О чем говорят русалки

Специальный корреспондент "КоммерсантъBoscoSport" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ стал свидетелем олимпийского золота Натальи Ищенко и Светланы Ромашиной в синхронном плавании и понял, зачем одна из них вернулась, родив ребенка. Это оказалось так просто понять. Но оказалось не так просто поверить.

Рано утром в Олимпийской деревне я увидел одного из руководителей российской делегации Владимира Васина. Он сказал, что надо обязательно идти сегодня на синхронное плавание, разумеется. Но это и так было понятно: выступали Наталья Ищенко и Светлана Ромашина. Обычно очень сдержанный, особенно в прогнозах (все тут такие суеверные...), Александр Васин вдруг сказал:

— Ну, если чуда не случится, то сегодня у нас там должно быть, конечно, золото.

Но и тут он не удивил. Если кто-то на этой Олимпиаде и умел побеждать, то это синхронистки. А если кто-то из синхронисток и умел побеждать всех лучше всех, то это были Наталья Ищенко и Светлана Ромашина.

На трибуне в самом начале соревнований я увидел маму Натальи Ищенко.

— По-моему, можно сегодня не волноваться, даже вам,— сказал я ей.

— Не волноваться? — переспросила она.— Да вы что! Ой, я боюсь хоть что-нибудь загадывать... Не волноваться... Вы понимаете, о чем вы говорите?!!

Да нет, я, видимо, не очень понимал. Я встречался с ними обеими и с их тренером Татьяной Данченко сразу после такого же выступления в Лондоне. Выиграли они тогда так, как и должны выиграть и сегодня. Были не очень спокойны. Но не от радости. Радости-то как раз я и не заметил. А оттого, что у Натальи Ищенко должны были сейчас брать кровь на допинг. Такого с ними никогда еще не случалось. Берут же не кровь. И они даже испугались. И думали, можно ли успеть вызвать из Олимпийской деревни врача, потому что здесь с ними был только массажист: кто ж мог знать-то про такое вероломство.

Теперь мне было интересно, конечно, как они переживут сегодняшнюю победу.

Победа была как всегда оглушительно тихой. Они выступили так, что всем остальным пришлось просто помолчать. Хотя ведь после Лондона кое-что с ними, как известно, произошло. То есть Наталья Ищенко родила.

И меньше чем через два года они снова стали тренироваться вместе.

И вот они выступили, ушли куда-то в подсобные помещения и через несколько минут вышли оттуда одетыми в тренировочные костюмы. И сели посидеть в комнату, откуда идут на награждение. Этого не позволял себе тут никто. Они даже не смотрели, кто там будет выступать еще и зачем. Они были совершенно уверены в своей победе. Они не смотрели в сторону плавательного бассейна. Хотя, между прочим, еще выступали те, кто хотя бы теоретически мог составить им конкуренцию. Испанки, например, которые в Лондоне выиграли серебро.

Девушки сильно заранее сидели в комнате для награждения и ни о чем, по-моему, не говорили друг с другом. А о чем говорить? Занимаясь столько лет вместе, они привыкли обходиться без слов. Под водой о чем говорить? Под водой остается только понимать друг друга.

Когда все закончилось, они сняли тренировочные костюмы, остались в чем тренер их родила и пошли благодарить зрителей и общаться с журналистами. А к их легендарному тренеру Татьяне Данченко подошла другой легендарный тренер Татьяна Покровская:

— Дорогие товарищи, вы такие молодцы! Поздравляю!

Во всем тут сказывалась советская школа.

Татьяна Данченко обещала поговорить со мной сразу после награждения:

— Мы сейчас пойдем пофоткаемся, и я приду, ладно?

И они фоткались. И до награждения, и особенно после. И она кричала своим девушкам сквозь ликование трибун (тут все, по-моему, делали за них, потому что понимали, что и сами, может, стали сегодня частью великой истории спорта):

— Целуем меня!

