Вот ведь странно: футурологи говорят о постепенном погружении человечества в мир виртуальности, а человечество упорно цепляется за RL. RL — это реал на компьютерном сленге. Реальность то есть. Реализм
РЕАЛЬНЫЕ БРЮЛЛИКИ В МИРЕ ГЛЮКОВ
С одной стороны, мы неизбежно погружаемся в мир, нами же придуманный. Да само название постиндустриального государства — «информационное общество» разве не есть направление и характерный знак этого погружения? Вся человеческая история — постепенное вытеснение мира реального миром, созданным нашей фантазией. Погружаться из мира реального в виртуал человечество начало с того момента, как первый кроманьонец нарисовал на скале охрой бегущего бизона. Нет, еще раньше, когда первый зверь продрал глазки и увидел отраженный в собственном мозгу реальный мир — солнышко, травку, небко голубое. Мир был реальным, а отражение — его информационной копией. Зверю понравилось отражать. Так что же удивительного в предсказаниях футурологов? Погружаемся, точно погружаемся. «Дан приказ: дифферент на корму!» Может, потому и нет никаких космических сигналов от иных цивилизаций, что все они неизбежно уходят жить в виртуальные пространства, в компьютерные сети?
Самые увлекательные занятия человечества — копания в собственных придумках, обсусоливание их. Судьбам несчастной придуманной Анны Карениной или задушенной Дездемоны посвящено больше человеческого внимания, книг, спектаклей, чем всем реальным погибшим от несчастной любви женщинам вместе взятым. Над вымыслом слезами обливаемся.
Однако, влекомое неумолимым течением придуманной жизни вперед, человечество отчаянно тормозит, упорно цепляясь за реал. Причем за отраженный. То есть тоже придуманный. То есть за самый натуральный виртуал. Вы еще не поняли, к чему я клоню? Да очень просто — в филиале Третьяковки, что на Крымском валу, открылась привезенная из питерского Русского музея выставка Брюллова — нашего главного художника-реалиста. Знатного обсусоливателя реальности со всех сторон...
Видите, какие нетривиальные мысли может вызвать у умного человека такое простое действие, как посещение художественной выставки? Неплохо это я зашел, да? Издалека, можно сказать. Ладно, не обижайтесь, читайте дальше...
В общем, идя в солнечный, летний, субботний (достаточно определений?) день на выставку, я сильно сомневался. Я недооценил народ, я думал, народ не придет. Меня самого звали поехать под Звенигород купаться на каком-то верховом болоте с предельно чистой водой. И, честно признаюсь, слегка ломало идти наблюдать картины. К чему мне отражение реальности, пусть и мастерское, если меня ждала реальность вполне конкретного свойства — в виде верхового болота? Но я слегка пересилил себя, предпочел Брюллова болоту. Я — типичный человек, а человеку всегда интереснее отражение, чем предмет.
Однако, идя на встречу с П (где П — прекрасное), я отчего-то не верил в свою типичность, я думал, что буду гулять по безлюдной выставке, что мой народ предпочтет рассекать водные глади верховых болот, а не встречаться с ПБ (где ПБ — прекрасное Брюллова). Однако моя типичность и имманентная принадлежность к моему народу была доказана экспериментально. Я не только был на выставке не один — я попал в очередь!
...Что ж, такова жизнь: те, кто любит П, — попадают в очереди, а у тех, кто любит деньги, женщин легкого поведения и нефтяной бизнес, как правило, случается наоборот — очередь попадает в них...
С приходом капитализма от нас ушли очереди за колбасой, но, как выяснилось, остались очереди за П. Зверский аппетит нашего народа на П капитализм пока не утолил. Зато у меня, стоящего в череде подобных, теперь было время подумать над глобальным. Я люблю думать над глобальным. Если, конечно, мыслям не мешают какие-нибудь длинные голые ноги, попадающие в поле моего зрения. Еще лучше, если ноги одеты в ажурные черные чулки-сетку... Да, признаю, мои вкусы просты, как и вкусы моего народа. Нас обоих тянет к П во всех проявлениях.
На этот раз ног поблизости не оказалось, и мой мыслительный процесс беспрепятственно пошел в известном вам направлении — о судьбах мира. Я размышлял: вот почему на реалистов народ идет, а на выставках современного искусства, где в изобилии выставляются концептуальные вещи, сделанные из папье-маше или засушенного конского навоза, ажиотажа нет? Что это? Атавистическая тяга к реальности, противоречащая общеэволюционной тенденции? Но тогда почему народ предпочитает нарисованное настоящему, реальному, например конкретному купанию в речке? Почему люди не на дачах, а в нагретой бетонной Москве? Может, иногородние?
