — дополнительное наказание, сопровождающее смерть, которое усиливается по мере ускорения революции нравов и идей. Просто погибнуть мало, нужно стать непонятным, почти нелепым.
19
Хотя мы все больше и больше обеспокоены, стараясь понять, куда же мы идем, и непрестанно задаемся вопросом, какое завтра нас ожидает,— тем не менее жизнь наша ужасно банальна. Мы живем одним днем, как в те времена, когда жизнь человека зависела от его непосредственных нужд, когда все было непрочно и шатко.
20
Мы лишь умеем размышлять о чудесных переменах, которые происходят вокруг нас и в нас самих. Новые возможности, новые гены… Никогда еще мир не пребывал в такой растерянности, выбирая свой путь.