И они синхронно целовали ее в разные щеки. Им не надо было объяснять, как именно целовать. Они столько раз делали это на одних только Олимпиадах...

Вот ради этих минут Наталья Ищенко возвращалась в спорт два года назад. Ради минут, к которым она, по-моему, так привыкла. Привыкла, наверное, так, что не может теперь без них обойтись. Это и есть допинг, который она не может не принимать? Или может? Это все еще предстояло у нее выяснить.

Наталья Ищенко ушла на допинг. Это было уже даже не смешно: на каждом соревновании, на каждой Олимпиаде компьютер из них двоих выбирает именно ее. И на этот раз он тоже не изменил традиции. В конце концов, и хорошо, хотя бы из соображений бытового суеверия.

И опять тут не было врача, а был только массажист (но хоть кровь не брали на анализ, хоть и странно: именно теперь никто бы и не удивился: ну как не взять?), который, впрочем, отвлекался на группу в полосатых купальниках (по-моему, именно полосатых), собиравшуюся здесь же, рядом с выходом к бассейну. Это была группа наших синхронисток, которым предстоит завоевывать, уже не побоюсь этого слова, еще одно золото. Совсем юные девушки (Ищенко и Ромашина годятся не в матери, конечно, но в очень старшие сестры) выглядывали из-за спин волонтеров, что там, снаружи, происходит, и я видел, как они, выглянув, пели потом российский гимн: заученно и страстно. Заучили, похоже, недавно (и, видимо, репетировали перед своим собственным выступлением), а страсть в них еще пока, в отличие от старших, бушует, да и все.

И когда они потом обнимали и целовали Ищенко и Ромашину, я видел, как они плачут, эти то ли девочки, а то ли просто видение (ну да, они такие маленькие и хрупкие, что кажется, просвечивают...).

Плакали ли при этом Ищенко и Ромашина, совершившие очередной спортивный подвиг в своей биографии? Догадайтесь сами, это очень легко. Через пару минут пришла, как обещала, и Татьяна Данченко. Мы сидели в небольшом холле, где готовятся к выступлению. Стены в нем были из зеркал, вот что обращало на себя внимание (то есть я себя отовсюду видел).

Не так уж много у меня, сначала мне казалось, было вопросов.

— Как можно в такой ситуации объяснить и девушкам, и себе, что надо выигрывать? Проводить в бассейне каждый день по десять часов?.. Что надо сказать им и себе? Ведь выиграно давно все — и столько...

— Да ничего не надо,— пожала плечами Данченко.— Они сами себе все могут сказать. И давно сказали. Они сами все решили. Их не пришлось уговаривать. И это самое хорошее в том, что происходит.

— Сколько лет назад? Два?

— Мы держимся,— сказала она,— за счет того, что планируем на один год. То есть после лондонской Олимпиады Света Ромашина решила, что она еще год поплавает, сделали дуэт со Светланой Колесниченко... Света Ромашина сделала соло, это был ее дебют на мировой арене... Все было замечательно... На следующий год дуэт был вообще другой, но была только Европа... А потом Наташенька, которая рожала ребенка и вышла из декрета, решила, что она хочет выступать на Олимпиаде. Да, можно сказать, что мы за два года решили... Так что не надо их было мотивировать вообще!

— Но разве тут не было проблемы? Ведь Света должна была сказать напарнице, что пришла настоящая напарница... И что та должна была делать?

— Нет, не было никакой проблемы. Наташа, когда уходила, говорила, что она просто берет паузу, так что Света Колесниченко все прекрасно понимала...

— И все равно надеялась. У нее же был шанс выиграть Олимпиаду.

— Она до самой Олимпиады была нашей запасной,— произнесла Татьяна Данченко.

То есть до самой Олимпиады она и надеялась.

— Света Колесниченко слишком хорошо все понимала,— вздохнула Данченко.— Ничего такого даже не обсуждалось. И еще раз говорю, не надо было их мотивировать. Моя задача была только найти образ, придумать, где искать музыку... Я в этот раз придумала, что музыку будем писать...

