Нюансы от первого лица

Новое и прежнее в программной речи президента

Что отличает нынешнее послание президента Федеральному собранию от предыдущих?

Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ  /  купить фото

Ольга Малинова, профессор НИУ ВШЭ Записала Ольга Филина

Послания президента Федеральному собранию, как известно, не просто публичные выступления политика, но некий институт, закрепленный Конституцией. У нас они произносятся с 1992 года и за редким исключением (когда Владимир Путин перенес свою речь с конца 2017-го на март 2018-го) являются ежегодной формой обоснования и легитимации текущего политического курса. Традиционно эти выступления привлекают большое внимание: ведь никаких «канонических» идеологических текстов, объясняющих положение и поведение России, не существует, а потому столь знаковые политические речи воспринимаются как «идеология ad hoc» — зарисовки принципов, в соответствии с которыми нам придется жить в ближайшее время. Впрочем, заранее скажем, что эти «политические речи» постоянно переписываются действиями самого говорящего политика, а потому мало подходят на роль «оформленной доктрины». А их значение часто переоценивается интерпретаторами (особенно западными), склонными принимать за чистую монету риторические фигуры.

Ничего сугубо российского в таких посланиях нет: авторы нашей Конституции просто копировали институты, хорошо известные на Западе (в Америке, например, существует свое послание президента, называемое State of the Union). Просто особая роль нашего президента привлекает и чуть более пристальное внимание к его посланиям, а скудость политической дискуссии делает эти развернутые речи почти уникальным источником информации по целому ряду актуальных сюжетов.

Послание текущего года менее эффектно в сравнении с посланием предыдущим, демонстрировавшим новинки отечественных вооружений.

Однако и оно, если рассматривать сказанное президентом в контексте всех предыдущих речей, способно о многом сообщить. Во-первых, имеет значение время произнесения «знаковой речи»: в этом году сроки ее оглашения неоднократно сдвигались. Инициаторам «подвижек» важно было поймать момент, когда слово главы государства сможет переломить тенденцию к снижению его рейтинга доверия. Во-вторых, очевидно, что послание адресовано главным образом внутренней аудитории и не только носит популистский характер, но имеет и ярко выраженную популистскую структуру. Перед тем, как приступить к постановке конкретных задач, Владимир Путин на протяжении нескольких минут напоминает собравшимся руководящим кадрам, что людей не обманешь, что им не нужна бюрократическая волокита и обещания коммунизма в далеком будущем, а требуются улучшения здесь и сейчас. В самом этом ходе — критике бюрократического аппарата — нет ничего оригинального. Но если посмотреть на весь корпус президентских посланий, выяснится, что используют его по-разному. Например, Дмитрий Медведев в 2008 году сетовал, что «в России на протяжении веков господствовал культ государства и мнимой мудрости административного аппарата. А отдельный человек с его правами и свободами, личными интересами и проблемами воспринимался в лучшем случае как средство, а в худшем — как помеха для укрепления государственного могущества». Тогда эта формула (госаппарат плохой) служила трамплином для вброса идей о новой волне демократизации и модернизации. На этот раз похожий трамплин (бюрократия обманывает людей) помогает сделать центром внимания народные мечты о социальной справедливости и социальном государстве. И в том, и в другом случае перед нами — реактивная повестка: попытка оседлать определенные общественные ожидания и оказаться с народом «по одну сторону баррикад», оставив непопулярных чиновников по другую. Парадоксальное сходство конструкций давнего (медведевского) послания и нынешнего наводит на мысль о риторическом характере всего сказанного. И эта риторика «социальных гарантий» представляется чем-то родственной обещаниям «все модернизировать».

Как русские правители обращались к подданным

Смотреть

В то же время до того, как прийти к идеям «социального популизма», коллективные авторы федеральных посланий уже пополнили наш идеологический ландшафт многими ценными конструкциями, поэтому к их творчеству стоит присматриваться. Повторю, переоценивать роль посланий не стоит, но вклад последних в российский политический язык очевиден.

