Перед московской премьерой "Травиаты" с режиссером Франко Дзеффирелли поговорил корреспондент "Коммерсантъ-Weekend" Сергей Ходнев
— Ваше имя — синоним большого стиля в оперных постановках. Действительно ли размах и зрелищность — ваше кредо, как о вас говорят?
— Нет, конечно. В той же "Травиате", например, никакой пышности нет. Спектакль идет практически в одних и тех же декорациях, меняются только детали. Ведь главное — это не большой стиль или минимализм, а то, насколько режиссер следует мысли композитора. То есть самой музыке.
— Большой — новый для вас театр. Делаете ли вы для него какие-нибудь специальные изменения в режиссуре и сценографии?
— Мне пришлось очень существенно переработать всю геометрию, потому что в оригинале эта постановка осуществлена в совсем маленьком театре, где размер сцены — семь на семь метров. Но мне хотелось сохранить это ощущение камерности и интимности, потому что, как мне кажется, это очень важно для того, чтобы правильно понять "Травиату". Я сорок с лишним лет очарован этой оперой и уже давно понял, что в этом совершенно уникальном произведении пропадает самое главное, если ставить его как чистое развлекательное зрелище, а не как драму. Я верю, что русская аудитория способна это понять — у вас все-таки глубокие традиции и основательные культурные корни.
— Вы питаете к "Травиате" какие-то особые чувства по сравнению с другими операми Верди?
— Ну конечно. Это же совершенно уникальное произведение! Созданное в нарушение абсолютно всех правил. И мне понятно, что на премьере публика свистела и всячески выражала недовольство, им не нравилось, потому что эта опера далека, очень далека от тогдашних условностей. Вещь по-настоящему захватывающая, трагическая и зрелищная одновременно, очень интимная; я уж не говорю о великолепной музыке.
— Последняя ваша постановка, которую видели в Москве,— "Тоска" Римской оперы. Тогда вы вносили в постановку какие-то изменения специально для московской сцены?
— Нет, там и так все было довольно точно рассчитано, к тому же я был очень сильно занят в тот момент работой над фильмом "Каллас навсегда". И потом, это все-таки другой случай; в оригинале это была постановка на один вечер, в честь столетнего юбилея "Тоски". Конечно, получилось очень неплохо, и в практическом, и в музыкальном смысле. Но все-таки это была не традиционная оперная постановка, а скорее юбилейное представление, почти что концерт.
— Какая стихия вам более по душе: оперный театр или кинематограф?
— Я думаю, поровну — я с равным удовольствием снимаю фильмы, ставлю оперы, да и обычные спектакли. В прошлом году, например, я ставил оперы в Вероне и в Риме, в Лондоне поставил пьесу Пиранделло и еще работал над "Каллас навсегда". Никаких усилий при переходе от одного к другому мне делать не приходится. Знаете, можно же уметь управлять самолетом, водить машину и при этом еще иногда кататься на велосипеде. Самое главное — это мечта, нужно заставить людей вместе мечтать, вместе погружаться в фантазии автора, высвобождать их, проигрывать их. Причем свободно, естественно — так, как дети играют.