Второй Рижской биеннале современного искусства, которая должна была открыться в двадцатых числах мая, повезло дважды. Во-первых, ее куратором стала звездная Ребекка Ламарш-Вадель — некогда многолетний куратор парижского Palais de Tokyo, а в настоящий момент управляющий директор чрезвычайно прогрессивной арт-институции нового типа, Lafayette Anticipations. Во-вторых, биеннале все же открылась для посетителей в физическом пространстве 21 августа, пусть и попасть на нее смогут по большей части местные жители. Интересен и получившийся в итоге формат: все лето на цифровой платформе биеннале можно было смотреть беседы и лекции, а теперь на протяжении трех недель, до 13 сентября, пока открыта выставка основного проекта, на площадке происходят съемки полнометражного фильма.
Инсталляция Павла Альтхамера
Фото: Yevgen Samborsky/ Courtesy of the artist, Foksals Gallery Foundation, Warsaw and neugerriemschneider
Инсталляция Павла Альтхамера
Фото: Yevgen Samborsky/ Courtesy of the artist, Foksals Gallery Foundation, Warsaw and neugerriemschneider
Ребекка Ламарш-Вадель
Фото: Kristine Madjare / Courtesy of RIBOCA
Ребекка Ламарш-Вадель
Фото: Kristine Madjare / Courtesy of RIBOCA
«В проекте мы думали о конце света, а потом он произошел. Я решила не убегать от своих обязанностей и стала выстраивать диалог со сложившейся ситуацией,— продолжает куратор.— Именно поэтому идея превратить биеннале в полноценное кино показалась самым адекватным планом». Все было решено снять на неостанавливающуюся камеру с эффектом, будто зрители смотрят на выставку глазами другого человека, гидом для которого выступает голос за кадром. Название проекта биеннале «И вдруг все это расцвело», строчка из стихотворения латышской поэтессы Мары Залите, по мнению Ламарш-Вадель, несет в себе посыл к перерождению, а идея цветения соотносится с идеей о смене циклов. Для нее главная проблема в этой фразе заложена в местоимении «это». Что «это» представляет собой на самом деле? И что собирается расцвести? Консюмеризм? Желания? Эмоции? Или что-то еще?
Когда в середине марта было принято решение о переносе биеннале на август-сентябрь, то еще не было понимания того, насколько люди уже смогут путешествовать к этому моменту и как вообще будет выглядеть наш мир. Поэтому куратор биеннале выбрала самый безопасный вариант: собрать запланированную выставку насколько это возможно, со всеми ее промахами, неуверенностью, ограничениями, чтобы ее формат полностью отражал понятие «выставки времени катастрофы». Незаконченная экспозиция дает ощущение пребывания в подвешенном, отложенном состоянии, с произведениями искусства, которые отсутствуют или же трансформировались в нечто новое. По признанию Ламарш-Вадель, выстраивание экспозиции в новых условиях стало одним из самых красивых и значимых опытов в ее кураторской жизни. Она много общалась с художниками, обсуждала с ними положение и в итоге смогла транслировать их мысли через выставку. «После опустошающего урагана, падения наступает момент невероятной продуктивности, когда ты встаешь и начинаешь видеть новые перспективы, которые невозможно было осознать когда-либо еще,— говорит Ребекка.— Эта экстремальная ситуация дала и огромную свободу».
Одно из зданий в районе Андрейсала
Фото: Hedi Jaansoo/Riga International Biennial of Contemporary Art
Одно из зданий в районе Андрейсала
Фото: Hedi Jaansoo/Riga International Biennial of Contemporary Art
Во время подготовки к биеннале Ламарш-Вадель с командой отсмотрели множество возможных площадок, от особняков и заводов до заброшенных парковок. Когда она увидела фактически заброшенный район Андрейсала — по-тарковски очень кинематографичные 20 га бывшего индустриального порта в десяти минутах ходьбы от центра города, то сразу поняла, что это именно то место, где должна состояться биеннале. Он был рожден из желания человека показать свое превосходство над природой. Его индустриальная сущность, военное прошлое, а потом и запустение с грудой оставшихся промышленных зданий, вокруг которых начала появляться новая жизнь, достаточно точно отражают то, в каком состоянии находится сегодняшний мир. «Мы зависли между средними веками и будущим, мы получили в наследство отравленную землю, а также культуру, основанную на производстве, извлечении, потреблении, унаследовали капитализм и индустриализацию. И мы не знаем, что со всем этим делать. Это и есть, по моим ощущениям, район Андрейсала,— объясняет свой выбор площадки куратор.— Это чрезвычайно большое пространство для любого человека, и именно здесь мне кажется логичным говорить о том, что представляют собой слишком большие мечты, за которые мы сейчас дорого расплачиваемся».
