,,ВСЕМ ВОЗДАСТСЯ… ,

Сергей Бухаров, помощник председателя Государственной думы, поинтересовался: «С чего хотите начать разговор с Геннадием Николаевичем?» — немало удивив меня вопросом. Как будто есть варианты! О чем сегодня первым делом говорят мужики при встрече? Конечно, о нем, о футболе... Так и вышло: зайдя в кабинет, где я в ожидании встречи наблюдал, как бразильцы дожимают бельгийцев, Селезнев с порога спросил: «Какой счет, как игра?»

Геннадий СЕЛЕЗНЕВ

,,ВСЕМ ВОЗДАСТСЯ... ,,

— Смотрите чемпионат, Геннадий Николаевич?

— Прямые трансляции — редко, в основном повторы по вечерам. Очень необычное первенство получается: многие из тех, кого считали фаворитами, вылетели после кругового турнира и давно уже сидят дома, наблюдая за футболом по телевизору, а «темные лошадки» вроде корейцев, американцев или сенегальцев пробились в четвертьфинал. Специалистам будет о чем поговорить после окончания мундиале. И нам надо сделать выводы, чтобы впредь не повторять ошибок.

— По-моему, и без всяких выводов ясно: наши, что называется, конкретно облажались, позорно лопухнулись в Японии.

— Приходится признать: за сборную России было стыдно. Вдвойне обидно, что молодежь в команде подобралась хорошая, но ей не дали проявить себя. Тренеры почему-то сделали ставку на «старичков» из числа легионеров. По-моему, это не самая разумная политика. Посмотрите, например, на наш питерский «Зенит», где основу составляют воспитанники местной футбольной школы. Команда и без помощи варягов неплохо выступает в национальном первенстве. Может, по такому же принципу стоило сформировать сборную. Не зазывать разъехавшихся по всему миру футболистов, а взять тех, кто играет дома и не забыл, что такое Россия.

— Полагаете, выступающие за рубежом недостаточно патриотичны?

— Конечно! Они думают, как ноги уберечь, а надо биться за честь страны. Люди получают основные деньги в клубах и не хотят рисковать здоровьем ради сборной. Но это же сущая стыдоба!

— Не соглашусь, Геннадий Николаевич. Скажем, у бразильцев тоже полно легионеров — и ничего, играют, за каждым мячом стелются.

— Даже не сравнивайте! Бразильцы — особая стать. Они живут футболом и не могут не отдаваться ему целиком. Для них игра — праздник, наши же тренеры и спортсмены постоянно твердили о тяжелой работе, которую им приходится выполнять...

— Вы назвали питерский «Зенит» своим. Не оговорились?

— По-прежнему за него болею, хотя на стадионе в силу занятости бываю редко. Времени на спорт почти не остается. Хорошо, если пару раз в месяц удается вырваться в Планерное и часок поскакать на лошади. И в бассейне бываю от случая к случаю, без всякой системы. При этом понимаю: годы берут свое, пора позаботиться о здоровье.

— Но сие понимание не мешает вам нещадно курить. Обратил внимание: первое, что сделали, сев к столу, достали пачку сигарет.

— Да, пока, как видите, не избавился от привычки. Правда, использую мундштук в качестве дополнительного фильтра, но в итоге приходится чаще тянуться за сигаретой.

— Сколько пачек за день изводите?

— Пару... Иногда пробую ограничить себя, но надолго меня не хватает. Впрочем, был период, когда не курил целых три месяца.

— Зарок дали?

— В очередной раз прихватила язва желудка, и врачи строго-настрого запретили прикасаться к табаку. Я честно выполнял рекомендации. Даже показалось, что смогу совсем отказаться от курева, но возникла стрессовая ситуация... «Комсомольская правда», где я в ту пору работал главным редактором, организовала экспедицию на Северный полюс. Все протекало нормально, пока не пришло время возвращаться на Большую землю. Льдина, на которой оборудовали взлетно-посадочную полосу, раскололась, и мы не знали, сумеет ли подняться в воздух наш самолет. Надо было срочно решать, что делать с грузами, со спортсменами, с полярниками. Пришлось понервничать, пережить неприятные минуты. Тогда и закурил снова...

