ГНЕЗДО РАЗВРАТА

ГНЕЗДО РАЗВРАТА

По субботам мы с друзьями играем в бадминтон. Я понимаю, что эта фраза выглядит довольно смешно («в Новый год мы с друзьями обязательно идем в баню»), но тем не менее это так... Мы надеваем шорты, майки и машем ракетками два часа наподобие каких-нибудь индонезийцев, китайцев или корейцев (которым эта игра с успехом заменила большой теннис).

Я узнал, что иду вечером в знаменитое кабаре «Лидо», находясь непосредственно в спортзале. Благодаря современным средствам связи. Какие средства я использовал, не суть важно, а то опять скажут — реклама.

— Вова, мы с тобой идем в «Лидо»! — обрадовал я своего партнера.

— Куда-куда идем? — спросил он сурово, отражая подачу соперника.

Я решил, что поговорю с ним чуть позже, в раздевалке. В раздевалке, впрочем, он опять меня не понял.

— Вова, — сказал я как мог терпеливо, — мы идем в кабаре «Лидо». По-нашему варьете. Будем отдыхать культурно и смотреть на голых девушек.

— Типа стриптиз? — обрадовался Вова.

— Нет, не стриптиз, а просто топлесс. Канкан. Женщины в перьях. И кордебалет.

Вова мылся в соседнем душе и долго молчал.

— Ну, не знаю, — сказал он под ласковый шум струй. — Даже не знаю. А сколько сейчас?

...В том-то и дело, что идея сходить в «Лидо», пришедшая по каналам связи от нашей подруги Светы, немного смахивала на второй подряд (за один вечер) спортивный подвиг. Как и положено всякому неприличному зрелищу, «Лидо» начиналось в полдвенадцатого. А мы после бадминтона немного устаем. Однако выйдя на свежий воздух, Вова неожиданно легко согласился.

В дрожащем и мокром московском воздухе всегда есть что-то манящее. Особенно если снег, фонари и тихо.

Жена привезла мне на машине галстук, слегка голубую рубашку и модную безрукавку, которую я ношу по особо торжественным, но неофициальным случаям. Галстук предварительно был завязан узлом с помощью моего сына-девятиклассника (он один в нашей семье умеет его завязывать, научился у дедушки). Галстук был какой-то песочно-желтый, толстый, как змея, и отвратительно сиял.

— Слушайте, а ничего, что я в домашних штанах? — слегка засомневался я.

— Как это в домашних? — побледнела жена. — А ну-ка покажи.

— Знаете что! — возмутился Вова, которому никто ничего не привез. — Давайте не будем!

Наша подруга Света, которая устроила все это культурное мероприятие, мужественно молчала.

Мы немного потолкались по вестибюлю Центрального концертного зала «Россия», где шелестела бумажками и сильно пахла парфюмом довольно разношерстная публика. Я придирчиво оглядывал всех мужчин (женщины побогаче у нас всегда одеты во что-то черное, а более среднего достатка — во что-то яркое, тут я ничего нового не обнаружил), пока мой взгляд не упал на потемневшее от времени зеркало. Мой верх и мой низ совершенно не гармонировали между собой, поэтому я слегка занервничал и стал засовывать руки куда-то в задние карманы.

— Пойдем-ка, друг мой, смотреть сувенирную продукцию! — сурово сказал Вова, заметив это мое волнение.

Тут-то и выяснилось, что за наши вполне бесплатные билеты нам еще и полагается четыре комплекта подарков (жидкость для смывания туши с ресниц и губная помада «Макс фактор»). Это неохотно сообщила Вове девушка за рекламным прилавком, и Вова пошел отбирать у Светы наши билеты, а потом стал рассовывать сувенирную продукцию по карманам. Тут еще продавали лифчики и почему-то одновременно зонты, и Вова решил выяснить, нет ли и здесь для нас каких-то сюрпризов. Мне было уже почти дурно от этой его активности, и тогда он повел меня зачем-то гулять на второй этаж, хотя нам с нашими билетами полагалось сидеть прямо возле сцены.

...Но на втором этаже меня ожидала картина, увидев которую, я почему-то мгновенно успокоился и даже развеселился. Длинный хвост людей смирно стоял в очереди за довольно дорогими спиртными напитками.

Все они хотели угоститься еще до начала представления, чтобы, войдя в зал, сразу почувствовать себя в настоящей парижской атмосфере. Это было по-человечески понятно и даже как-то трогательно.

Наконец мы пришли за столик. И тут нас ожидало главное потрясение: оказывается, билеты на наши бесплатные места стоили ни много ни мало, а 8500 рублей с носа! Прийти в себя от потрясения я еще не сумел, как тут же обрушилось новое: началась программа «Лидо»!

