Екатерина Рождественская играет в «живые картины», превращая отечественный бомонд в персонажей знаменитых полотен и фиксируя эти забавы на пленку. Таким образом, она составила довольно внушительную «Частную коллекцию». Ее первая выставка в Московском доме фотографии собрала толпы
ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТКИ
«Замысел изящен и остроумен одновременно». «Cool на манер Энди Уорхола, но с российской придурью». «Банальная попсовая затея преобразилась в произведение высокого искусства». «Все, что нам показали, — запредельная, зашкаливающая пошлость». Это из рецензий. Дочь известного советского поэта и жена преуспевающего новорусского издателя представлена в них чуть ли не возмутителем спокойствия и скандальной персоной. Знающие Екатерину сильно удивились...
— После вашего вернисажа весьма авторитетные «веды» заявили, что творчество Рождественской может нравиться лишь людям с плохим вкусом. Вот тут-то я и напрягся...
— Почему?
— Да, честно вам скажу, я с любопытством слежу за вашими проектами, нахожу их забавными и достойными внимания. А это, оказывается, у меня просто неправильный вкус. Как вы сами-то на своих ругателей реагируете?
— Никак не реагирую. Пусть говорят. У нас свобода слова, как и свобода выставок. У каждого человека должно быть свое мнение, а те, кто имеет возможность писать, излагают его в газетах. Мне дороже мнение людей, которые стоят в очереди на выставку, я ориентируюсь на них. А в принципе я не хотела привлекать общественные массы, делала это для себя. Я не профессионал. Мне нравится этим заниматься. Это игра. Я играю, и меня трудно уязвить критикой.
— Даже если вас сравнивают с Глазуновым и Шиловым в одном флаконе?
— Зачем нас сравнивать? Это полная глупость, потому что они профессионалы, а я любитель. Они академики, учились в художественных вузах, я ничего подобного не оканчивала. Смешно, что искусствоведы рассматривают мои художества. Ну и на здоровье.
— У вас железные нервы! А говорят, будто люди искусства — это апельсин без кожи. Неужели не возникало желания, как у булгаковской Маргариты, разбить критикам окна?
— Я не такая дура, чтобы кому-то мстить. Я спокойно отношусь к критике и не очень серьезно к тому, что делаю.
— А переводить романы вам надоело?
— Отвратительное занятие!.. Нет, не то чтоб отвратительное, а скучное, нудное, серое, пыльное. Я обросла словарями. Это не соответствовало моему представлению об интересной работе.
— То есть классическую формулу, что переводчик в поэзии соперник, а в прозе раб, вы пережили на собственном нерадостном опыте? И переводя Моэма и Стейнбека, чувствовали себя рабыней?
— Абсолютной Изаурой была! Игра со словом оказалась увлекательной в первое время, после превратилась в работу и перестала приносить острые ощущения. Перевод — очень интимное дело. Делаешь его полгода, а потом за две недели спускаешь весь гонорар. Очень небольшой, кстати. А после видишь книгу, где маленькими буковками, вообще незаметными: перевод такой-то. Это не соответствовало...
— Вашим амбициям?
— И амбициям тоже. Я считаю, человек должен быть амбициозным. Глупо, когда кто-то делает что-то хорошее под чужой фамилией. Ты должен гордиться тем, чем занимаешься. Или не надо этого делать.
— А разве сейчас, следуя за волей художников, чьи картины вы «оживляете», вы не чувствуете себя Изаурой?
— Я не занимаюсь искусством. Я ни художник, ни фотограф. И расценивать мои проекты можно как угодно: как китч, как пародию, как высокое искусство, как мейнстрим, как... черт знает что! Я себе придумала игру и настаиваю, что это игра. И совершенно спокойно отношусь ко всяким эпитетам, потому что у каждого человека есть хобби, и, если чье-то хобби начать критиковать, будет смешно. Один собирает марки, а другой — старинные автомобили, и что же об этом писать?! Ну да, есть вот такой человек... Считайте, что я развожу аквариумных рыбок!
— Угу... Сколько внимания вы уделяете своему хобби?
