Из Киева приехали родители Сергея. Сладкая парочка, попугайчики неразлучники.
Отец Сергея был в теле, но не толстый, а как говорили в Киеве—набуцканный. Значит, набитый мышцами. Мамаша—с фигурой. Если отрезать голову, сошла бы за девушку. Мамаша ходила на каблуках и с маникюром. Лена не понимала: зачем это надо в ее возрасте? Кто на нее смотрит.
Для Сергея было очень важно произвести на родителей хорошее впечатление. При родителях все должно быть безукоризненно. Лена и Сергей—тоже любящая пара, вместе и рядом, как Филимон и Бавкида, хотя кто такие эти ребята—Филимон и Бавкида, Сергей не знал. Он был прирожденный технарь. Мог собственноручно собрать самолет.
Приняли решение справлять дома—экономно, хоть и хлопотно. Зато еда останется на другой день и на третий.
За столом можно было разместить двенадцать человек. Значит, можно позвать еще шесть. В эти шесть вошли родственники Лены и две подруги с мужьями.
— Никого лишнего,—сказал Сергей.
— На черта нам чужие,—поддержала свекровь.
Лене было все равно. Тридцать лет, как ей казалось,—конец молодости. Начало зрелости. А за зрелостью пойдет перезрелость, а дальше лучше не заглядывать.
Внутри Лены стояла печаль, как затемнение в легком. Что значило это затемнение: может, ничего серьезного, а может, начало конца. Имя этой печали—Александр.
Она старалась себя отвлечь. Моталась по магазинам за продуктами, достала живых карпов, баранью ногу, красную икру, говяжью печень. В те времена развитого социализма почти не употреблялось слово «купить». «Достать»—вот определяющее слово времени.
Свекровь, которую по киевскому обычаю следовало звать «мама», создавала чудеса. В паштет добавляла ложку коньяка. Карпов—фаршировала: снимала кожу, потом делала фарш.
— Зачем?—вопрошала Лена.—В желудке все равно все перемешается.
— Ты ничего не понимаешь,—снисходительно отвечала свекровь.
И это было правдой, в хозяйстве Лена была бездарна. Свекровь мирилась с этим недостатком только потому, что Лена много работала, приносила в дом доход. Материальная нагрузка распределялась на двоих. Более того, Лена была основной несущей балкой их семейной конструкции.
Но в глубине души свекровь хотела бы своему сыну другую жену, такую, как сама. Вся—в доме. И никаких интересов на стороне. А для Лены дом— аэродром. Ее самолет садится, чтобы передохнуть, заправиться бензином, и—снова в полет. Ей интересно на высоте. Сугубо мужская черта характера. Но свекровь не вмешивалась. Ее сыну не нравились те, что в доме. Пасутся, как коровы на лугу. Звякают колокольчиком, Сергею не нравились хорошие девочки. Ему нравились плохие девочки.
Настал день приема.
Все нарядились, расселись, настроились. От стола поднимались божественные запахи, которые раздражали рецепторы. Банкет должен быть немножко выстрадан. Никто не обедал днем.
Первый тост произнес Сергей. Это был тост—благодарность. Он сказал:
— Ты подарила мне дочь, любовь и верность...
Все были голодные, как шакалы, и накинулись на еду, как эти же шакалы. Ни одного блюда не было проходным, халтурным. Каждое—сложнопостановочное, как в Китае.
На какое-то время все забыли о тостах. Еда—одно из главных наслаждений. А может, и самое главное, потому что поддерживает и обеспечивает жизнь. Природа знает, что делает.
Последовал тост за маму Лены. Мама сидела и помалкивала, боялась сказать лишнее. И была права. Когда мама открывала рот и «хрюкала»—это всегда было лишнее, «не в ту степь».
Выпили за маму. Далее последовал тост за родителей Сергея.
В это время зазвонил телефон.
Лена тихо соскользнула со своего места и вышла в прихожую. Сняла трубку. Услышала хрипловатый голос Марго—так звали маму Александра.
— Лена, я звоню вам по поручению Александра. Он не смог дозвониться. Он в ресторане «Украина» и просил вас приехать. Если, конечно, это возможно...
Лена была слегка навеселе. Голос Марго втекал в уши, как музыка.
— Я поняла,—сказала Лена.—А «Украина»—это где?
— Там же, где гостиница. Набережная Тараса Шевченко. Напротив Киевского вокзала.
— Лена?—заорали гости.—Не тормози!
Лена опустила трубку, сняла с вешалки пальто и вышла из квартиры.
Гости решили, что Лена отправилась в туалет. Сейчас вернется и все пойдет своим чередом. Впереди баранья нога, запеченная с чесноком. Фирменный торт «Наполеон» в исполнении Сережиной мамы, и чай с вареньем из лесных ягод.
Лена отпустила такси возле гостиницы «Украина». Ресторан находился на первом этаже. Его окна выходили на улицу. Лена прошла вдоль окон и вдруг неожиданно увидела Александра. Он сидел с прямой спиной, слушал кого-то. Спокойный. Красивый. Благородный. Какое счастье сидеть возле его локтя и числиться за ним. Быть при нем. Тогда не надо делать никакой карьеры, просто быть при нем. Вот тебе и карьера. Но при нем уже есть Вера. Однако Вера не при нем. Она сама по себе. Вернее, он сам по себе. Место возле него свободно. Лена это чувствовала.
Она подняла с земли маленький камешек и кинула в окно. Попала. Александр повернулся и приблизил лицо к стеклу, вглядываясь. Увидел Лену. Торопливо встал и вышел из-за стола.