— Все вместе?

— Ну не мы, конечно, а найдем композитора, который напишет нам музыку для образа, который решили делать. И я ездила к композитору...

— А где вы его нашли? Ведь их, мне кажется, столько, что найти нужного просто невозможно.

— Случайно... Хотя, с другой стороны, я считаю, на все воля божья... Одна моя подруга, бывшая синхронистка, которая живет во Франции, познакомила меня в Москве с композитором, который пишет музыку для всех цирков...

— Цирков?..

— Именно! И когда мы придумали образ русалок, то начали думать, где взять музыку под это дело...

— Так...— на меня обрушивалось все больше информации.— А как вы придумали образ русалок?..

— Мозговой штурм!.. Сидели, перебирали все, что делали раньше и что нельзя повторить...

— А ведь было, наверное, все за эти годы... Только нельзя поверить, что именно русалок не было. Напрашивается же!.. Вода, русалки...

— Ни у кого не было... У наших сильнейших соперниц не было, мы это тоже перебирали, потому что нельзя повториться... И подумали: вот, чего мы точно не делали! Русалки!

— За столько лет никто не подумал про русалок? Синхронистки — они же и есть русалки! Это вам любой скажет!

— Очень трудно такой образ обыграть,— сказала Данченко.— Дельфинов легче, например...

— И кто придумал такой трудный образ?

— Кто-то из девочек первый сказал...— продолжила она, уже не обращая на меня внимания.— Я им говорю: "Ох, можно, конечно, попробовать..." И что эти русалки? Вот хвост у них... Что с этим хвостом делать?.. Обыгрывать надо... Ну ладно, русалки коварно любят, заманивают... Ладно, медленную часть я еще могу представить. Но быструю!..

— А кого русалки должны коварно заманивать? — не понял я.

— Как кого? Судей...— пояснила Данченко.— И пошли, пошли заманивать... Короче, решили писать под это музыку... Написала в Facebook подруге, чтобы она дала контакт этого композитора... Созвонилась с ним, очень приятный оказался мужчина...

— Хоть и цирковой...

— Именно потому, что цирковой...— оборвала она меня.— Согласился, написал... Мне нужна была классическая сказка про русалок. Не модерн какой-нибудь, не дай бог... Чтобы прямо читалась эта сказка... Чтобы всплески воды читались, чайки... Сначала темп, потом про любовь...

— Коварную. Русалочью.

— Именно! Потом финал...

— Финал всегда печальный...

— Не в нашем случае! — воскликнула Данченко.— Апофеоз! Никто не успевает даже понять, печальный он или счастливый!

— Конечно...— пробормотал я.— Не успеешь ничего понять — и вот он, финал этот всегда...

— Мы долго с ним трудились,— кивнула Данченко.— С Михаилом Экимяном.

— Отчаянный человек... Взялся за это... Такое только в цирке бывает...

— И у нас в синхронном плавании. Потом я позвала девочек. Я очень боялась... Но девочкам, слава богу, понравилось... И все, начали работать!

— Русалками...— понял я.

Многое уже становилось понятным.

— Были два такие места, которые долго-долго-долго мучили...

— Кого мучили? — не понял я.— Зачем? А, ну русалки же...

— Места мучили,— терпеливо повторила Татьяна Данченко...— Места мучили нас, а мы мучили места...

— Как это все мучительно... Русалочьи эти дела...

— В итоге нашлись решения.

— А вот еще одна русалка...— Не мог успокоиться я.— Она как ко всему этому относилась?

— Нормально,— успокоила меня Данченко. Она же в группе стояла...

— А, русалок... Целая группа русалок уже была...

— Да нет, другая группа,— у Данченко сегодня было счастье, так что она прощала мне все это.

Может, она догадывалась, что я просто слишком близко принимаю все это к сердцу...