Ну как вам описать все волшебное разнообразие красок, всю гамму цветовых оттенков. Мне лично очень понравилась одна блондинка, и я решил, что весь вечер буду следить именно за ней.

Но тут на сцену выскочили мужчины, и среди них — импозантный мулат с белой бородкой.

— Смотри, Вова, тут даже негр есть! — в восторге чуть не закричал я.

— Где? — спросил Вова. И рассмотрев, вдруг произнес буквально следующее:

— Какой же он негр, он какой-то азербайджанец.

Эта (в сущности, довольно безобидная) фраза нас сильно рассмешила.

А потом как-то сами собой нахлынули воспоминания.

— А помнишь, помнишь, — кричал я жене сквозь громкую музыку, стараясь в то же время не помешать соседям, — как нас в Таллине швейцары в варьете не пустили! Я был в кроссовках! И они говорят: «Так к нам даже японцы в пиджаках приходят! А вы в кроссовках!»

— А меня пустили! — гордо кричал Вова. — Кстати, очень хорошее было варьете! Прямо отличное.

— А в гостинице «Юрмала» какое было варьете! — все не унимался я. — Ноги прямо над моей головой задирали! Правда, без топлесс. Такие нашлепки у них были блестящие. Из Харькова девушки. Но тогда, правда, я еще пил... Водку.

— Правильно, — язвительно сказала жена. — Тогда ты еще пил. И тебе все нравилось. Хотя и без топлесс.

Тут наконец начался знаменитый номер с перьями. Мы замолчали и стали каждый про себя изучать форму груди у солисток ансамбля.

— Я поняла, — сказала жена. — Я люблю что-то индивидуальное. А тут надо, чтобы все было одинаковое.

— Наоборот, — горячо сказал Вова. — У них все какое-то нестандартное.

— Да я не про это! — сказала жена.

И мы стали смотреть фокусника. Он выпускал голубей из рукава и поджигал платок. Опять вспомнилось. Мама ведет меня в цирк на Цветной бульвар. Я ем мороженое, и оно капает на горячий асфальт. В зале душно, и клоуны какие-то несмешные. К горлу что-то подступило, и я подумал, что хорошо бы сейчас хватануть грамм хотя бы сто.

— Хороший фокусник, — сказала Света.

— И жонглер хороший.

— Да. И жонглер хороший.

Я посмотрел на Вову, ища в нем одобрения. Но Вова тихо дремал.

Он улыбался и иногда на секунду открывал глаза. Вокруг его головы кружились девушки и гремела цветомузыка. Ему было хорошо.

— Что-то тут не так, — тревожно сказал я.

— Может, второй или третий состав? — предположила Света.

— Да нет, не в этом дело, — все так же тревожно сказал я. — Вот в журнале «Афиша» пишут, что на Елисейских Полях устрицы, голые официантки, публика ест и пьет. А мы сидим и чистим мандарины. Нет атмосферы!

— Да, — грустно сказала Света, — нельзя кусочек Парижа взять и просто перенести в нашу московскую жизнь.

Тут начались финальные аплодисменты, и кто-то за моей спиной отчетливо сказал: верните деньги! Некоторые женщины за соседними столиками истерично хохотали. Я стал вспоминать, что я тут такое видел в последний раз, в концертном зале «Россия». Это был ансамбль музыки народов мира под управлением Назарова. Лет пятнадцать назад. А бывшая солистка этого ансамбля недавно приходила к нам в редакцию с мужем-фотографом, и они предлагали цветные слайды хорошего качества: девушки в прозрачных платьях и без, такие же примерно, как в «Лидо» — какие-то отдельные ноги, отдельные груди, отдельные перья, отдельные плечи. Ничего, что можно взять и рассмотреть сразу вместе.

А жаль. Я-то в принципе считаю, что женщину нужно воспринимать целиком.

Люди в черном за столиками никак не хотели вставать. Все ждали, когда простая трехсотрублевая публика в гардеробе рассосется. Звякали пустые бутылки.

Мы вышли на набережную. Падал мокрый снег. Народ тихо рассаживался по машинам и ловил такси. Перед нами за мостом сиял Кремль. И собор Василия Блаженного.

И я понял, что дрожащий весенний московский воздух прекрасен. Особенно ночью. И девушки были вполне ничего. Особенно та блондинка. И в Париже живут, как оказалось, простые наивные люди. У которых есть их «Лидо», самое знаменитое кабаре в мире. И им хорошо от этого. И мне хорошо оттого, что я здесь стою со своими любимыми людьми, и ночь, и ездят машины. И в Кремле кто-то думает о нас.

И фокусник выпускает из рукава голубей и поджигает платок. Все на своих местах. Это самое главное...

А сто грамм от меня никуда не уйдут.

Борис МИНАЕВ