Послания Бориса Ельцина, как показывают подсчеты, были в 2–4 раза длиннее речей его преемников, отличались сложной структурой и активно работали с образами прошлого, оттеняющими современность: скажем, реформы в 1996 году подавались как «первые в истории России преобразования такого масштаба, осуществляемые без подавления и уничтожения политических противников». Владимир Путин приучил аудиторию к другому стилю — более конкретному и прагматичному. Уже в своем первом послании он озвучил концепцию «сильного государства», заявив, что «единственным <...> для России реальным выбором может быть выбор сильной страны. Сильной и уверенной в себе» (зарубежные исследователи поспешили тогда назвать «напористость и самоуверенность» главными чертами путинской политики). Послания «раннего Путина» еще имели некую идейную связь с ельцинской эпохой: скажем, в 2002 году в качестве образца для федеральных законодателей Путин приводит «дореволюционный исторический опыт» местного самоуправления, который Борис Ельцин вспоминал в своем послании 1994 года в аналогичном контексте. Но далее разница содержания и риторики речей двух президентов будет только возрастать. Уже в 2003 году Путин назвал «историческим подвигом» «удержание государства на обширном пространстве, сохранение уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире», введя в политический язык новую и безусловную ценность — стабильность. А к 2005 году послание уже вовсю отражало идеи суверенности, подчеркивая, что Россия имеет право «сама решать», каким образом обеспечивать реализацию принципов свободы и демократии, не признавая монопольное право Запада на их интерпретацию (тогда же, как помним, президент сделал сенсационное заявление, назвав крушение СССР «крупнейшей геополитической катастрофой века» и окончательно отказавшись от риторического наследия своего предшественника).

Этот корпус идей, сформированный еще в самом начале путинского правления, с тех пор так или иначе курсирует из послания в послание, гарантируя нам еще одно политическое благо — преемственность.

В новом послании мы услышали все базовые мысли: и про нашу силу, и про независимость (суверенность), и про необходимость стабильности, так что здесь ничего нового сказано не было.

К этим опорным конструктам в разные годы добавляются актуальные нюансы: скажем, в 2012 году, после серии протестных митингов в столицах, Путин уделил приоритетное внимание политике идентичности, констатировав в обществе «дефицит духовных скреп». Послекрымские послания часто начинались с «международной панорамы», будь то борьба с терроризмом в Сирии или нарушение норм международного права западными партнерами. Силовое послание прошлого года и «социальное» послание этого — попытки с разных сторон вернуть России образ сильной страны, способной в бурном море международной политики (захлестнувшей наши телеэкраны) прокладывать свой курс как на внешнем, так и на внутреннем «фронте». В этом смысле обе речи логично дополняют друг друга.

Интересно, что тема «сильной и единой страны» разрабатывается авторами посланий не только на уровне общих фраз и заявлений, но и на простой конкретике: расширении списка регионов, которые упоминаются в программной речи президента. Количество поминаемых субъектов РФ росло в посланиях Путина от года к году, что, видимо, имело большое значение для региональных лидеров и для планов по «собиранию страны» как таковых. Например, только в послании этого года президент успел в том или ином контексте поговорить о Волгоградской, Костромской, Новгородской, Псковской, Рязанской, Тульской, Тюменской, Белгородской областях, Пермском крае, а также о Калининграде, Кемерове, Владивостоке и Севастополе, ни разу не повторившись с адресатами своих обращений.

Зато излюбленная Россией тема исторического прошлого в актуальном послании почти не получила развития. Бегло упоминаются демографические потери ХХ века (Великая Отечественная война и распад СССР — для обоснования текущих проблем с численностью населения), а также перечисляются достижения советской науки (мирный атом, спутник), возникшие благодаря военным разработкам и способствовавшие социальному развитию. Это ничтожно мало по сравнению с иными посланиями, для которых тема исторических скреп и преемственности выходит на одно из первенствующих мест. Аналогично скудно цитируются и деятели прошлого: разве что солженицынское «сбережение народа» (правда, безо всяких кавычек) опять на устах президента. Это тоже примечательная особенность: как правило, авторы посланий используют некий набор шаблонных фраз мыслителей и писателей (особенно Ильина, Солженицына, Карамзина), чтобы украсить мысль президента. В этот раз всю историческую сложность и литературную красивость из программной речи постарались убрать, лишний раз подчеркнув ее «адресность» и простоту «социального звучания».

Может быть, так аудитории действительно будет слышнее и понятнее. Хотя простота идей еще никогда не гарантировала их реалистичности и воплотимости в жизни. Помните, например, что нам обещало послание Дмитрия Медведева 2009 года? «Первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях и институтах демократии». Опыт прошел незаметно, а послания продолжают звучать…

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...