Я оглядел очередь. И мой внимательный глаз отметил следующее: если бы я был милиционером в метро, я бы всех этих людей останавливать для проверки документов не стал. Потому что невооруженным глазом видно — у всех московская прописка. Одни москвичи стоят. Впрочем, и без внимательного взгляда можно бы догадаться — чужие здесь не ходят: иногородние всегда путешествуют по стандартному маршруту. Для Москвы это Кремль — Третьяковка — Исторический музей. Для Парижа Лувр — Монмартр — Эйфелева башня. Для Питера Эрмитаж — Исаакий — Кунсткамера с уродами... Филиал Третьяковки в здании ЦДХ в стандартный комплект не входит. Иногородние даже не знают про эту выставку.
Судя по виду, все эти люди отнюдь не специалисты в области искусства и пришли сюда просто убить время. Но почему именно с помощью Брюллова, ведь напротив парк Горького с каруселями?..
Природа людская противоречива — вот какой вывод я сделал из обдумываемого мною противоречия. Вывод подтвердила беседа степенного семейства за моей спиной. Они серьезно обсуждали какого-то Дудника. Дуднику соответствовали следующие эпитеты: «настоящий», «хороший», «редкий», «буро-зеленый». Поскольку мы находились в сени картинной галереи, я сделал вывод, что эти потомственные интеллигенты обсуждают какого-то художника. Но когда сзади прозвучало слово «зонтичный», я понял, что разговор идет о растении. А еще чуть позже выяснилось, что какой-то Федор пытался настаивать на дуднике самогон... Почему они не на каруселях?..
...Ну что вам сказать о творчестве Брюллова? Если бы меня так же били и мучили, как маленького Брюллова, я бы, наверное, рисовал не хуже. У Брюллова ведь был очень строгий папка, тоже художник. И папка чуть не с трех лет заставлял малышку рисовать. Говорят, сам даже поначалу его рукой водил. Естественно, от нервного перенапряжения малышок у папки заболел. Тогда в моде было две болезни — чахотка и золотуха. Вот этой последней малышок и заболел. Золотуха — страшное недомогание, и лет до семи Брюллов был прикован к постели этой самой золотухой. Во всяком случае так написано в Большой энциклопедии под редакцией Южакова. Долго лечился юный Брюллов от золотухи, не переставая параллельно совершенствовать технику рисования.
...Кстати, вы не знаете, что такое золотуха? Я у кого не спрашивал, никто даже представления не имеет...
Но рисовать парень таки научился! Картины Брюллова недаром нравятся публике. Я разгадал секрет его успеха... Была раньше, при советской власти, такая детская телепередача — «В каждом рисунке — солнце». Это и есть секрет Брюллова, друзья! В центре подсвечено, по краям — темень. Чуть позже, правда, выяснилось, что не я один об этом догадался: в висящей на стенке сопроводиловке на Брюллова («Брюллов — информация к размышлению») эта моя мысль была сформулирована предельно просто, я на всякий случай даже переписал: «...интимизация пространственной среды, обнимающей фигуру с ласково обволакивающей светотенью, мотивирует изображение обнаженных и полуобнаженных фигур и одновременно сообщает этому изображению оттенок щекотливой фривольности».
И висящая неподалеку от выхода картинка «Итальянский полдень» — типичный тому пример. В центре картины стоит подсвеченная итальянка с двумя небольшими сиськами (примерно первый размер).
— Мама, а почему тетя голая? — спросила девочка лет трех, показав пальчиком на картину.
Не дожидаясь, пока мама сформулирует ответ, я присел на корточки и, кося глазом в блокнот, попытался разъяснить ребенку:
— Понимаешь, интимизация пространственной среды, обнимающей фигуру с ласково обволакивающей светотенью, мотивирует изображение обнаженных и полуобнаженных фигур и одновременно сообщает этому изображению оттенок щекотливой фривольности.
Некоторое время мама с девочкой молчали. Первой очнулась девочка:
— Я писать хочу...
Интересно, это она от смеха или с перепугу?.. Надо сказать, на удивление много детей бегало вокруг. И все почему-то мелкотравчатые. Ну ясно — подростков на выставку калачом не заманишь, а малышей можно и не спрашивать... А вот по взрослым никакой типизации мне провести не удалось. Обычно на художественные выставки ходят три категории взрослых граждан — старые девы парами, студенты художественных училищ и юные парочки, которым на большее денег не хватило. Данные категории присутствовали и здесь, но совершенно растворялись в представительском массиве средне-семейного горожанина. Любит наш народ реализм!
Но воспринимает его непосредственно. То есть граждане обсуждают буквально все, что видят, не стесняясь, спрашивают друг друга. Все примечают!
— А что это такое перед входом в церковь висит? — пытливо уточняет у своего спутника московская девушка. Тот пожимает плечами.
Когда они отходят, я приближаюсь к картине «Пилигримы в дверях латеранской базилики». Батюшки мои! Над входом висит лампа Ильича в стеклянном плафоне! Эх, сюда бы для объяснений академика Фоменко с его новой историей! Он неопровержимо докажет, что картина наверняка была написана в более поздний период, а Брюллов и Шилов на самом деле одно и то же лицо, случайно наложившееся на себя самое...
