В Москве прошло заседание президентского совета по правам человека. На встрече с Владимиром Путиным участники обсудили вопросы избирательного законодательства, закон о митингах, а также экологические проблемы и свободу совести. Подробнее об итогах заседания ведущему «Коммерсантъ FM» рассказал обозреватель Станислав Кучер.
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ / купить фото
— Насколько нам известно, на заседании поднимали вопрос предстоящих выборов президента. Какие еще темы обсуждались?
— Вот можно отметить такой момент — председатель совета Михаил Федотов сказал: сегодня мало времени, потому что впереди торжественное открытие мемориала памяти жертвам политических репрессий, поэтому давайте побыстрее, а потом, может быть, еще встретимся весной. Президент сказал на это: да, может быть, потом еще встретимся весной. И в этом предложении уже есть ответ на вопрос об участии или неучастии его в выборах. Если кто-то сомневался, то теперь можно не сомневаться.
Мне кажется, что очень важным выступление было Людмилы Алексеевой, в котором она говорила о необходимости пересмотра законодательства о помиловании, о многих громких делах, и, в частности, о деле Никиты Белых. Она передала Путину обращение конгресса интеллигенции, опубликованное после покушения на Татьяну Фельгенгауэр.
Николай Сванидзе выступил с очень важным предложением о реформировании законодательства, регулирующего митинги. Он в своем выступлении говорил о преследовании инакомыслящих и необходимости смены повестки.
У меня не было запланированного выступления, но сразу же после выступления Людмилы Михайловны я просто включил микрофон и обратился. Хотя в этот момент мне выступить не удалось, но после выступления Сванидзе Владимир Путин сам дал мне слово. Я высказался в духе того, о чем я много говорил в эфире в своих репликах. На мой взгляд, сейчас главная задача — не допустить разрастания так называемой холодной гражданской и в канун столетия Октябрьского переворота сделать все, чтобы объединить нормальных людей, которые за просвещение, за прогресс, за нормальную Россию и против того самого мракобесия ползучего, против разжигания ненависти. И я сказал: пусть президент это сделает, просто обратившись к народу и, таким образом, одновременно ко всем, от кого это зависит.
— Как тебе кажется, услышал тебя президент?
— Он, естественно, услышал, судя по тому, что мы переговаривались непозволительно для такого формата долго — он делал свои замечания, я снова возражал. Он говорил, что дело Серебренникова — не политическое, покушение на Татьяну Фельгенгауэр совершил просто обыкновенный псих. Я возражал, говорил о необходимости освобождения или, как минимум, пересмотра дел политзаключенных. Он сказал: да, я согласен, надо объединять народ, истерию допускать нельзя, надо что-то с этим делать. Но, честно говоря, уже было не раз, к нему разные люди с этим же обращались. У меня было ощущение, что мне удалось его зацепить, но что за этим последует, сдержит ли он свое слово? Он сказал, что «надо подумать над формой обращения, чтобы остановить все то, о чем вы говорите». Он признал, что все это есть, он в курсе, он понимает, что так нельзя.
— Но, с твоей точки зрения, это была формальная все-таки встреча?
— Платформа СПЧ для того и нужна, чтобы озвучивать эти проблемы громко, на всю страну, чтобы страна понимала, что люди помнят об этих вещах и снова поднимают эти проблемы. После каких-то встреч удавалось что-то сделать — например, закон о защите чувств верующих вышел не таким страшным, каким планировался. Но, конечно, я бы хотел, чтобы после встречи он действительно обратился, устроил там, не знаю, какое-то совещание с участием администрации, сказал: ребята, хватит. Но мы сказали то, что не сказать было невозможно. Мне кажется, что, чем больше мы будем об этом говорить публично, тем сильнее мы будем подталкивать власть к тем действиям, которых мы от нее ждем.