Молдавское уравнение

В Молдавии 24 февраля проходят парламентские выборы. Согласно опросам, 54% накануне не определились с выбором, 35% не знали о том, какие партии в выборах участвуют, 52% были убеждены, что ни одна из партий не представляет их интересов, а более 70% были уверены, что выборы не могут быть честными и свободными. Число людей, не желающих выбирать между злом и злом, достаточно велико. Это, пожалуй, самая достоверная и оптимистичная информация о выборах. Свидетельство того, что ресурсы возможных перемен к лучшему до конца не исчерпаны.

Все остальное — конфликт между прозападным движением Acum (блок оппозиционных партий «Платформа "Достоинство и правда"» Андрея Нэстасе и «Действие и солидарность» Майи Санду) и правящей Демократической партией и ее лидером Владимиром Плахотнюком, между пророссийской Партией социалистов Игоря Додона и той же Демократической партией — давно неубедительная интрига. В сегодняшней Молдавии она, скорее, объект созерцающих болельщиков, готовых, конечно, драть горло за своих фаворитов, но тем не менее знающих, что финал политического матча — это не какие-либо ощутимые перемены, а просто выключенный телевизор, постылая и неизменная реальность. Неравнодушных избирателей в этой кампании нет.

Грохот разнообразных, преимущественно зарубежных, медиа о возможном кишиневском Майдане приводят молдавского обывателя в экзистенциальный ступор. Какой еще Майдан? Кого против кого? Майдан прозападного движения Acum против антироссийского режима Плахотнюка? Или Партии социалистов против олигарха Плахотнюка? Последнее невозможно даже теоретически.

И дело не только в том, что лидеры анонсированного в январе народно-патриотического движения в поддержку президента оказались добрыми дедушками-отставниками в папахах, отпросившимися у внуков на торжественный митинг. Все гораздо хуже.

Последние десять лет Молдавия, несомненно, оказалась своеобразным лидером. В далеком 1991 году, когда все постсоветские страны срочно наряжались в переписанные западные, преимущественно французские и американские, конституции, никто не подозревал, сколь быстро начнет проступать институциональное несоответствие между формой и содержанием. Между реальной историей, требовавшей, скорее, рабочей спецовки, и модным костюмом, который в некоторых постсоветских странах уже изодрался в лохмотья. В нынешнем молдавском случае от всего этого былого декларативно-демократического великолепия осталась, пожалуй, одна набедренная повязка. Теперь Молдавию именуют «захваченным государством», всецело подчиненным власти одного человека — олигарха Владимира Плахотнюка. Так ее называют политики, считающие себя местной оппозицией, такой Молдавию называют и в ЕС, и в США, и в России. Парадокс состоит в том, что столь сомнительное лидерство — итог усилий не одних лишь так называемых молдавских политических элит. На такой результат поработали все. И поскольку страна небольшая и бедная, то результат превзошел все ожидания.

Сначала западные демократии приняли чудовищные нарушения конституции, допущенные молдавским парламентом, избравшим в 2012 году президента почти на два года позже конституционной нормы. Правящую коалицию «За европейскую интеграцию» тогда спас Игорь Додон с двумя своими коллегами, вышедшими из рядов оппозиционных коммунистов. Он предоставил недостающие голоса, необходимые для избрания главы государства. Ну а не признать антиконституционные выборы означало досрочные выборы, на которых тогда однозначно побеждали коммунисты.

Потом, год спустя, правящий альянс распался. Фигура Владимира Плахотнюка и коррупционный имидж Демократической партии становятся притчей во языцех. Коммунисты вместе с бывшими партнерами Владимира Плахотнюка — либерально-демократической партией — снимают его с поста вице-спикера, снимают с поста спикера формального лидера Демократической партии Мариана Лупу, договариваются о досрочных парламентских выборах. Но жесткий месседж из Брюсселя остановил пыл либеральных демократов. Их мирят с Владимиром Плахотнюком, принуждают воссоздать былую коалицию, ведь иначе — опять возможная победа коммунистов.

К парламентским выборам 2014 года политический ландшафт меняется. Коммунисты подвергаются рейдерской атаке со стороны Демпартии и фактически отказываются от антиолигархической риторики. Их электорат подбирают поддержанные Россией Партия социалистов Додона и партия «Родина» Ренато Усатого. За несколько дней до выборов «Родину» снимают с выборов. Гневная реакция наблюдателей от ЕС — удары «шарфом по шубе». Выборы признаны демократическими, а Партия социалистов Игоря Додона захватывает все так называемое левое поле, доставшееся от коммунистов и «Родины».