— Это какой год?

— 85-й... Хорошая была пора — и в стране, и в газете, и в моей жизни. Восемь лет отдал «Комсомолке» и горжусь, что при мне ее ежедневный тираж вырос с восьми миллионов экземпляров до восемнадцати с половиной. Факт, зафиксированный в книге рекордов Гиннесса...

— Но вы же не только с «Комсомолкой» уходили в отрыв.

— Да, так было сначала в питерской «Смене», а потом в «Учительской газете», в «Правде»...

— Я к чему веду? Вы всякий раз добивались конкретного результата на участке, куда вас направляли партия или комсомол. И только с Думой, где председательствуете с 1996 года, видимого прогресса не видать. Нет ощущения, Геннадий Николаевич, будто толчете воду в ступе?

— О чем вы? Напротив, меня как председателя радует, что в России утверждается парламентаризм в качестве самостоятельной ветви власти. Убежден, и президенту выгодно иметь сильную Думу. Это дает ему дополнительный рычаг влияния на правительство. Мы же по Конституции обязаны контролировать деятельность исполнительной власти, следить за расходованием бюджетных средств. Если члены Кабинета министров станут, как говорится, дневать и ночевать в здании на Охотном Ряду, отвечая на вопросы депутатов, не сомневаюсь, будет достигнута необходимая прозрачность в работе правительства, утихнут разговоры о коррумпированности чиновников.

— И все равно, согласитесь, пока общество кисло реагирует на министров с депутатами. Репутация у тех и других, прямо скажем, подмоченная.

— Знаете, я поездил по миру и могу утверждать, что к власти везде относятся без особой любви. Парламентариев многие воспринимают в качестве дармоедов, прожирающих народные денежки и умеющих только произносить красивые слова. Конечно, и нашей Госдуме не добавляют авторитета периодически возникающие скандалы или, допустим, выходки Жириновского, но будем объективны: именно мы принимаем законы, позволяющие стране жить и развиваться. Качество этих законов — вот вопрос. Основные усилия должны быть направлены на совершенствование законодательной базы, поэтому меня всякий раз жжет стыд из-за наших внутренних разборок, оказывающихся достоянием гласности. Я много езжу по стране, постоянно встречаюсь с людьми. Первые вопросы обычно касаются размеров зарплаты, выплаты пенсий, но потом разговор неизбежно заходит о событиях в Думе. Спрашивают открытым текстом: что вы там опять не поделили?

— Отвечаете?

— Стараюсь объяснить, как могу...

— Не хочу заставлять вас повторять уже обнародованные версии последних скандалов вокруг поста спикера. Все, что сочли нужным, вы сказали, а что не сочли, все равно не скажете. Вопрос в ином: цена компромисса, до какой точки можно идти?

— Политик обязан быть гибким. Прямолинейностью здесь многого не добьешься...

— Это понятно, Геннадий Николаевич, но... Помните знаменитую статью Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами»? Вот я и спрашиваю: где черта, за которую — ни-ни?

— Такой подход не для Госдумы. Иногда надо отступать от принципов. В этом нет ничего крамольного.

— Полагаете?

— Давайте рассмотрим конкретную ситуацию. Если депутатская фракция, провозгласив задачей контроль за социальным благополучием общества, реально бьется за улучшение жизни народа — один разговор. Когда же идет чистой воды популизм, заигрывание с избирателями, это уже не принцип, а спекуляция на доверии людей. Мне не хочется участвовать в таких шоу. У каждого из нас свои убеждения, представления о добре и зле. Скажем, мне не по душе галоп, который устроили при проведении реформ в естественных монополиях. Я противник их разрушения. Ощущение, будто сами пытаемся задушить кур, несущих нам золотые яйца. Смущает и поспешность при принятии закона о землях сельхозназначения. За месяц решается вопрос, который оставался без ответа сто лет. Не понимаю, почему бы не опубликовать проект закона, не вынести его на широкое обсуждение, не провести в конце концов референдум? Вернее, все я понимаю...