— Все рабочее время. Я вся отдалась этому делу. Сейчас оно переросло в любимую работу, а начиналось как капустник.
— Вы уже столько раз успели подчеркнуть свой непрофессионализм, а при этом крупнейший интернет-портал Rambler признал вас «лицом года» в номинации «Фото»...
— Я очень рада, но не прилагала к этому никаких усилий. И к выставке не прилагала — не ходила, не просила. Дом фотографии мне предложил, я согласилась.
— А если бы вам предложили свои залы Третьяковка или Эрмитаж?
— Пожалуйста. Они бы и несли ответственность.
— Сделать выставку — дорогое удовольствие...
— Финансовая сторона вопроса меня не интересовала. Аренда бесплатная за счет заведения, а работы я выводила сама на своем принтере. Да, это достаточно дорого, но в пределах разумного. Если фотографии выводить на бумаге, вообще стоило бы копейки, но я сочла, что если играть по-большому, то нужен холст, некая стилизация под картину.
— Вот ехал к вам и прикидывал: а кого бы смог я изобразить, окажись вдруг участником вашего проекта? И ничего, кроме «Черного квадрата», на ум не пришло... Но у вас-то глаз наметанный, и, встречая незнакомого человека, наверное, сразу видите: эта — вылитая девочка с персиками, а вот тот — васнецовский Илья Муромец?
— Нет, я не так отношусь к людям. Я могу четко отделить работу от неработы. Если человек не соглашается у меня сниматься, зачем же я буду искать ему роль? Сперва мы узнаем о желании, а после ищем картину или несколько картин.
— Под какими предлогами вам обычно отказывают?
— Валентина Терешкова, например, сказала: «Я не люблю переодеваться. Я вообще не люблю раздеваться».
— Всегда в скафандре!
— Или, скажем, Владимир Познер: «Я веду серьезную публицистическую передачу, и мне как бы не к лицу эти театрализованные действия». Я все очень хорошо понимаю и никогда не обращаюсь второй раз.
— А переговоры вы сами ведете?
— Нет-нет, я все успеть не могу. Мне помогает директор, а переговоры — основная часть работы. Поиск телефонных номеров, автоответчики — все довольно долго, муторно... Кстати, эта помощница — моя крестная мать.
— В доме ваших родителей, наверное, не раз бывали знаменитые поэты, чьи имена обычно вставляют в одну обойму с вашим отцом. Для вас они просто дядя Женя, тетя Белла, дядя Андрей. Почему их нет в «Частной коллекции»?
— «Дядя Женя» отказался. Евтушенко сказал: не в его стиле, не в его духе. Хотя мне было странно, казалось, что это его, он же такой шоумен...
— Вот именно! Все эти галстуки «Пожар в джунглях», костюмы с искрой, кепки с отливом...
— Да, он яркий всегда, попугайный. Но нет, говорит, ты лучше сними мою жену. А я ему выбрала образ Дон Кихота... С Ахмадулиной мы ведем переговоры. Я предложила ей не очень известную картину, но героиня похожа на нее состоянием души. К Вознесенскому еще не обращалась, но собираюсь.
— Понятно, что кто-то отказывается от съемки, а есть те, кто навязывается?
— Очень много желающих проникнуть. Бывает, что наши интересы совпадают, бывает — нет. Для меня главное условие — героя нельзя расшифровывать, должны быть только имя и фамилия. Я не могу объяснить читателям «Каравана историй», кого я сняла. Если человек уже достаточно известен, значит, он может быть у нас в журнале, если нет, будем ждать.
— А кто решает: пора или подождать?
— Критерий — это я. Если я знаю того или иного артиста, певца или политика, значит, его должны знать и люди моего круга. Вот и все. И никакие бешеные деньги не помогут.
— А предлагали?
— Предлагали. Даже ходят слухи: сколько я плачу людям, которые здесь снимаются, и сколько они платят мне. Еще ни разу я не брала деньги, и, если один раз возьму, это будет конец. И сама никому не платила. Только чай-кофе, печенье-варенье. Я стараюсь создать в студии домашнюю обстановку, чтобы люди раскрепостились, освоились. Был один или два случая, когда попросили гонорар, но я отказала.
