В ГМИИ им. А. С. Пушкина открылась выставка «Уильям Генри Фокс Тальбот. У истоков фотографии»: в России впервые показывают работы изобретателя негативно-позитивного процесса, легшего в основу современной фотопечати. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Самое волнующее в истории фотографии, явившей мир во множестве точных отражений, в том числе и уже давно исчезнувшей реальности,— то, что сам факт ее появления зафиксирован в отпечатках. В небольших, а порой и крошечных, не всегда достаточно четких, с размытыми краями, самого разного и неожиданного содержания — в них есть что-то младенчески непосредственное, неуклюжее, странное, и это тем более завораживает по прошествии более чем полутора столетий.
Выставка Тальбота (экспонаты прибыли из Национального музея науки и медиа в Брадфорде и лондонского Музея Виктории и Альберта) — редкий случай увидеть фотографию в момент ее зарождения. Надо отдать должное ему и его наследникам за то, что эти отпечатки, включая самые первые, вообще сохранились. Ведь чуть ли не главной драмой жизни Тальбота, которую, впрочем, он по-джентльменски перенес, стало то, что первые напечатанные снимки довольно быстро выцветали, так и не позволив ему разбогатеть на своем изобретении, открытом в 1835 году и запатентованном в 1841-м.
К тому времени славу и коммерческий успех снискал его французский конкурент Луи Дагер, запатентовавший в 1839 году метод печати изображений на медных пластинах — дагеротипию. Между их подходами была принципиальная разница. Дагер сделал себе имя на позитивной печати, при которой не требуется посредник-негатив (чуть раньше к подобному способу пришел его соотечественник Жозеф Ньепс): единственное и неповторимое изображение возникает на обработанной химикатами металлической пластине, это четкая и предельно точная картинка, разве что иногда причудливо расцвеченная из-за непредсказуемости химических реакций.
В 1835 году Тальбот сумел изготовить негатив, фиксирующий с помощью света и химикатов изображение на бумаге, с которого, в свою очередь, приложив его к обработанному листу, можно было делать многочисленные позитивные копии. Эту технику назвали калотипией — от греческих слов kalos («красивый») и typos («отпечаток»), однако снимки Тальбота получались нечеткими и зернистыми. Зато их можно было тиражировать, и именно его технологии обязана современная фотография.
В 1844 году Тальбот стал издавать альбом «Карандаш природы»: за два года вышло шесть его частей, в которых на отдельных вклейках в общей сложности было опубликовано 24 оригинальных отпечатка. Все они, а также снимки, сделанные им позже, есть на московской выставке (куратор — Ольга Аверьянова).
Тальбот печатал не просто сборники фотографий: снимки сопровождают комментарии автора (на выставке их можно услышать на аудиогиде), ценнейшие свидетельства того, как он ориентируется в новом им же созданном визуальном пространстве. Все это и в самом деле казалось каким-то чудом. О фотографии постройки в своем поместье Лакок, башня которой отразилась на речной глади, Тальбот пишет как о «картине, созданной самой природой», до этого, докладывая о своем открытии в Королевском обществе, он называл ее «зданием, которое нарисовало свое собственное изображение».
Он вполне обоснованно изумляется снимку самого обычного стога сена с приставленной к нему лестницей, ведь открытая им техника позволяет «запечатлеть множество мельчайших деталей, которые добавят правдивости и реалистичности изображениям». А рядом с фотографией стеллажа с книгами рассуждает о том, что с помощью специальных лучей, направленных в отверстие в стене, можно снять то, что скрыто в темной комнате, сфотографировать находящихся там людей, которые не видят друг друга. В своем альбоме он описывает не только увиденное через объектив, но и проницательно заглядывает в будущее фотографии, ее потенциальные возможности: что, как не вспышка, эти лучи в темной комнате?
Тальбот неутомимо разъясняет пользу от своих снимков, которые могут сохранить и красоту архитектуры, и прелесть самого момента, запечатленного на пленке. В связи с фотографией колледжа в Оксфорде он пишет о тамошней «безмятежности и тишине в летнее время, которую не найдешь ни в одном другом городе Англии», и красоте, «как будто это город из прошлого, заброшенный, но в не руинах». И этот его снимок, действительно, отражение безмятежности, тишины и очарования, причем во всех мельчайших архитектурных подробностях, немыслимых для живописца.
Самой привлекательной стороной фотографии Тальбот называет возможность создавать портреты: «Разве это не будет ценностью для нашей английской знати — иметь портреты предков, кто жил сто лет назад?» Кстати, этот призыв фотографа, как и сама возможность запечатлевать умерших, на фоне того мистического ореола, которым в середине XIX века была окружена фотография, нашел неожиданных последователей: были опыты, когда к химикатам во время печати добавляли частицы праха портретируемых. Ну а первый снимок Тальбота, сделанный в 1835 году и уже почти угасший (так это называется в профессиональной терминологии),— решетчатое окно: символический портал, связавший свет и тьму, реальность и отражения, которым благодаря его изобретению пока не видно конца.