— Понимаете и молчите?

— Почему? Вот вам говорю. Власть пользуется моментом, чтобы продавить нужное решение серьезнейшей проблемы. Да, все делается легитимно, законно, но словно в обход мнения людей. Когда государство перестает доверять обществу, оно демонстрирует собственную слабость. Для меня же крайне важно знать, есть доверие к народу или нет. И это принципиально.

Что касается морального аспекта вашего вопроса, где, мол, компромисс превращается в малодушие или даже предательство, то я всегда следую народной поговорке: изменить жене — изменить Родине.

— Так вы, значит, борец с аморалкой?

— Конечно. В каком-то смысле даже консерватор, но так уж меня воспитали. Есть жизненные устои, которыми никогда нельзя пренебрегать.

Другое дело, что нужно отличать истинные ценности от мнимых. Важно уметь и не расстраиваться из-за пустяков. Сколько раз бывало, когда вчерашняя трагедия оказывалась завтрашней комедией.

— Пока, подозреваю, исключение из рядов КПРФ вряд ли воспринимается вами с юмором. Вас, Геннадий Николаевич, когда в партию приняли?

— В 1970 году.

— Ленинский призыв к столетию со дня рождения вождя?

— Верно... Тогда я работал секретарем комсомольской организации ПТУ № 10 в Выборгском районе Ленинграда. С того времени в партии...

— Взыскания имели?

— Были и выговоры, и порицания из-за острых публикаций сначала в «Смене», а потом в «Комсомолке». Всякое случалось, но до исключения из партии не доходило. Произошедшее на пленуме 25 апреля сего года мне и во сне не могло привидеться.

— Лет пятнадцать назад лишение партбилета означало автоматический конец карьеры. Вместе с членством в КПСС вы потеряли бы и работу в «Комсомолке», с «волчьим билетом» вас вообще никуда бы не взяли, а теперь встречаетесь в Кремле с президентом, он всячески демонстрирует поддержку...

— То, что я имел разговор с Владимиром Путиным через день после пленума, на котором обсуждался мой вопрос, совпадение. Наша встреча планировалась заранее, за три недели, и никто не мог предвидеть, какие события произойдут накануне. Конечно, изначально предполагалось, что мы с Владимиром Владимировичем будем обсуждать одни темы, но жизнь внесла коррективы.

— И со Светланой Горячевой Путин случайно встретился сразу после ее вылета из КПРФ?

— Знаете, Светлана Петровна, по-моему, в третий раз побывала у президента. Когда шли выборы губернатора в Приморье, Путин даже советовался с ней по кандидатам, спрашивал, у кого какие шансы. В том, что президент сейчас принял Горячеву, есть, конечно, и политический ход, глава государства оказал моральную поддержку этой легендарной женщине. Она сама сделала свою жизнь, пережила личную драму, а теперь ее подвергли новому испытанию, совершенно незаслуженному.

Президент и в разговоре со мной высказал недоумение по поводу случившегося, спросил: наверное, у коммунистов большой резерв, раз они так щедро разбрасываются кадрами и государственными постами? Я ответил: Геннадию Зюганову виднее, коль он ведет себя подобным образом... Не скрою, меня беспокоит, что партия, вроде бы готовящаяся к приходу к власти, с поразительной легкостью расстается с административными ресурсами, которыми обладает. Как можно отказываться от должностей в Думе, ради чего? Чтобы заявить об уходе в жесткую оппозицию? Но тогда надо объяснить, что стоит за этими словами. Геннадий Зюганов не смог ответить на мой вопрос. Я сказал коллегам по партии: если мы в оппозиции, давайте положим на стол мандаты, уйдем из Думы и будем готовиться к новым выборам. Все промолчали, никто рта не открыл.

— И вы, Геннадий Николаевич, пошли бы на сдачу депутатского удостоверения, если бы получили поддержку соратников по борьбе?

— Как говорится, за компанию с другими, не исключаю, пошел бы. Вопрос стоял очень остро.

— А может, вы вносили предложение, заранее зная отрицательный ответ?