— Колесниченко в группе стояла... Оговаривалось же с самого начала, что если возвращается Наташа, то дуэт восстанавливается в прежнем составе...

— Только тогда никто не знал, что это дуэт русалок... В том числе и русалки...— Я уже легко подхватывал тему русалок.

Чудились всплески воды, крики чаек и, к сожалению, людей...

— Я понимаю, о чем вы на самом деле. Наверное, ей и правда хотелось все. Но она девочка очень разумная и понимающая. Поэтому никаких у нас не было ни разговоров, ни обид...

Тут все-таки, наверное, по-другому. Если разговоров никаких вообще не было, то обиды какие-то должны были появиться...

— А вы верили, что Наташа вернется? — прямо спросил я.— Ведь это дело такое... Русалочье...

— Вообще для меня это была такая радостная неожиданность! — наконец призналась Татьяна.

Потому что уже, значит, не верила.

— Вот честно! Уже почти два года прошло!..— сказала она.— Это ведь две мои родные девочки!.. Хотя чистого времени она пропустила полтора года. За полгода до возвращения она уже начала плавать.

— Конечно... Бывших русалок не бывает...— не мог угомониться я...

Хорошо, что Данченко уже совсем перестала обращать на меня внимание.

— Она, видимо, решила, что она еще может, что она еще в силах... У меня единственная просьба была: давайте начнем после Казани (после чемпионата мира по водным видам спорта.— А. К.). Потому что мы все равно на год планируем... Идем так идем. Скажем себе это и идем. Я им сказала: "Девочки, сильнее вас никого нет. То есть мы должны только сделать свою работу, как мы можем, умеем и знаем, и вы выиграете Олимпиаду". Все им это говорили, а не только я, заинтересованное лицо: что они впереди планеты всей...

— Как будто они сами были в этом не уверены...

— И это тоже... Впереди планеты всей на три с половиной головы,— напрасно уточнила Данченко.

— Для вас ведь это тоже было возвращение к великой жизни, к великим идеям, которые, впрочем, и так были давно и не раз реализованы...

— Безусловно,— подтвердила тренер.

— Колесниченко — тоже ваша спортсменка?

— Нет,— сказала она,— мне ее одолжили в дуэт... Очень она подходила по фактуре, по голове по хорошей...

Я уж не стал уточнять, физически она походила по голове или фигурально, чтоб не показаться совсем уж идиотом.

— Зачем же нужно все-таки было в такой ситуации обязательно возвращаться? — снова спросил я.— Что же это за отрава такая?

— Их спросите обязательно. Когда человек чувствует, что он еще не наелся, не наплавался...

— Вы считаете, что они не наплавались? После всего, что было? Сколько они плавали?

— Перед Олимпиадой — около десяти часов в день... Нет, я не про то, что не наплавались на тренировках,— вздохнула Данченко.— Понятно, что тренировки — самая тяжелая, самая нудная часть этого, которую только можно представить. Яркие вспышки бывают не чаще двух раз в год: Европа, мир... Европа, Олимпиада... Все остальное — это абсолютная нудятина, в которой постоянное преодоление себя через не могу, через не хочу... И, конечно, они не пылали желанием этой работы. Они пылали желанием...

Она задумалась, подбирая слова.

— Стоять на пьедестале,— подсказал я.

— Да. Выиграть Олимпиаду. Плюс еще они же не одолжение кому-то делают, что они вернулись в спорт, медаль завоевали... Нет, это их работа. То есть они каждый день ходят на работу.

— То есть Наташа, кроме всего прочего, просто вышла на работу,— понял я.

— И получает за это зарплату,— подтвердила тренер.— Это выбор их работы на ближайшие год-два.

— А работа у них — выигрывать Олимпиады,— закончил я.

Все наконец полностью разъяснилось.

— Если бы их кто-то поджал в Казани или начались бы разговоры, что они сдают... Но в Казани они настолько блестяще выступили...

Так что в Казани Данченко еще и проверяла их.

