Так называла Клавдия Шульженко актрису и дрессировщицу, красавицу Ольгу Зинченко, чей рост 116 сантиметров
МОЯ МАЛЕНЬКАЯ ПТИЧКА
В доме у Ольги Ивановны Зинченко выключатели на уровне метра. В прихожей - ряд из крохотных туфелек (Золушка отдыхает - все делались на заказ, на каблучке, элегантные, из сафьяна, парчи, бархата). «Что же я дура - носить детскую обувь?» - пожимает плечами Ольга Ивановна. Столик из гримуборной, напоминающий о профессии хозяйки, море стареньких цирковых программок, афиши. Уложенные волной белокурые локоны, макияж, очаровательная улыбка. Всегда выглядеть хорошо - это такая характерная выучка львовской школы (Ольга Зинченко прожила там двадцать лет), где городская мода была особенно элегантной и уважающие себя дамы всегда выходили в город при шляпе.
- Помню, однажды выбежала во Львове в лавку. Без маникюра и прически, так хозяин, по прозвищу отец Ануфрий, строго сказал мне: «Ну ты - повидло! Как ты ходишь!» А я, оправдываясь: «Так башли в филармонии еще не заплатили!» На, говорит, тебе 25 рублей и приведи себя в порядок. И я с тех пор больше старалась не проштрафиться.
Ольга Ивановна родилась в семье директора банка в 1925 году. Жили в небольшом городке Ржищеве, весьма обеспеченно, даже в 30-е, страшные годы голодомора. «Даже черный хлеб не ели - батько о нас очень заботился, мама никогда не работала». Оленька была любимицей среди шестерых детей: отец носил ее на руках и называл Лялей - куколкой. Так это прозвище осталось с ней на всю жизнь.
- Когда мне исполнилось лет шесть, батько заметил, что я не расту. Врачи поставили диагноз - «гипофизарный нанизм» и собрались делать операцию: тогда была экспериментальная методика по пересадке гипофиза животного (почти как в «Собачьем сердце»). Но очень рискованная. Меня уж было положили на операцию. Лежу на столе, как слышу - батько несется по больнице. Схватил меня, прямо голую, на руки и унес из операционной. Испугался. Говорит, лучше уж маленькой оставайся всю жизнь.
А потом выяснилось, что девочка, которой сделали операцию, осталась инвалидом.
То, что я стала маленькой, спасло меня от плена в годы войны: здоровяк-немец осмотрел с головы до ног, хлопнул по заду: иди, мол, ростом не вышла. А я потом с батькой партизанам еду таскала - через болота, по пояс в воде.
На улице ее заметил один из помощников режиссера филармонии: так она попала в труппу лилипутов, во Львов. Труппа стала ее второй семьей. Однажды Ольга с труппой была на гастролях в Новосибирске. Шумной компанией они зашли в универмаг, здесь их и приметил директор и предложил Оле поработать в витрине Снегурочкой. А поскольку труппа осталась без денег, Оля согласилась. Несколько дней она стояла в самой большой витрине города, на вращающейся сцене - маленькая девочка с кинематографической белозубой улыбкой и кукольными глазами. Дети с восторгом наблюдали за живыми куклами - огромным Дедом Морозом и его миниатюрной внучкой. За удачную рекламную кампанию директор вручил Оленьке приглянувшуюся ей одежду и небывалый по тем временам гонорар - 150 рублей.
К маленьким артистам и многие «большие» относились с уважением. Утесов часто звал к себе за кулисы - поболтать.
- Однажды я стала свидетельницей такой сцены. Из зала пришел майор и сказал достаточно грубо: «Что это вы, Леонид Осипович, городите ерунду на сцене. Не тот репертуар исполняете!» На что Утесов ответил: «Театр - это храм. А в храме хамить никому не позволено».
С Клавдией Ивановной Шульженко мы дружили, она приходила на наши представления. Всегда приходила за кулисы и искала меня: «Где моя маленькая птичка?» Кстати, на съемках фильма «Янки при дворе короля Артура» Ольга Ивановна заметила, что Анастасия Вертинская не очень дружелюбно к ним относится, не здоровается. Тогда маленькие, люди очень ранимые, решили демонстративно громко с ней здороваться: «Здравствуйте, уважаемая Анастасия Александровна! Это ваши коллеги вас приветствуют!»
И так каждое утро, пока она первая не улыбнулась и не поздоровалась с ними.