— Конечно, мы были на эмоциях — и я, и остальные. Уход из Думы — красивый шаг, но месяца за три до выборов, а когда впереди полтора года, как после объяснить избирателям, почему все разбежались?

— Резюме, Геннадий Николаевич: добровольно из таких кабинетов не уходят.

— Да ни к чему это, поймите! Принципиально не согласен, что нам всем следовало оставить посты в Думе по воле Зюганова. Тем более что коммунист в моих заместителях как был, так и остался. По нему Геннадием Андреевичем даже вопрос не ставился. Любопытно, да? Какая здесь логика? Нет ее! К чему публичные заявления перед телекамерами, будто с Путиным стало невозможно работать? Ложь ведь! Зюганов с президентом за последние годы встречался чаще, чем я. Чтобы повлиять на главу государства, заставить его прислушаться к твоим аргументам, вряд ли стоит разбрасываться оскорблениями, что президент проводит курс национального фашизма. Будь я на месте Путина, впредь сто раз подумал бы, нужно ли принимать у себя лидера оппозиции, обвиняющего тебя в самом страшном грехе. На мой взгляд, Зюганов ведет себя несолидно, подставляет партию. Конечно, я мог бы добровольно выйти из фракции, но тут же дал бы повод для разговоров, что председатель Госдумы обязан представлять кого-то в парламенте, хотя эта норма и не прописана в регламенте. Словом, много вопросов, их не решают с наскока.

Вот вы говорите: с таких постов добровольно не уходят. Да, не уходят! У меня ведь масса незавершенных дел. К примеру, я председатель парламентского собрания Союза России и Белоруссии, член Высшего государственного совета наших стран, вхожу туда по должности, как спикер Госдумы. Ушел бы оттуда и из Госсовета вылетел бы. Кстати, Геннадий Зюганов лично обещал Александру Лукашенко, что все вопросы со мной уладит, партия снимет претензии. Геннадий Андреевич слово не сдержал, а я, значит, должен хлопать дверью? В честь чего? Я ведь неформально занимаюсь российско-белорусскими отношениями, делаю все, чтобы сблизить наши страны. И мы их сблизим, не сомневайтесь, как бы иные СМИ ни комментировали последнюю встречу Путина с Лукашенко. Вырвали из контекста фразу и пошли рассказывать, что Союз развалился. Ничего подобного! Все будет только укрепляться. Да, есть определенные шероховатости, но, уверен, они устранимы. В следующем году проведем выборы, создадим общее правительство, Счетную палату...

— Вы видите для себя место в новом союзном парламенте?

— Пока думаю: избираться ли в нижнюю палату либо же идти в верхнюю, куда депутаты будут делегироваться, как и сегодня.

— Вряд ли согласитесь стать рядовым законодателем, Геннадий Николаевич.

— Почему? С удовольствием возглавил бы Комитет по информационной политике. Убежден, справился бы с работой.

— Кто бы сомневался, но все равно это игра на понижение.

— Знаете, так скажу... И восемь лет председателем Госдумы много. Я же не могу идти на третий срок.

— По закону — можете.

— Да, ограничений нет, но, поверьте, это чрезвычайно тяжело. Мне бы спокойно доработать до истечения срока нынешних полномочий, а там... Посмотрим. Повторяю, меня вполне устроила бы должность главы комитета.

— А как же спецтранспорт с мигалкой, охрана, госдача?

— Я ни дня не прожил в казенной резиденции. Это вы наслушались Жириновского. Владимир Вольфович — человек крикливый, любит рассказывать о даче, где на меня якобы батрачат повара, официанты и садовники. Верно, у Госдумы есть официальная резиденция в Серебряном Бору, но она используется исключительно для приема иностранных делегаций. В отличие от моего предшественника Ивана Рыбкина, останавливавшегося в Бору, я там не жил и не живу. Предпочитаю собственную дачу, мне ее вполне хватает.

— Это та, что в Баковке?

— Да. Раньше я арендовал один из коттеджей в дачном поселке издательства «Правда». Когда полиграфисты решили избавиться от ненужной им социалки, пришлось срочно искать деньги, чтобы выкупить дом. Сумма была по тем временам сумасшедшая, чуть ли не двадцать миллионов рублей.