— В Казани все специалисты из разных стран говорили, что они настолько круты...

— Просто все уже подзабыл, как это может быть...

— В дуэте,— уточнила Татьяна Данченко.— А если мы настолько крутые, то чего бы еще раз не показать эту крутость?

— А когда Наташа сказала вам, что уходит, то...

Она ж не знала на самом деле, уходит или паузу делает. А если бы пауза затянулась, это означало бы, что она уходит...

— Паузу делает,— поправила меня тренер.

— Она хотела забеременеть и родить ребенка — и забеременела. Она в браке уже давно... Она планировала ребенка... К 30 годам уже пора... Она говорит: "Если я не смогу забеременеть до такого-то срока, то я еще год отвыступаю. Если забеременею — ну извините тогда..."

— То есть забеременела...— констатировал я.

— И вернулась. Чудеса случаются. Так что и работа, и не только работа...

— Я понял про работу. Тем более что другой работы и не было...

— Это тоже, кстати... Но можно было пойти в федерацию работать, в судейство...

— Муть какая... Не русалочье это дело... У русалок другая муть... В мутный омут... С головой... Дуэтом с кем-то...

— Все так,— подтвердила она.

— А вот Фелпс, например.

— Да-да,— оживилась она,— Фелпс.

— Он тоже продолжал и продолжал. И за свою работу получал чудовищные деньги. А вы-то нет. Вы-то боретесь за 4 млн призовых. Это за первое место. И 2,5 млн за второе... Хоть это и не про вас... То есть это история не про деньги для вас уж точно.

— Про деньги тоже,— не согласилась Данченко.— Потому что это спорт-то некоммерческий, и нам эти премии будут совсем нелишними, хоть по сравнению даже с Украиной или Белоруссией, или с любой страной на постсоветском пространстве сейчас какие-то такие...

— Потому что зафиксировали вдруг в рублях...— я был в курсе.

— И получилось, что смешные,— закончила Данченко.

— Такого не было никогда. Почему-то всем с удорожанием жизни призовые поднимают, во всех странах мира, и только у нас — опускаются. Вот это, конечно, странно для нашей страны, которая позиционирует себя как не самая бедная... И патриоты все... И олимпийских чемпионов-то у нас не так много... А ценность медали в такой нервной ситуации так возрастает... Ведь как мы готовились... Это отдельная песня... Ведь когда началась вся эта трясучка с Олимпиадой... Когда было просто невозможно заставить себя встать и поехать на работу... Невозможно... Девчонки не могли заставить себя прыгать в воду... Не понимали, поедут на Олимпиаду, не поедут... Эта неделя, когда ждали, как решится... А тренироваться-то надо! Мы неделю пропускаем — все, у нас синхрона больше нет! Синхрон полностью уходит...

Я вспомнил Юлю Ефимову, которая перестала спать и искала в Рио бассейны и гостиницы и не находила...

Ей давно надо было не просто уходить, а улетать — и она улетела, захватив с собой взрослую дочь.

Я остался. Я хотел поговорить с Натальей Ищенко. Чтоб она хоть два слова сказала. Хотел проверить, так ли все, как получилось у нас в разговоре с Татьяной Данченко.

И не так уж просто это оказалось. Сначала она долго была на допинг-контроле. В зале ожидания, впрочем, не было скучно. Мимо все время, без конца ходили юные купальщицы. Лучшие. Изо всех стран мира. Мимо меня лежал их путь на тренировку из одного бассейна в другой и в раздевалки. И это было некоторое испытание для нервов, чего уж тут говорить.

Вот рядом со мной стоит испанка и долго с наслаждением расчесывает слипшиеся после желатина волосы. Желатина уже нет, а эти роскошные волосы — вот они! Спешат украинки в фиолетовых халатах, видят человека в российской форме — и перестают безмятежно ворковать... Замечаю, что они дрожат все, и спрашиваю одну, холодная ли вода в бассейне.

— Вода холодная,— подтверждает она и переспрашивает.— А что?