Чтобы понять, что делать с биеннале, Ребекка провела три недели весной в непрекращающихся переговорах с художниками. Со многими из проектов найти решение оказалось не так просто. К примеру, работу Маргарит Юмо должны были доставить из Брюсселя — не получилось. Тогда пришла идея вместо работы представить на запланированной для нее площадке размером в 600 кв. м человека, который бы рассказывал, что в этом огромном пространстве должно было на самом деле происходить. Зрителю предлагается воспользоваться воображением. С Павлом Альтхамером они планировали провести масштабную вечеринку на 3–4 тыс. человек в промышленном здании площадью 4 тыс. кв. м, где посетители рейва должны были с помощью краски и инструментов разрисовать и как угодно преобразовать белые стены (на фото — как это должно было выглядеть). Эту идею тоже пришлось оставить в прошлом. В итоге в этом пространстве был выставлен единственный рисунок Павла, который олицетворяет начало, первый шаг проекта. Только представьте: один маленький рисунок в пустом помещении громадных размеров, которое должно было стать храмом совместного труда.
Несмотря на все сложности, художники были вдохновлены тем, что куратор не оставляет идею реализовать проект в физическом пространстве и старается найти разумный способ сделать так, чтобы работы, заявленные для биеннале, получили шанс на существование. По мнению Ламарш-Вадель, в некоторых случаях (как с Павлом Альтхамером) отсутствие работ кричит о разрушенном мире даже более внятно, чем если бы все было сделано, как задумано.
Важной работой, которую все же получилось выполнить, стали скульптуры Бриджет Полк. Обычно она собирает их из камней, они выглядят чрезвычайно неустойчивыми, но находятся в каком-то непостижимом балансе. Кажется, что элементы скреплены чем-то, но на самом деле никакой сцепки между ними нет. Самое интересное в этих скульптурах, и этот факт имеет непосредственное отношение к теме биеннале,— они со временем распадаются на составные части. Никто не знает, в какой момент это произойдет, никто не может это проконтролировать, но рано или поздно скульптуры саморазрушаются. Художница приходит каждый день, проверяет их и восстанавливает.
Фото: Photo by Hedi Jaansoo/Courtesy of the Riga International Biennial of Contemporary Art
Фото: Photo by Hedi Jaansoo/Courtesy of the Riga International Biennial of Contemporary Art
Аугустас Серапинас должен был представить инсталляцию из снеговиков. Идея состояла в том, что зимой команды помощников должны были искать слепленных семьями снеговиков, а потом в точности воспроизвести их. Результат планировали выставить в отдельном павильоне на биеннале, летом. Замысел инсталляции был в том, чтобы воспеть совместные усилия членов семьи, а также детские непосредственность и воображение. Обычно зимы в Риге достаточно снежные, и у художника с командой не было даже мысли о том, что план может не сработать. К сожалению, в январе все еще было мало снега, а потом стало понятно, что прошедшая зима оказалась одной из самых теплых за последние годы. В итоге проект был трансформирован: по решению художника были сделаны «грязевики» вместо снеговиков. Основой для них послужила солома, которую покрывала грязь, потому что это единственное, что осталось от зимы в условиях глобального потепления.
«Грязевики» Аугустаса Серапинаса
Фото: Hedi Jaansoo/Riga International Biennial of Contemporary Art
«Грязевики» Аугустаса Серапинаса
Фото: Hedi Jaansoo/Riga International Biennial of Contemporary Art
Весь проект можно обойти примерно за четыре часа, и для зрителя это не только взаимодействие с искусством, но и возможность ощутить себя в большом пространстве. Ребекка считает, что нужно принять его, выбрать определенный ритм, вероятно, смириться с некоторой возникающей скукой, ощущением безделья, ритмами, которые не свойственны капиталистическому способу жизни, когда каждая секунда должна стоить чего-то и приносить осязаемый доход. А потом просто в какой-то момент остановиться и ждать, пока «это» вдруг расцветет.