— А в долларах это сколько?

— Сейчас не вспомню, но много. Если не ошибаюсь, этих денег хватало на машину «Волга».

— Всего-то?

— Так это же обычный щитовой домик, который я уже позже обложил кирпичом. Иногда гости посмеиваются над моими хоромами, а мне нравится.

— Вы из принципиальных соображений на госдачу не перебираетесь?

— Мы привыкли к своей. Кроме того, у нас собака. Куда с ней в чужую резиденцию?

— Но и у Путина собаки есть, и у Касьянова. Ничего, живут...

— Я плохо себя чувствую среди казенных вещей. Ощущение, будто попал в гостиницу, а там подолгу не живут.

— В Питер возвращаться не думаете?

— Зовут, но, честно говоря, сомневаюсь, что вернусь. Поначалу трудно осваивались в Москве: жена коренная ленинградка, и Таня, дочка, там родилась, поэтому первые лет пять или шесть чувствовали себя здесь, словно в командировке, а потом ничего, прикипели. Теперь уже петербургская жизнь кажется слишком медленной и размеренной на фоне бурной московской.

— И все-таки, в грядущих губернаторских выборах участвовать планируете?

— До этого еще далеко, хотя, повторяю, предложения поступают. Как представишь, что надо срываться с места, ломать быт и куда-то ехать, сразу любое желание пропадает.

— Но в подготовке к юбилею родного города участвуете?

— Помогаю чем могу. Например, искал спонсоров для реставрации Музея Суворова.

— А как спикер Думы ищет спонсоров?

— У меня же очень широкий круг знакомых...

— То есть вам трудно отказать?

— Не в том дело. Взываю к совести людей, обращаюсь к богатым питерцам, прошу пожертвовать на реконструкцию. Сегодня здание музея привели в божеский вид.

— Когда приезжаете в Петербург, где обычно останавливаетесь?

— Внутри Смольного есть небольшая резиденция. Говорят, в ней даже Сталин, Жуков жили. Не знаю, не проверял.

— Словом, своего угла в Питере у вас уже нет?

— У мамы есть квартира, но она маленькая, тесная. Если приеду, создам неудобства. Меня же обязана сопровождать охрана, в квартире ребятам разместиться негде, значит, будут коротать ночь в подъезде, а это, согласитесь, как-то неправильно... К тому же, как вы знаете, однажды уже было покушение на мою маму, больше не хочу подвергать ее риску.

— Что за покушение? Не слышал.

— Четыре года назад мамину квартиру ограбили. Вечером позвонили в дверь и сказали, что принесли посылку от сына. Мама по наивности открыла... Ее связали, перевернули в доме все вверх дном и, не найдя ничего более ценного, забрали маленькие иконки святых Веры и Николая и сорвали с груди нательный крест. После этого у мамы случился инфаркт, она четыре месяца провела в больнице...

— Грабителей нашли?

— Кого-то вроде бы вычислили по иконкам и даже осудили за серию квартирных краж. Они это или нет, не знаю. Иконки-то софринские, выпускались большим тиражом...

— Почему маму в Москву не забираете?

— Не хочет ни в какую. Она приезжает к нам дня на три-четыре в году. Обычно подгадывает под мой день рождения — 6 ноября. Да, я родился в канун Великой Октябрьской революции, поэтому, наверное, и характер у меня такой боевой.

— А наколка на руке, видимо, свидетельство бурной молодости?

— Глупость это пэтэушная. Позже у меня по недоразумению случился серьезный кислотный ожог на руке, даже шрамы остались. Грешным делом подумал: нет худа без добра, хоть ожог съест эту букву «С» на руке, но наколка снова проявилась.

— Сейчас ведь можно что угодно вытравить.