— Кто просил?
— Актеры. Они привыкли зарабатывать своим лицом. А это взаимная реклама.
— Но ваш проект не только обоюдоприятен, но и обоюдоостр. Вдруг не понравится? Скандал...
— Такого не бывало. Прежде чем публиковать работу, я ее показываю. Если что-то не нравится, переделываем. Но в основном нравится. Единственный случай, когда фотография не пошла, имел место с Роксаной Бабаян. Я сняла ее в образе испанки с картины Головина. Она посмотрела и сказала: «Ну, это же не молодая испанка, а старая армянка!»
— Расстались подругами?
— Конечно. Снимемся еще раз. А чего мне ссориться? Я спокойный человек. Но есть какие-то фамилии, которые не вызывают у меня одобрения. С ними дело я иметь не буду.
— Звезды часто просят карточку на память?
— Они не просят. Я сама даю. «Частная коллекция» есть у всех.
— Пока вы фотографировали Боярского, мы пили чай с Сати Спиваковой, и она рассказала, что на последнем Конкурсе имени Чайковского ее супруг подарил всем членам жюри вашу работу, где он снят в образе Петра Ильича. Те сначала удивились, а после стали хохотать...
— Бывает, мои герои просят поставить фотографию в свою книжку в качестве автобиографического факта. Правда, не все спрашивают разрешения. Я же никогда не откажу, но было бы вежливее попросить.
— Вы ведете несколько проектов — «Частная коллекция», «Реинкарнация», «ХХ век» и так далее, вы их лучше меня знаете. Откуда возникают идеи?
— Иногда само собой, иногда где-то подслушаны. Ко мне пришла Наталья Дарьялова и надела то ли парик голубой, то ли еще что-то подобное: «Ой, я всегда мечтала быть Мальвиной!» И у меня сразу же щелкнуло: «Мечты детства». Идеи я не откладываю, а стараюсь попробовать моментально. Дело поставлено хорошо, и я могу воплотить их сразу же.
— Вы трудоголик?
— Да.
— И сколько времени проводите на работе?
— Иногда до часу ночи сидим вдвоем с компьютерщиком. Это называется «уйдем в ночное».
— Так у вас же трое детей, причем один совершенно маленький...
— Я только что от него приехала. Хотя старшие требуют больше внимания — возраст у них отвратительный, переходный.
— Семья участвует в проекте?
— Средний сын помогает. Муж — мой главный критик, к нему я прислушиваюсь. И мама иногда что-то шепчет на ухо.
— Свалившаяся публичность вас угнетает?
— Я переживаю ее как некую острую болезнь. Поскольку все это пришло ко мне уже в довольно зрелом возрасте, отношусь разумно и по возможности мудро. Я понимаю, что волна рано или поздно спадет.
— Ваша самая большая удача?
— Мои дети.
— Я же о работах!
— Наверное, Пушкин в образе Буйнова или Буйнов в образе Пушкина. Вся работа с Гурченко. Настолько она везде разная... И она смелая женщина — не боится выглядеть некрасивой. Это свидетельство профессионализма. А вообще в нашей студии побывали 312 человек.
— Как вам с Людмилой Марковной работалось? Стены не падали?
— Гурченко пришла заранее. Присмотрелась. Мы долго листали альбомы, пока не остановились на этих пяти полотнах. Я ей после съемок даже призналась: «Людмила Марковна, когда я вас собралась снимать, меня стали пугать, что у вас, простите, сволочной характер...» И это я ей прямо так и сказала в глаза. Она: «Ты понимаешь, я сволочь с непрофессионалами, а когда вижу, что у меня и грим будет хороший, и свет хорошо поставлен, и все будет нормально, я спокойна. А вот когда недотягивают, я ощетиниваюсь...»
— Ходят слухи, что на вас работает целая бригада...