- «А я ведь еще с вашим папенькой в 50-х годах во Львове общалась», - сказала ей Ольга Ивановна, окончательно расположив к себе Вертинскую.
- Нас Александр Николаевич часто приглашал к себе в гримерку. «Гертруда Иосифовна, - обращался Вертинский к администратору театра, - чтобы завтра я у себя этих «дешевок» у дверей не видал. Чтобы завтра здесь стояли только мои маленькие красавицы». А за ним просто охотились львовские девицы легкого поведения. Знаете, те, которые потом говорили: «Я всю ночь работала с ним!» Ха-ха! А он был выше этого, он был глубоко порядочным человеком. И я помню, когда мы сидели в первом ряду, он сказал: «Я посвящаю песенку моей маленькой любимой Оленьке!» А ведь меня во Львове каждая кошка, собака знала. Все внимание на меня! (Ольга Ивановна в театральной позе поет.) Вы что, не знаете эту песенку:
«Я маленькая игрушка в руках больших людей»? О, это был восторг! Пока Вертинский пел, директор купил огромный букет белых хризантем. И поставил меня на сцену - вручать букет. На мне были: зеленое платье в яблоках, пикейная шляпа, сбоку поля завернуты кандибобером.
«Вот это кто на фото?» - спрашиваю, указывая на обычного, рослого мужчину, с блеском в глазах глядящего на актрису. «А, - отмахивается Ольга Ивановна, - все равно я вам всей правды не скажу!» Вот и получается, что в один прекрасный день ее первый муж, Григорий, который был одним из труппы львовских лилипутов, во время их парного номера взял и в сердцах... швырнул Ольгу о стену.
- Убить хотел, ревновал, - говорит спокойно Ольга Ивановна, отхлебывая чай. - Хотя никаких претендентов на мою морду тогда не было. Поклонники - да, имели место, но я никого к себе не допускала. Из-за серьезной травмы пришлось из танца уйти, а с мужем развестись. Хотя теперь вот, ирод, через пятьдесят лет звонит, говорит люблю, мол. Вот и пойми их. А второго мужа, Жана, Ольга заприметила еще давно, в безмятежные годы первого замужества.
- Он из Киевского цирка был, Жан с собачками работал. И вот сидим с подругой на балконе гостиницы, а он идет по улице, в Черновцы тоже приехал на гастроли. И я влюбилась в него, как дура. Хотя как он был одет - жалко на него смотреть было! А потом подруга вышла замуж и переехала в Киев, встретила его там и говорит: «Чего же ты тут сидишь, тебя там Олька ждет - она ж тебя любит!»
И он тут же примчался. Ну мы выпили-закусили, а потом он и говорит: «Поехали со мной в карагандинский зоопарк!»
Во Львов они больше не вернулись, остались жить в Киеве, работать в цирке, но на одном месте не сидели - все время путешествовали. Когда с мужем были на гастролях в Могилеве-Подольском, Ольга заметила, что в зале сидит мальчик лет двенадцати, неухоженный, оборванный. «Мы-то своих, маленьких, сразу узнаем». Они взяли его пожить к себе на время, а оказалось на всю жизнь. Когда попытались вернуть его законным родителям, те стали сопротивляться. «У нас и так шестеро ртов, забирайте его себе!» Они и забрали, и воспитали его как сына. Володя мотался с ними по гастролям, потом работал как жонглер тарелками. Сейчас сын женился и уехал в Самару, звонит редко, Ольга Ивановна тоскует и обижается. Около четырех лет назад не стало любимого Жана. «Что это за время было необыкновенное, чудесное, когда мы были втроем - это было настоящее счастье...»
- Так, милые мои, какое мне платье надеть для съемок? - говорит Ольга Ивановна и распахивает двери гардероба. Перед глазами начинают мелькать: зеленый бархатный костюм, сценические платья, расшитые пайетками и бисером, вечерние - с открытой спиной, на бретелях-цепочках (материальчик, между прочим, из Аргентины), дюжина белых брюк - с ремаркой «я никогда не носила черное - это траурный цвет».
Она выходит из-за двери в очередном наряде - и застывает в театральной позе. «Вы так профессионально позируете!» - восхищается фотограф. «Конечно, - гордо говорит Ольга Ивановна. - Я же актриса!»
Вера АЛЕКСАНДРОВА
Киев