Осень 2015 года. Очередной скандал. Выясняется, что из бюджета Молдавии выведено около €1 млрд. Начинаются массовые протесты. Протестуют все: и будущие активисты нынешнего Acum, и сторонники Ренато Усатого и Игоря Додона. Протестная волна нависает над правящей коалицией. В январе 2016 года протестующие пытаются штурмовать парламент. Эксперты с восторгом заявляют, что в Молдавии рождается многонациональная гражданская нация.

Но в апреле 2016 года Конституционный суд Молдавии совершает фактический антиконституционный переворот. Он самостоятельно, без парламентского голосования, изменяет конституцию и дарит протестующим прямые президентские выборы. Лидерам оппозиции эта идея Владимира Плахотнюка сразу пришлась по вкусу. Они тут же принялись сражаться друг с другом, пугая сплотившееся было молдавское общество то грядущими обязательными для всех граждан гей-парадами, то беспощадными русскими танками. Факт очевидного антиконституционного переворота остался незамеченным ни на Западе, ни на Востоке.

В ноябре 2016 года Игорь Додон становится президентом. С этого момента начинается завершающий акт профанации всех действующих институтов власти, а заодно и всех тех политических идей, которыми питалась и жила неприхотливая Молдавия. Очень быстро Игорь Додон освоил преимущества поста президента, лишенного на самом деле каких бы то ни было значимых полномочий, за исключением утверждения судей и членов кабинета министров. В первом случае у него, как правило, не возникало никаких противоречий с Владимиром Плахотнюком.

В случае же несогласия Игоря Додона с теми или иными кандидатурами на министерские посты правящая Демократическая партия освоила своеобразное процедурное ноу-хау — отстранение президента от полномочий на несколько минут и передачу его полномочий спикеру парламента.

Спикер подписывал нужные бумаги, и Игорь Додон опять становился президентом. В интервалах между своими отлучениями с высшего государственного поста Игорь Додон совершал международные визиты, ездил на гору Афон, объявлял войну «материализму, атеизму и моральному релятивизму», предрекал неизбежность евразийской интеграции и цитировал Конфуция.

Игоря Додона отстраняли от полномочий президента пять раз. И всякий раз, когда его сторонники с недоумением требовали организации протестов, отказа от позорной экзекуции, добровольного ухода президента в отставку и инициирования им досрочных президентских выборов, Игорь Додон произносил умиротворяющие речи. Некоторые из них — «пить чай и не дергаться» — стали устойчивыми мемами молдавской политики.

В самых принципиальных вопросах Игорь Додон и его партия выступали пунктуальными союзниками Плахотнюка и Демократической партии. В первую очередь это проявилось в изменении избирательной системы. Сама Демократическая партия стабильно демонстрировала чрезвычайно низкие рейтинги. Владимиру Плахотнюку, собравшему свое парламентское большинство из перевербованных представителей других парламентских фракций, требовалась прочная страховка на будущих парламентских выборах. В союзе с Партией социалистов Владимир Плахотнюк изменяет избирательную систему. Теперь половина парламента избирается по одномандатным округам, в которых демократы могут использовать куда более широкий спектр инструментов убеждения избирателей. Партия социалистов до изменения системы голосования могла претендовать даже на конституционное большинство. Теперь же, по мнению многих экспертов, ее результат будет, быть может, всего лишь лучшим среди прочих, зато у Демократической партии открывается очередная свобода маневра по подбору единомышленников из других фракций. Евросоюз, с одной стороны, жестко отреагировал на такие правовые инновации, пообещав сократить помощь Молдавии, но, с другой стороны, прислал на выборы по новой системе своих многочисленных наблюдателей.

Правящий тандем Владимира Плахотнюка и Игоря Додона сблизился и идеологически. Демократическая партия, отдавая отчет в несбыточности ближайшей европейской перспективы, заявила о некоем «четвертом», промолдавском пути, а Игорь Додон отказался от однозначного евразийского выбора. Теперь он пользуется известным идеологическим паллиативом о благотворности сотрудничества и с Западом, и с Востоком. Платформа для будущего прагматического единства заложена.