— Это не тайна. В каждом номере указаны имена всех моих помощников. Я предпочитаю не заниматься тем, чего не умею. Хотя был один случай... Замечательный человек по имени Илья Олейников заехал сюда по дороге из Шереметьева, сказал, что у него есть всего двадцать минут. А мы долго созванивались, договаривались — я предложила ему стать Денисом Давыдовым. А проблема была в том, что мой постоянный художник по гриму уехала в командировку. Вместо себя она позвала какого-то мужчину, который в итоге опоздал на полтора часа. Гримера нет, Олейников все время смотрит на часы, и мне нужно что-то делать. И я посадила бедного человека к зеркалу, стала осматривать рабочее место гримера, а там баночками и коробочками завалены два стола. Надо что-то выбрать. Что? Я загребла какого-то крема ярко-белого цвета, оказалось — белила. Олейников в недоумении, а я: «Так надо!» Стала говорить про свет, про отражение и что белое будет выглядеть розовым. Потом нужно было приклеивать бакенбарды. Нашла какую-то жидкость и думаю: а вдруг — кислота? Намажу — случится язва или сепсис. Взяла канцелярские скрепки и приколола ими баки, которые развевались на ветру, как у спаниеля уши. Так быстро — за пять минут — грим у нас никогда не делался. В результате очень хорошо получилось. После съемки Илья посмотрел в зеркало и сказал: «Да... у Дениса Давыдова был трудный день!»
— Не возникало идеи пригласить в проект зарубежных звезд, они же часто наведываются в Москву?
— Это безумные деньги. Сто тысяч долларов и договариваться за полгода вперед. Оно мне надо?!
— Вы занимаетесь своими играми уже четыре года. Не надоело?
— Наверное, это тот самый случай, когда не надоедает. Это праздник, который всегда со мной.
Влад ВАСЮХИН
На фотографиях:
- ЛЮДМИЛА ГУРЧЕНКО ПРИМЕРЯЕТ «ЧЕРНУЮ ШЛЯПУ» Ф. БЕНСОНА
- СВОИ «РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ГРЕЗЫ» ЕКАТЕРИНА ВОПЛОЩАЕТ С ПОМОЩЬЮ БОЛЬШОЙ КОМАНДЫ. МЕНЯЮТСЯ ЛИШЬ ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ ЕЕ ИГРЫ — ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗНАМЕНИТОСТИ. НА ЭТОТ РАЗ ЕЙ ПОЗИРОВАЛ ПИТЕРСКАЯ СУПЕРСТАР ТЕАТРА И КИНО МИХАИЛ БОЯРСКИЙ. «НУ, КАКИЕ В МОСКВЕ НОВЫЕ АНЕКДОТЫ?» — СПРОСИЛ ОН НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА. «БОЯРСКИЙ В ОБРАЗЕ ВАН ГОГА!» — ПОДУМАЛ ИНТЕРВЬЮЕР, НО ПРОМОЛЧАЛ
- «ДО ВСТРЕЧИ!» — НАПИСАЛ БОЯРСКИЙ ПЕРЕД ТЕМ, КАК РАСТВОРИТЬСЯ В МОСКОВСКОМ ДОЖДИЧКЕ. СВОЙ АВТОГРАФ ОН ОСТАВИЛ... НА РУЛОНЕ БЕЛЫХ ОБОЕВ, ГДЕ С НЕДАВНИХ ПОР РАСПИСЫВАЮТСЯ ВСЕ ЗВЕЗДЫ, УЧАСТВУЮЩИЕ В ПРОЕКТАХ ЕКАТЕРИНЫ РОЖДЕСТВЕНСКОЙ. КОГДА-НИБУДЬ РУЛОН РАЗРЕЖУТ И УКРАСЯТ ИМ СТЕНЫ
- ПО МОТИВАМ ОРЕСТА КИПРЕНСКОГО «А.С. ПУШКИН» (1827). В РОЛИ ПУШКИНА АЛЕКСАНДР БУЙНОВ
- ЕЛИЗАВЕТУ АНГЛИЙСКУЮ И ЖАННУ АВРИЛЬ, ТУ САМУЮ, ТУЛУЗ-ЛОТРЕКОВСКУЮ, ИЗ JARDIN DE LIARIS ИЗОБРАЖАЕТ ЛЮДМИЛА ГУРЧЕНКО
- В материале использованы фотографии: Юрия ФЕКЛИСТОВА