— Пусть будет. Что сделано, то сделано. Я вообще не очень люблю жалеть о прошлом. Надо думать о будущем, хотя бывает обидно, когда что-то не успеваешь. Это случается из-за моей неорганизованности и желания слишком многое замкнуть на себе. У меня сложился такой принцип по жизни: «Если никто, то я». Люди знают, что я не отказываю нуждающимся, и обращаются. Различные фонды — детей-инвалидов, «Филантроп», помощи детям шахтеров Кузбасса, спортивный центр в Планерном, ДСО «Спартак», где меня уговорили стать председателем попечительского совета... Наверное, многое беру на себя, но по-другому не умею.

— Что же так надрываться, Геннадий Николаевич? А дух перевести?

— С этим у меня вообще трагедия: не приучен быть в отпуске.

— В народе говорят: кто не умеет отдыхать, тот и работать не умеет.

— Слышал это выражение, слышал... Единственное занятие, которое позволяет мне по-настоящему отвлечься, это рыбалка. Нет ничего лучше, чем выйти с удочкой в Финский залив и вволю порыбачить, пока в глазах не зарябит от волн, качающих поплавок. Вот это отдых! И еще, конечно, скачки, конкур. Тут все мысли направлены на то, чтобы не вылететь из седла. Совсем не хочется падать. Как подумаешь, сколько времени будут срастаться кости, невольно начинаешь крепче держаться в седле...

— Откуда у вас эта страсть к лошадям?

— С детства. Я ведь два с половиной года проучился в сельской школе в Чудском Бору под Питером, потом каждое лето проводил там. Гонял с пацанами в ночное, все, как полагается. В Ленинграде была всего одна детско-юношеская конноспортивная школа. Чтобы поступить туда, пришлось выдержать сумасшедший конкурс, пройти строгий отбор. Даже были какие-то успехи, имел первый разряд по конкуру... После армии лет двадцать не садился на лошадь, а вот в последние три года занимаюсь регулярно. Даже организовываю соревнования по конкуру. 18 июля хочу провести в Москве второй турнир. Пока собираю спонсорские средства. Этот вид спорта дорогой, деньги конникам очень нужны.

— От себя лично что-то вручаете победителю?

— Да, покупаю подарок в пределах пяти тысяч.

— Чего?

— Рублей, разумеется... Деньги, оставшиеся от спонсорской помощи, идут на общее дело. Скажем, в прошлом году 900 тысяч рублей направили на утепление большого манежа. Впервые за пятнадцать лет там зимой провели соревнования.

— У вас есть свои лошади?

— Мне дважды дарили, но я передавал их спортсменам. С хорошим, чистокровным скакуном надо заниматься постоянно, а не от случая к случаю, иначе он растеряет навыки.

— На скачки ходите, ставки делаете?

— На ипподроме бываю, но на деньги не играл ни разу. Даже в карты. Впрочем, из всех карточных игр только дурачка и знаю.

— Побеждаете?

— По-разному. Но не слишком переживаю из-за этого. Главное, чтобы в жизни в дураках не оказаться...

Мы говорили сегодня, как меня исключали из КПРФ. Вожаки, организаторы этой акции, хотели, чтобы я оказался в неловком положении, но угодили в собственный капкан. Получил много писем, авторы которых выражают солидарность и всячески стараются меня поддержать. Людям ясно: выбирая между партией и государством, я предпочел второе. Жаль, этого не понимают в «Советской России», которая организовала мою травлю в лучших традициях 37-го года...

— Партбилет ваш где, Геннадий Николаевич?

— Здесь, в Думе. Могу показать... Видите, взносы внесены по июнь включительно.

— С какой суммы платите?

— Отдаю больше, чем положено по уставу. Могу себе позволить перечислить в партийную казну газеты «Правда» не один процент от заработанного, а два.

— Это же сколько получается?

— Зарплата председателя Госдумы в полтора раза больше, чем у рядового депутата. Считайте.

— Депутатская зарплата равна министерской. Подсчитал... Партбилет сдавать будете?

— Нет. В «Правде» меня сейчас, конечно, снимут с учета, но билет оставлю себе. Пережить случившееся непросто, но ничего, справлюсь. Умею сдерживать эмоции и скрывать чувства. Наверное, вся эта история добавила мне болячек, но, полагаю, точку пока ставить рано. Всем воздастся за содеянное...

Андрей ВАНДЕНКО