В Лас-Вегасе в отеле The Venetian подвели итоги самого спорного художественного проекта года. В новом здании работы Рема Коолхаса выставкой 45 шедевров из российского Эрмитажа и американского Гуггенхайма открыли Музей Эрмитаж-Гуггенхайм. Он же Guggenheim-Hermitage. Из Лас-Вегаса — АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ.
Русские участники заметно волновались. Видимо, опасались, что прямо с трапа самолета их отправят в тюрьму за то, что они проиграли коллекцию Эрмитажа в лас-вегасском казино.
"Впечатлительным критикам,— первым делом заявил Михаил Швыдкой,— нужно понять, что благодаря этому проекту гораздо больше людей окажется в контакте с высоким искусством, а это и есть задача культуры". А спонсор проекта глава "Интерроса" Михаил Потанин на встрече с журналистами заметил, что Эрмитаж-Гугенхайм кроме всего прочего — хорошо сделанный коммерческий продукт, и все заработанные деньги пойдут на гораздо более масштабный и затратный проект, строительство Большого Эрмитажа в Питере.
"Художественные институции станут сильнее, если смогут объединиться",— сказал на открытии директор фонда Гуггенхайма Томас Кренц (Thomas Krens). Он напомнил, что Эрмитаж — великий музей классического искусства, но собрания его заканчиваются на искусстве начала ХХ века. А музеи Гуггенхайма как раз отсчитывают свою коллекцию с конца XIX — начала ХХ века. В этом смысле одна коллекция поддерживает другую, и выбор, который сделали сотрудник Эрмитажа Альберт Костеневич и Лиза Деннисон (Lisa Dennison) из Гуггенхайма, в этом направлении и произведен.
Справедливое, но печальное для нас мнение. В известном смысле Россия в 1913-м упустила шанс стать Америкой, потеряла темп в экономике и расточила культурные богатства. После революции русские коллекционеры современного французского искусства Сергей Щукин и Иван Морозов потеряли свои собрания. Картины отправили в Музей нового западного искусства, а когда музей разогнали, произвольно разделили между ГМИИ и Эрмитажем. То есть с началом первой мировой русские ушли с рынка современной живописи, чтобы больше никогда туда не вернуться, и то, что они могли бы купить и привезти в Москву, купили американцы — богатая наследница Пегги Гуггенхайм (Peggy Guggenheim) и художественный дилер Юстин К. Тангейзер (Justin K. Tannhauser), а теперь привезли в Лас-Вегас на объединенную выставку нового музея "Шедевры и коллекционеры".
45 работ действительно все шедевры: Матисс, Сезанн, Боннар, Шагал, Гоген, Кандинский, Пикассо, Моне, Модильяни, Ренуар, Ван Гог. Как пообещал Михаил Пиотровский, их покажут и в Питере, а заодно еще в трех музеях Гуггенхайма. Даже для Эрмитажа это будет сенсационная выставка. Для Лас-Вегаса тем более.
Лас-Вегас — город приезжих. Ежегодно сюда приезжают 36 млн человек, и большая их часть непременно придет посмотреть выставку и отдать свои $15. В том числе и те, кто не добрался бы не то что до Питера, но и до Нью-Йорка. В этом гениальная идея Гуггенхайма, которую теперь разделил и Эрмитаж: не ждать посетителей дома, а показывать вещи там, где их увидят миллионы. В принципе Лас-Вегас мог бы себе позволить Эрмитаж прямо с Зимним дворцом и Невой — ведь есть здесь и Эйфелева башня, и Дворец дожей, и кусок Лувра. Было бы гораздо проще, а возможно, и дешевле. Но против всех ожиданий Лас-Вегас решил сделать ставку на подлинник, а не на копию.
Начали с переговоров с Кренцем. Кренц пригласил к участию Пиотровского, который хранит самое что ни на есть настоящее, патентованное, классическое искусство — можно не остерегаться подделок. Вместо выдумщика Фрэнка Гери (Frank Gehry), построившего Гуггенхайм в Бильбао на манер взъерошенного кочана титановой капусты, позвали строгого голландца Рема Коолхаса (Rem Koolhaas). И это одна из главных удач нового музея.
