В Фонде Louis Vuitton в Париже открылась выставка "Искусство/Африка, новая мастерская". Вернее, это три выставки, сделанные под общим руководством Сюзанны Паже, директора фонда, и они представляют три разных взгляда на "африканскость" африканского искусства
Фото: Kemang Wa Lehulere / Stevenson, Cape Town/Johannesburg
Фото: Seydou Keita
Фото: John Goba
Название выставки "Art/Afrique" пишется через косую черту, так что в нем читается не утверждение "искусство Африки", а как бы скрытый вопрос "Искусство или Африка?". Тут сразу вспоминается многосерийный фильм Аньес Варда "По минуте на образ", считающийся лучшей иллюстрацией к известному положению Ролана Барта, что фотография — это сообщение без кода. Простое как мычание — очень выразительный язык, но без грамматики. В кадре у Аньес Варда — фотография, за кадром — голос, в течение минуты интерпретирующий снимок, голос может принадлежать Маргерит Дюрас, Иву Сен-Лорану или безымянному булочнику, не важно, важно, что все они видят, что изображено на фотографии, но не видят, как это изображено — хоть бы кто-нибудь сказал про диагональную композицию или, допустим, игру светотени. Точно так же зачастую подходят и к современному искусству Африки, видя в нем Африку со всеми ее постколониальными бедами — войнами, голодом, нищетой, эпидемиями, нехваткой воды, но не видя в нем собственно искусства. Трехчастная выставка "Искусство/Африка" не то чтобы отделяет одно от другого, но, представляя три разных взгляда на предмет, показывает, что Африка — такой же культурно-географический конструкт, что и Восток с Западом.
Каликсте Дакпоган. «Посредник», 2010 год
Фото: Calixte Dakpogan
Первая и самая большая часть — избранное из коллекции Жана Пигоцци, умудрившегося составить крупнейшее в мире собрание современного африканского искусства, ни разу не побывав в Африке. Зато Пигоцци побывал на легендарной выставке "Маги земли", сделанной Жан-Юбером Мартеном в 1989 году и разруганной в пух и прах прогрессивной критикой за культурный неоколониализм. И вот оказывается, что с "Магов земли" начался не только путь многих африканских художников на Венецианскую биеннале, кассельскую documenta и в музеи Нью-Йорка, Парижа и Лондона, но и африканская коллекция Жана Пигоцци. На протяжении 20 лет Пигоцци консультировал куратор Андре Маньен — остроту его глаза, мгновенно оценивающего биеннальный потенциал художника, а в послужном списке доброй половины экспонентов значится Венеция, post factum можно оценить в Фонде Louis Vuitton. С самого начала Пигоцци решил сосредоточиться на искусстве Тропической Африки — без северного и южного экстремумов континента, без стран Магриба и ЮАР — и покупать работы только тех художников, что не переселились в Европу и Америку, а работают на родине. То есть коллекционировать самую настоящую африканскую Африку.
На первый взгляд "самая настоящая африканская Африка" похожа на музей этнографии: маски, идолы, яркие наивные картинки. Но такова субверсивная стратегия многих художников из африканских стран между северным и южным тропиками — предоставлять искомую экзотику экзотизирующему глазу иностранца, вкладывая новые смыслы в как бы традиционное искусство, и внешнее сходство с тем, что выставлено в Музее на набережной Бранли, обманчиво. Маски вообще обманчивы: бенинец Ромуальд Хазуме делает маски из старых канистр, очеловечивая их штампованные пластмассовые морды, а его двоюродный брат Каликсте Дакпоган — из разнообразного мусора, украшенного бусинами и цветными карандашами, но если искусство Хазуме говорит о черном рынке бензина, одновременно кормящем и разрушающем Бенин, то Дакпогана интересуют не столько социально-экономические, сколько духовные материи, такие как новейшие трансформации культа вуду. И все же только посещение Бранли поможет оценить новаторство сенегалки Сени Ава Камары, чьи волшебные терракотовые скульптуры так же далеки от древних традиций Казаманса, как живопись Михаила Ларионова — от академизма Федора Бруни, или революционность пластики Джона Гоба из Сьерра-Леоне. Во время гражданской войны его мастерская была разрушена, но никакие конфликты не смогли разрушить космическую гармонию хрупких раскрашенных деревянных фигурок, каждая из которых, словно учебная модель молекулы, окружена множеством шариков с торчащими во все стороны иглами дикобразов, чтобы никто, как говорит Джон Гоба, не смог проникнуть в сердце его скульптуры.