На порядок большее оживление — в полном соответствии со своей величиной — вызывает у почтенной публики картина «Последний день Помпеи». Картина, известная нам по репродукции в учебнике истории. По краям, как водится, тьма, справа падают скульптуры с Эрмитажа, в середине подсвеченная толпа изображает немую сцену из «Ревизора».
— Мама! А почему тетя упала? — спрашивает трех-четырехлетний житель нашего города.
Действительно, почему? Кругом все живые бегают, а она одна лежит мертвая... Перед мамой стоит непростая задача — объяснить, о чем он там думал, этот Брюллов, когда рисовал эдакую несуразицу.
— Ну-у... Потому что ее стукнуло камнем. По голове! — на ходу импровизирует мама. Хотя по опыту «Дорожного патруля», видимо, знает, что если бы действительно по голове, была бы лужа кровищи на мостовой. По неуверенному голосу ясно, что мама и сама сомневается в своей версии. — Сынка, я думаю, просто коленки у нее подогнулись, и она не удержалась...
— А она встанет?
— Затопчут ее, — меланхолично бросает проходящий мимо москвич средних лет, не замечая прожигающего взгляда, которым провожает его мама ребенка...
— А молнии откуда? — спрашивает молодой парень двух своих спутниц.
Вопрос остается без ответа, но окружающие задумываются. И вправду, отчего же молнии-то? Это ведь извержение, а не гроза!
— Вот. Смотри, — наставительно говорит миловидная девушка, подведя к картине своего пэтэушного вида спутника. — Я тебе про эту картину говорила. Вон там вулкан. Все боятся. Некоторые люди спасают детей, а другие — вон там, в углу, — в такой ситуации спасают свое имущество! Представляешь!
Явно эти правильные мысли девушке вложили в школе, и теперь она щедро делится ими с компаньоном. Но компаньону ничего лишнего не говорили, поэтому голова у него трезвая и ясная:
— А может, у них детей нет?.. Че ты сразу о людях плохо думаешь?
Чуть правее обмениваются знаниями по геологии две средних лет женщины:
— А как вот эти вот называются?.. Ну... кусочки горячие, которые на них падают?
— Магма?
— Да нет, лава! — и удовлетворенно добавляет: — Щас она их затопит.
— Да, ужас.
— Ужас, ужас, не говори... Прямо конец света...
— А ты обрати внимание, как одеты. Все в туниках.
— Ну так жарко же там, извержение...
Остальные картины в связи с малоразмерностью особого ажиотажа публики не вызывают.
— Мы откуда шли? Оттуда? — спрашивает муж жену, идя по залу. — Это мы уже видели? Ну и хорошо. Значит, уже все посмотрели.
Я, честно говоря, помимо больших полотен, тоже ничего особо не запомнил. Кроме «Вирсавии». И то только потому, что раньше ее видел. Когда, будучи студентами, мы поехали на технологическую практику в город Череповец, там на общажной стенке мой сокурсник Осокин повесил репродукцию этой «Вирсавии» заместо голой бабы. Потому что других голых баб для общажных стен при советах не производили. А ему как раз нравились полненькие.
...После осмотра достопримечательностей в зале Брюллова я прошел с инспекцией в зал современного искусства и обнаружил, что он практически пуст. Народ, как я уже писал выше, предпочитает реальные, «чисто конкретные» вещи, доступные пониманию, а абстракционистов, видно, по старой памяти считает «пидарасами». Основная формула реализма — «Надо же как похоже!» Когда еще люди не изобрели фотоаппарат, художнику нужно было быть немалым искусником, чтобы удивить сограждан схожестью полотна с оригиналом. Теперь похожесть не обязательна, для этого есть фотоаппарат. Вот современные художники и повадились рисовать черт-те что. Может быть, они и правы. Но в простонародье позиции реализма пока незыблемы.
Вот только надолго ли? Ведь реализм — это все-таки не реальность, а ее отражение. Приходят другие средства отражения — кино, компьютерная реальность... Центр тяжести мира смещается туда. Все меньше художников, все больше программистов. Все меньше картин, все больше компьютерных игр. И на старых мастеров реализма ходят по старой памяти, из-за славного имени. Так что зря я тешился количеством народа на этой выставке. Реализм умира...
Ой!.. Выйдя из коридора к выходу, в огромном окне зала я увидел залитую солнцем картину панорамы — разноцветные, разностилевые и разномерные дома: «Вид Москвы из здания ЦДХ в сторону, противоположную от набережной, в летний день». Реальность города была не по-настоящему красивой, будто нарисованной. Я даже на секунду пожалел, что я не художник и не могу как можно точнее нарисовать то, что отразилось в моем мозгу, и обратить таким образом внимание современников и потомков на красоту моей планеты.
...Нет, реализм еще поживет. Во всяком случае, какое-то время — пока стоит мир и живы люди. Нам нравится отражать.
Александр НИКОНОВ
На фотографиях:
К. Брюллов. 1802 г. 1-й эскиз к картине «Последний день Помпеи». Бумага, цв. карандаш. С.пб. Частн. архив. Кат. № 193726348585/756