На фоне этого преуспевающего тандема прозападное движение Acum исполняет роль карикатурной подтанцовки. Ее лидеры всякий раз в конечном счете соглашаются с изменениями правил игры и с азартом участвуют во всех объявленных состязаниях. В этом смысле это такой бодрящий партнер режима, позволяющий ему быть в тонусе. Тем более что лидеры Acum добровольно принимают на себя роль молчаливых сторонников ликвидации молдавского государства и объединения его с Румынией, периодически отвешивают комплименты в адрес военного преступника Иона Антонеску, по воле которого в годы Второй мировой войны в Молдавии было уничтожено не менее 250 тыс. евреев, не стесняются откровенных ксенофобских заявлений. Довольно комично выглядят их попытки атаковать олигархический режим Владимира Плахотнюка как пророссийский. Они свято убеждены, что непророссийских олигархий не бывает. Ну а темы приднестровского урегулирования в их представлениях о «прекрасном далеко» молдавской демократии нет и вовсе. Иными словами, они сознательно концентрируют своих сторонников вокруг проблем, не имеющих общенационального звучания.

В итоге это первые в молдавской истории выборы, в которых все без исключения игроки, от самых больших до самых маленьких, так или иначе не столько участвуют, сколько соучаствуют.

И соучастие это состоит в одном: в окончательной легализации принципиально новой на постсоветских просторах системы власти — ситуативной олигархии. Когда все институциональные формы — законы, конституция, судебная система — легко приносятся в жертву интересам одного человека, способного кому угодно оплатить моральные и политические издержки своего грехопадения. Ситуативная олигархия — это власть, которая даже теоретически не способна уйти в оппозицию и пережить электоральную ротацию. Это такой режим, лидеры которого исключили для себя вариант побега из страны — ни в Ростов-на-Дону, ни на швейцарские курорты. Он легко паразитирует на геополитических противоречиях, на скромном месте Молдавии в международной повестке дня и надеется на вечную жизнь.

Все, что генерируется участниками и соучастниками этого процесса, не вписывается ни в жанр, ни в логику собственно политического процесса. Быть может, поэтому в этой кампании столь невыразительны собственно политические месседжи партий. Навскидку не вспомнить ни одного предвыборного предложения, ни одного понятного обещания. Весь предвыборный эфир напоминает свирепую разборку в колонии строгого режима. Все без исключения участники спорят только об одном: кто и кого действительно хотел убить или отравить. Впрочем, эта маниакальная мнительность вряд ли помешает заключению узорчатых и куртуазных союзов с Демократической партией и торжественным клятвам о лояльности лично Владимиру Плахотнюку.

У всей этой картины есть одно принципиальное но. То, что мы видим,— это не начало некоего нового процесса. При всех известных факторах — исходе населения из Молдавии, деурбанизации, разорении сельской местности и гуманитарной деградации — такими способами страной править больше невозможно. Не по каким-то там морально-теоретическим соображениям, а исходя из сугубо земных, прагматических обстоятельств. Режим может подкупать депутатов, министров, ректоров вузов, начальников ЖЭКов, но для того, чтобы подкупить все общество, он должен проводить социальную политику.

Но, как оказалось, на это режим не способен. И не в силу своей природной клептократичности. Он просто не понимает, что это такое. Он не различает в толще этого общества своих и чужих, тех, кто нуждается в прямой поддержке, а кто — в свободах и твердых правовых гарантиях развития.

В заброшенных садах и виноградниках режим видит лишь будущие площадки для гольфа, а в зданиях университетов и научных институтов — недвижимость.

В стране, в которой нет ни нефти, ни газа, ни промышленности, в которой единственным ресурсом являются люди, нельзя создавать обстановку абсолютного недоверия. Но именно это происходит. И если до дня 24 февраля политический класс Молдавии во главе с Владимиром Плахотнюком еще мог занимать внимание избирателей ожиданием возможных перемен, то после этой даты подобные развлечения уже невозможны. Разводить искушенных молдаван между портретами Меркель и Путина станет невыполнимым упражнением. Наступит ясность. Обязывающая ясность.

Снаряд разгосударствливания завершает свою траекторию и с шипением погружается на дно болота. Все смыслы договорены, все политические фейки и дутые репутации будут вот-вот разоблачены. Уже в ближайшие дни станет окончательно ясно, что любые перемены к лучшему в Молдавии, конечно, возможны. Но только без этого политического класса, без этих соучастников. «Другие писатели» в этой стране, безусловно, есть. Они среди тех 70%, которые не верят в эти выборы, они среди тех пока еще 54%, которые не доверяют этим партиям. Они сорвут набедренную повязку с режима и сошьют для Молдавии новые одежды. По размеру и по моде.