Месту, где фальшивые материалы изображают роскошь, где одно прикидывается другим, он противопоставил очень дорогую скромность и самый настоящий материал, какой только можно найти,— металл. В отличие от первого музея — фабрики искусств со многими нарочно придуманными сложностями — это исключительно простое, вытянутое вдоль главного вестибюля отеля помещение, разделенное стенами-перегородками. Стены собраны из металлических плит темно-ржавого цвета. К плитам на специально для этого разработанных магнитах подвешены картины. Проход справа и проход слева. Деревянный пол. Такой же потолок. Железная комната Коолхаса при жизни признана шедевром, поскольку это произведение знаменитого архитектора, один список наград которого занимает полстраницы мелким шрифтом. Начинающему такого бы, наверно, не разрешили.
Удивительно, но город, для которого декорации всегда были важнее архитектуры, упивается этим принципиально чуждым себе качеством подлинности и скромности. "Ничто не может превзойти в уникальности сочетания Эрмитажа и Гуггенхайма",— с гордостью сказал на открытии председатель совета директоров гостиничного центра The Venetian Шелдон Адельсон (Sheldon G. Adelson). Американцы считают, что произошел прорыв и город, олицетворяющий веселую и праздную Америку, наконец-то задумался о вечном. И тут же, как и было сказано, толпою пришли к нему свободные искусства.
Возможно, американцы даже недооценивают масштаб события. Рем Коолхас имплантировал свой зал прямо в тело отеля: в венецианский вестибюль впирается глухая металлическая стена — совершенно особое пространство, никак не связанное с мифологией Лас-Вегаса. Если в первом музее, открывшемся на день раньше, есть хоть минимальный реверанс в сторону хозяйских вкусов (потолочный витраж украшен копией росписи Сикстинской капеллы), то зал Эрмитажа-Гуггенхайма напоминает качественный музей в Голландии или Швейцарии. Когда ты внутри — венецианская мишура не отвлекает от развешанных картин, когда снаружи — бескомпромиссный металлический фасад намекает на то, что за ним скрыто искусство, не нуждающееся в украшении. Возможно, не нуждающееся и в защите. Зал Коолхаса назвали "шкатулкой для драгоценностей", хотя это скорее бункер, чем шкатулка. Инопланетный объект, излучающий какой-то вызов, если не угрозу. С его появлением никогда больше веселый Лас-Вегас не будет таким, как прежде.
Высокий, худой и нервный Рем Коолхас это прекрасно понимает. Его напрасно ждали вчера на открытии выставки "Искусство мотоцикла", а тут он приехал, отбыл торжества и даже, размахивая руками, сказал очень энергичную речь. Вот примерно о чем. Он, Рем Коолхас, против культурного снобизма, Лас-Вегас — особенный город с могучей энергией. Официально отлученный от высокой архитектуры, он смог-таки создать свой собственный образ. Следовательно, новый музей должен был балансировать на пересечении высокой и низкой культуры. В этом соседстве очевидна опасность потери самоидентификации как с той, так и с другой стороны. Но недаром глобализация все связывает между собой, все сплавляет. И кстати, весь современный мир может считать своей моделью казино, потому что казино описывает ситуацию, когда все достижимо, все возможно.
Правда, в равной степени казино описывает и ситуацию, когда все проиграно. Поэтому радикализм Коолхаса кажется несколько вынужденным. Он знает, как нужно (внутри), знает, как нельзя (снаружи), но пока что не может предложить иной между ними связи, чем железный занавес. Конечно, могучая реальность Лас-Вегаса когда-нибудь разъест этот занавес. "Не боитесь? — спросила Кренца одна седая матерая журналистка.— Вот люди видят вокруг все эти копии античных статуй и венецианских палаццо. Вы не боитесь, что они придут в музей, посмотрят на картины и решат, что это тоже копии?"
— А что,— ответил Кренц с удовольствием,— очень даже может быть.