Он шел по улице—быстро и целеустремленно. Приблизился к Лене.
— А что ты здесь делаешь?—с удивлением спросил он. Что может делать под окнами гостиницы молодая женщина, если она не проститутка… Александр смотрел на Лену во все глаза. Она поняла: Марго наврала. Александр не приглашал Лену. Это идея Марго. Она решила скрасить пребывание Александра в ресторане и отправила туда Лену.
— Твоя мама сказала, что ты здесь. Я подумала: тебе будет приятно, если я приеду…
— Мне очень приятно,—искренне сознался Александр.
Взял ее за руку и повел за собой.
Они сидели за большим столом. Вокруг какие-то люди, преимущественно мужчины, друзья Александра и друзья друзей, Лена их не рассматривала и не запоминала. Обратила внимание, что один, толстый и одышливый, без ноги. Рядом со стулом стояли его костыли. А единственная за столом женщина—проститутка. Каким-то образом это было очевидно. Общий вид—деревенский, широкие бедра на коротких ногах, круглое лицо, второй подбородок, похожий на коровье вымя. Она все время обижалась на безногого и кокетливо говорила ему: «противный». Видимо, это была его девушка.
Лена не вникала в разговор. Даже не вслушивалась.
.. Как можно было семейный стол променять на этот сброд, шушеру-мякину. Но это станет ясно потом. Потом, через много лет, она будет содрогаться от стыда. Но сейчас...
Сейчас она сидела у локтя Александра и числилась за ним. Пусть даже временно. От его щеки шло тепло. От локтя шли токи. У НИХ БЫЛА общая электропроводка и общая химия.
Лена была на своем месте, она так чувствовала: вот ее место в жизни, возле его локтя.
Иногда она что-то спрашивала, он наклонялся. Тепло от щеки приближалось. Сказка...
Ресторан закрывался.
Компания рассчиталась с официантом. Александру не разрешали платить, но он не слушался. После препирательств покинули зал. Одноногий ловко передвигался на костылях. Проститутка все время что-то вымогала: шоколад, шампанское. На нее не обращали внимания.
Александр был на машине. Они сели в машину. Александр не торопился двигаться с места.
— Как хорошо, что у меня есть Лена,—проговорил он с удивлением, как будто сделал открытие.
Она промолчала, до него только сейчас дошло. А она уже год томится, сходит с ума от неразделенной любви.
Ехали молча. В стороне показалась красивая церквушка. Зачем-то свернул к церквушке. Заглушил мотор.
Повернулся к Лене и стал на нее смотреть, молча. Невольно сравнивал с Нэлькой. Нэлька была молодая и сексуальная. Все то же самое есть в Лене; молодость и «поди сюда». Но в ней были качества, Нэльке неведомые: преданность, верность и умение любить. Неужели все это собирается в одном человеке?
Земля тихо кружилась вокруг своей оси, и вместе с ней кружилась церквушка, машина неподалеку и два человека в ней.
— Никого я еще не любил так долго и так хорошо,—сделал открытие Александр. Он не сказал: «Я тебя люблю». Это само собой разумелось. «Люблю. И это проверено временем».
Домой Лена вернулась под утро. Она забыла ключи. Пришлось звонить. Сергей открыл сразу. Не спал. Молча уставился на Лену.
— Меня вызывали на ночную съемку, — сказала она.
— Как это?
— Ночная смена. Что тут непонятного? Днем — транспорт, люди. А ночью свободные улицы.
— А ты при чем?
— Надо было срочно переписать диалог.
Сергей поверил, поскольку никогда не врал сам.
— А почему ты ушла и ничего не сказала?
— У меня не было выбора. Я не могла не поехать.
Это была правда. Александр свистнул, и она помчалась, как собака. Она не могла не поехать.
Лена сняла пальто.
Сергей приблизил к ней свое лицо и обнюхал, как собака. Он пытался уловить чужие запахи, но ничего не уловил, поскольку вокруг него самого стояли алкогольные пары.
Лена подошла к столу и невозмутимо начала есть. Проснулся зверский аппетит. Она удивлялась себе самой: как легко она изменяла, как легко врала.
Позже Александр спросит:
— Тебе не стыдно врать?
— А что ты предлагаешь?
— Сказать правду.
— И дальше...
— Ну... — Александр сделал неопределенный жест.
— Вот именно...
Сказать правду: «я полюбила»—это значит сказать «А». Дальше надо говорить «Б». «Я полюбила. Я от тебя ухожу». Но я не ухожу. Меня никто не зовет. Значит, я остаюсь. А если я остаюсь, то значит, ничего существенного не происходит.
Есть третий вариант: ни от кого не зависеть. Уйти в никуда, остаться в гордом одиночестве и ждать у моря погоды. Разве не лучше видеть в доме счастливого ребенка, спокойного мужа с родным запахом и спокойную себя. Это тоже любовь своего рода. В ней нет ожога, но есть ПОКОЙ и уверенность в завтрашнем дне. Значит, ночная смена, работа над диалогом. Работа кончилась, пришла домой. Все сходилось.
Сергей смотрел в ее спину и успокаивался. Человек работал и проголодался. Вернулся домой и ест.
Сергей вышел в прихожую и стал звонить своей маме, которая остановилась у родственников. Лена услышала:
— Она была на работе. Ночная съемка. Не имеет права. Все прописано в контракте…
Мама верила и не верила. Но что она могла сделать? Только испечь миндальное печенье.
Иллюстрация KOMISSAR