Знаете что — давайте больше не снимать фильмов о нашей войне совместно с иностранцами. О чем угодно, но не о войне. Хотят сами, своими силами — пожалуйста, кто запретит: вот клюквенно-красный «Враг у ворот» (2000, режиссер Жан-Жак Анно), про Сталинград — ну, чем бы дитя ни тешилось. Но только не вместе. Недавно мы наблюдали, что получается из русской трагедии, когда Гришу Мелехова и его Аксинью (даже под руководством Бондарчука-старшего) играют голливуды. Да, Бондарчуку в 91-м году, положим, «Тихий Дон» без иностранных денег было не снять. Но к 2007-му неужели не нашлось собственных продюсеров, и денег, и актеров — на фильм о ленинградской трагедии?.. У Первого-то канала?! Ну, наше это дело, только наше, понимаете, — полтора миллиона умерших и погибших — к чему иностранных продюсеров, актеров сюда тащить, к чему? Можно ли представить, что фильм об 11 сентября или о вьетнамской войне позвали бы делать русского продюсера или актеров — хотя бы и с миллиардом денег? Ответ ясен, и в этом нет ни грамма шовинизма: есть для каждой страны темы святые, блокада — одна из них. Рассказать и показать об этом самим, своими силами — это, может быть, и называется «государственное мышление»?
.. Идею снять фильм о блокаде режиссеру Александру Буравскому предложил голливудский продюсер Дэвид Гамбург. Затем Буравского «поддержал» Первый канал. «Это история любви на фоне блокады», — говорит Гамбург в одном из интервью. Иди ты… в Голливуд со своей историей любви, хочется сказать. Он не со зла, конечно. Но, поймите, так они устроены — американцы ли, англичане ли. Они всегда, в любую трагедию лезут со своей «историей любви»: на тонущем «Титанике», в окопах Сталинграда, в блокадном снегу. Ну не поймут они никогда, что такое блокада, потому что их родственники не подбирали хлебных крошек и не ели собак. Они привыкли, чтобы оптимизм был во всем, чтобы зритель умилялся — мол, «всюду жизнь». Но когда эти поцелуи героев на фоне «кровавий рюский снег» входят в каждый дом, от совокупной этой пошлости хочется разбить телевизор.
Вот это — наша блокада, хочется спросить?!. Вот эта стерильная разруха, вот эти красиво замотанные в обноски жители, вот эти большие детские глаза и здоровые капиталистические нотки: «Сто пятьдесят — или мы будем искать другого покупателя!» (разговор ребенка со спекулянтом). Это — наша война?!.
Откуда-то взялась по сценарию еще иностранная журналистка — главная героиня фильма, между прочим, — видимо, дань американскому продюсеру и деньгам. Какая иностранная журналистка в СССР? Во время войны?!. Мало того, что Кейт Дэвидс (Мира Сорвино), никем не опознанная, живет тайно в Ленинграде — так она еще и просит милиционершу достать ей печатную машинку с латинским шрифтом (!) — ей писать статьи нужно!..
Такой бред получается только от соединения западного «профессионализма» и русского непрофессионализма: в сумме выходит еще ужаснее, чем по отдельности. «Мы постарались сочетать два взгляда на войну. Для того чтобы получить тот бюджет, который у нас есть, над фильмом работали иностранные сопродюсеры, которые ориентировали его для зарубежной аудитории», — говорит Буравский. Сериал «Ленинград» показал, таким образом, и всю уродливую безжизненность современного русского кино- и телепроцесса: приходится признать, что нынешнее актерское поколение не способно осмыслять серьезные темы, войну. Да, за 10 лет у нас сложилась новая стилистика патриотизма — но по части идейной и художественной выразительности она может конкурировать только со сталинской. Но там было хоть очарование веры людей в утопию — у нынешних даже и веры нет. Есть только технология: берется несколько ролевых трафаретов (один хороший чекист, который «все понимает», один фашист, который тоже «все понимает»; один тайный враг, один скрытый друг и т д.), это все отдается актерам, которые вконец испорчены принципом «качественной» игры (назовите-ка фильмы о войне Германа-старшего «качественными» — он вас пошлет. Потому параметр «качество» не равновелик понятию «искусство»). Великие и невеликие русские актеры этим «качеством» уравниваются, утрамбовываются: между Гафтом, Абдуловым, Филиппенко и разного рода «ментами» в результате — никакой разницы. От противоположных устремлений режиссера и продюсеров сказать правду и при этом никого не обидеть выходит уж полное решето, которую почему-то называют «масштабным полотном о войне».
… А что сами-то ленинградцы? Они не скрывают эмоций. На мою просьбу прокомментировать фильм заведующая научной частью Музея обороны Ленинграда Ирина Точилкина отрезала: «Это профанация — от начала и до конца. Я больше 15 минут не выдержала. Когда мы их спросили на презентации, что это, мол, за блокада, они отвечали: «Заплатите деньги — и мы снимем так, как вам нравится». Это они говорят нам — тем, у кого родственники лежат на Пискаревском кладбище».
Один из главных историков блокады Никита Ломагин говорит: «Глупо упрекать фильм в историческом несоответствии — фильм художественный, автор имеет право на вымысел. Да, блокаду впервые показали по-человечески. В таком случае хотелось бы увидеть боль, трагедию ленинградцев. А есть стадо людей, которое ножами лошадь живую режет... Это не передает степени трагичности происходящего — потому что большинство ленинградцев этого-то как раз и не делало. Большинство просто умерло — не сумев преодолеть свою интеллигентность. Выжили те, кто смог есть лошадей, кошек, друг друга. Вот это и есть главная и страшная проблематика блокады — выбор между культурой и смертью. Об этом стоило снимать. А получился детектив в декорациях блокады».
… Глупо и говорить, что в фильме именно питерские чекисты спасают город от голодной смерти. Это, видимо, такая современная форма политических уступок в кинобизнесе: типа, вы нам — английскую журналистку в героини, а мы вам — неустанную заботу чекистов об умирающем городе. Получился «Ленинград». Впрочем, создатели настаивают, что герои сериала — это народ, который, несмотря ни на что, выжил. Хорошо, что предупредили.
Фото ИГОРЯ ПОТЕМКИНА/PHOTOEXPRESS