Шери Самба. «Малыш Кадого: я за мир, поэтому я люблю оружие», 2004 год
Фото: Cheri Samba
Однако гражданская война в Сьерра-Леоне породила и столь далекие от гармонии образы, как чудовищные машины убийства Абу Бакара Мансарая, художника-самоучки и инженера-самоучки, утверждающего, что любая из этих сюрреалистических конструкций может быть построена в действительности. И они кажутся печальной кодой к технофутуристическим фантазиям конголезских утопистов Ригоберта Ними с его грандиозными космическими станциями, весело подмигивающими зрителю множеством разноцветных лампочек, или Бодиса Изека Кингелеза, проектирующего города будущей деколонизованной Африки в стиле золотой середины между ВДНХ и Диснейлендом. В целом же конголезцы сильны традицией политического реализма, маскирующегося под наивный лубок в живописи "народных художников" Шери Самба и Моке, начинавших с рисования вывесок и афиш на улицах Киншасы. Тогда как в Кот-д'Ивуаре очевидно преобладает традиция эзотерического концептуализма — например, в философической графике Фредерика Брюли Буабре.
Если Шери Самба и Фредерик Брюли Буабре проснулись знаменитыми после выставки "Маги земли", то малийских фотографов Сейду Кейта и Малика Сидибе, мало кому известных за пределами Бамако, разыскал и превратил в мировых звезд (Малик Сидибе — первый художник из Африки, получивший "Золотого льва" Венецианской биеннале) именно Андре Маньен — как раз когда собирал коллекцию Жана Пигоцци. Но даже гениальные фотографии антропологов-гуманистов Сейду Кейта и Малика Сидибе не документируют "чистую" и "подлинную" Африку, какую европейцы и американцы все тщатся найти после стольких веков колонизации. И уж тем более не соответствует этому фантомному идеалу искусство молодого поколения африканских художников. Так, камерунцы Паскаль Мартин Тайю и Бартелеми Тогуо не отвечают коллекционерским критериям Пигоцци — и как давно покинувшие свою родину ради более приспособленных для творческой и не только творческой жизни Бельгии и Франции, и как художники "интернационального стиля" современного искусства. В графике Бартелеми Тогуо гораздо больше реальной Дюссельдорфской академии и Йозефа Бойса, нежели воображаемой Африки, какая предстает аморфным облаком камней, выкрашенных гуашью разных цветов, в инсталляции "Колонизация" Паскаля Мартина Тайю. "Колонизация" помещена при входе на выставку собрания Жана Пигоцци — как своего рода иронический эпиграф: искать "настоящую черную Африку" бесполезно, она цветная и, главное, разноцветная, но колористические нюансы виднее изнутри, чем извне.
Абу Бакар Мансарай. «Цифровой человек», 2004 год
Фото: Abu Bakarr Mansaray
Вторая часть "Искусства/Африки" представляет собой кураторское исследование современной художественной сцены Южно-Африканской Республики, где бывшие колонизаторы разных наций и бывшие угнетенные разных наций сосуществуют в одном пространстве чудовищного социального напряжения. Биеннальная публика знакома с искусство ЮАР по двум полярным фигурам: Уильяму Кентриджу, чьи мультимедийные оперы являют "высокую культуру" Запада со всеми ее достижениями, от академического рисунка до диалектики марксизма, и Николасу Хлобо, плетущему и шьющему колоссальные текстильные инсталляции, поскольку архаическое рукоделье — удел субалтернов, будь то женщины или так называемые "примитивные народы". Они же представляют два поколения южноафриканских художников — до и после апартеида. Но выставка показывает, что между этими полюсами лежит пространство чрезвычайно интенсивной художественной жизни, самым интересным проявлением которой, кажется, является фотография, документальная, как у живого классика Дэвида Голдблатта, его учеников, Занеле Мухоли и Мусы Нксумало, и Грэми Уильямса, или концептуально-постановочная, как у Джоди Брэнд и Кудзаная Чиурая, деконструирующих стереотипные представления об Африке. И именно фотография оказывается тем медиумом, который, как и "Колонизация" Паскаля Мартина Тайю, не оставляет камня на камне от западного мифа об Африке.
Эпилогом "Искусства/Африки" служит выставка собственной африканской коллекции Фонда Louis Vuitton — она не велика, но в ней есть работы самых известных художников Тропической Африки и ЮАР, от Шери Самба, Ромуальда Хазуме и Бартелеми Тогуо до Уильяма Кентриджа, Дэвида Голдблатта, Занеле Мухоли и Кудзаная Чиурая. Однако искусство Африки здесь не ограничивается африканским континентом и распространяется на диаспору, будь то британка Линетт Ядом-Боакье или американцы Рашид Джонсон и Вангечи Муту (все трое тоже участвовали в Венецианской биеннале разных лет). И эта версия "духовной Африки" — как неединого единства и разобщенного сообщества — почему-то представляется наиболее убедительной.
«Искусство/Африка, новая мастерская». Париж, Фонд Louis Vuitton, до 28 августа