В самом центре Москвы, в старом обжитом районе, существовала когда-то булочная. Обычная булочная, с батонами по тринадцать копеек, черным по девять и рижским, цену которого не помню, поскольку он появлялся редко. Все, что положено, было в этом предприятии советской торговли: затоптанный пол, запах сырости из подсобки и очередь, небольшая, но вечная… Продавщицы вели бесконечный разговор исключительно между собой. «Девушка, бородинский, пожалуйста». — «Мне что, разорваться?»
Но вот понеслись перемены, картинка замелькала, словно оборвалась в проекторе кинопленка. Сначала исчез рижский, потом появились длинные булки-багеты почти французского вида, после все накрылось первым за десятилетия ремонтом, а затем пошли меняться вывески. Прежде всего, конечно, хлеб наш насущный заменился гораздо более насущным обменом валюты, потом китайско-турецкой спортивной одеждой, спустя недолгое время игровыми автоматами с подачей любого поддельного алкоголя… Здесь были риелторская контора, турбюро, бар с музыкой, отделение какого-то мимолетного банка и даже магазин кухонной мебели с предоплатой по каталогам.
Про булочную все давно забыли. Вокруг капитализм всходил, как на дрожжах, офисы и пентхаусы являлись из пустоты — не до булочной.
А она вдруг возьми, да и откройся на днях. Но какая! Не булочная, а храм свободного и потому изобильного рынка. Над входом имя хозяина старинным шрифтом написано, уборщица в чистейшей униформе непрерывно моет без того сияющий мраморный пол, резное дерево кругом, тихая музыка с небес, хлеб двадцати сортов, мелкая выпечка тридцати, сопутствующие деликатесы и кафетерий с дивными запахами… Европа, даже лучше Европы.
Только продавщиц я сразу узнал. Они, правда, помолодели и приоделись, как все мы, но разговор между собой после долгой разлуки возобновили тот же. «Девушка, круассанов, пожалуйста…» — «Я занята, не видите, что ли?»
Так легко стало на душе! Нормальная вернулась жизнь, наша.