Ведь не может быть просто холодная вода. Обязательно должна быть холодная вода с подтекстом. И, видимо, политическим.

А вот прошла китайская спортсменка в рабочем голубом купальнике, и через все плавки розовая надпись: "Supergirl"... И возразить на это лаконичное замечание совершенно нечего. Но вот один вопрос: одобрят ли на родине?.. Или не узнают...

И так далее...

Наконец, слава богу, выходит она, Наталья Ищенко. Я спрашиваю, можно ли задать ей пару вопросов, и она на бегу, буквально на бегу, говорит, что нет, ни в коем случае, потому что она опаздывает на тренировку.

— На какую тренировку? — я в оторопи.— Вы же только что золото Олимпиады выиграли.

— Тренировка у нас,— повторяет она.— И я опаздываю страшно.

И мы бежим на тренировку. И оказывается, что и правда тренировка в разгаре, и Ромашина давно уже там. Странный такой бассейн, оцеплен сеткой по всему периметру, по-над ним идет мост, по которому прогуливаются мирные болельщики, которые, конечно, останавливаются на мосту и глазеют на такое количество русалок в одном маленьком, а он кажется очень маленьким, бассейне. Здесь и группа украинок, и египтянок, и еще чья-то группа... На пять минут место освобождается для одной из групп, и она начинает лихорадочно тренироваться. И все это — сон какой-то, честное слово...

Но только не для Ищенко. Она соскальзывает в воду, потому что тут не хватает только ее, и я слышу голос еще одного тренера, самой Татьяны Покровской:

— Красиво надо потянуться, а не так!..

И девушки тянутся красиво... И, по-моему, очень красиво. Так красиво, что с моста раздаются аплодисменты.

— У нас времени вообще нет! — кричат Покровской с другого бортика. Что будем делать?

— Будем делать вертолет! — кричат девушки.

И делают. И так, что, что когда время совсем заканчивается, Покровская им говорит:

— Запомните этот момент! И хоть приблизительно так на соревнованиях сделайте! И тогда — все!

И притихшие украинки, вжавшиеся в края бассейна и неспособные оторвать глаз от чуда, происходящего на их глазах...

И все-таки я спросил у Натальи Ищенко, зачем она вернулась.

И все подтвердилось.

— Когда я уходила после Лондона,— произнесла она, на ходу кутаясь в халат,— я понимала, что я вернусь. Если получится, если родится ребенок... Я хотела вернуться. Если бы я не вернулась, я бы никогда себе этого не простила.

— А что, вам было мало, грубо говоря, золотых олимпийских медалей?

— Нет то что мало,— на ходу продолжала отвечать она,— хотя их много не бывает. Но я недоплавала. И это работа, которую я делаю лучше всего. И это — единственная работа.

Они сговорились, что ли. А, скорее всего, слишком много про это говорили.

— И это же единственное, что вы умеете делать,— впопыхах сказал я, а потом увидел ее испепеляющий взгляд и стал лихорадочно исправляться.— Дай бог, конечно, каждому справляться со своей работой так, как вы...

— Это еще и любимая работа. Я просто ушла родить ребенка. Я очень хотела этого. Я родила ребенка, я наслаждалась этим. А потом поняла, что это можно совмещать. И я стала совмещать.

— И вот что из этого получилось,— констатировал я.— Когда же вы решите, что вам достаточно золота? Не дай бог, конечно...

— Конечно,— сказала она,— мы наркоманы. У нас есть зависимость от этих эмоций, от этого пьедестала... Но когда-то придется все-таки понять, что со спортом надо заканчивать. А пока в группе надо выступить.

— То есть встать на пьедестал. Испытать эмоции. Еще раз. Потом еще.

— Конечно... Знаете,— вдруг сказала Наталья Ищенко,— я так легко вернулась... Я как будто никуда и не уходила.

Никуда и не уйдет.

Андрей Колесников, Рио-де-Жанейро