Кафе смертников построили на горе, чтобы человек в последний раз выпил кофе и увидел, какую прекрасную землю он покидает
МОСТ САМОУБИЙЦ
Виктор АСТАФЬЕВ
Писателя Виктора Астафьева вы знаете по книгам «Царь-рыба», «Последний поклон», «Ода русскому огороду», «Печальный детектив». 1 мая ему исполнилось 75 лет. Кроме романа «Проклятые и убитые», над которым Виктор Петрович работает последние несколько лет, он собирает в книгу «Затеси» маленькие документальные рассказы, написанные по следам реальных событий. Один из них — перед вами.
Среди многих старых городов Европы — я утверждаю, что они и есть украшение ее, а не монстры-столицы со втиснутыми в их пасти многозубыми протезами — современными небоскребами, — так вот, среди старых европейских городов боснийский городок Мостар занимает в моей памяти особое место.
Но прежде чем попасть в Мостар, наша писательская бригада погостила в Сараеве.
Мы были в Боснии по случаю тридцатипятилетия освобождения этой республики от немецко-фашистских захватчиков. Xорошо погуляли с гостеприимными хозяевами, но мне хочется рассказать не о людных празднествах и гуляниях, а о маленьком кафе, стоявшем над обрывом на каменистой горе.
Ничего примечательного с виду в этом кафе и в горе, почти со всех сторон обрывистой, неприветливо голой, не было. В кафе опрятно, однако очень уж бедно, и меню скудное — кофе, чай, коньяк, пиво, какая-то немудрящая закуска. Посетителей мало, но что-то густовато людей в официантском снаряжении, которое, впрочем, состояло из белого фартука и белой же рубахи с бабочкой.
В отдалении, возле стеклянной стены, за столиком сидели две девушки и двое мужчин: один молодой, интеллигентно и строго одетый, второй — пожилой, пристально в нашу сторону глядевший.
Мы недоумевали: зачем на эту гору нас завез наш боснийский опекун, переводчик Изет Сарайлич? Я подумал, он хочет, чтобы мы еще раз сверху посмотрели на аллею, ведущую к горе Игмар, где снималась знаменитая сцена в самом знаменитом довоенном фильме «Большой вальс», — но я ошибся.
Не успели мы расположиться, из-за дальнего столика поднялись пожилой господин и одна из девушек. Они, наклонясь к Изету, о чем-то вполголоса переговорили с ним и, по-видимому успокоенные, вернулись за свой столик. И тогда наши друзья-боснийцы объяснили нам необычность места, где мы находились, и отчего в этом кафе стеклянные стены, и почему оно стоит на таком жутком отроге горы, и все тут немножко не так, как в других заведениях, где много пьют, едят и курят, громко и весело разговаривают.
Мы, оказывается, попали на Гору Смерти. С древности люди, пожелавшие свести счеты с жизнью, бросались с этой горы вниз. Демократическое общество решило хоть как-то противостоять этой традиции — хотя давно известно, что человек, решившийся на самоубийство, редко перебарывает в себе роковое решение.
Кафе смертников построили на горе, чтобы человек в последний раз выпил кофе или чего покрепче, через стеклянные стены увидел, какую прекрасную землю он покидает. Вокруг Сараева сказочная горная местность, сам город тоже редкостно красив. Через него пролегает путь паломников-мусульман в Мекку. Посреди города караван-сарай или, попросту, по-нашему говоря, постоялый двор на много тысяч душ, и вообще есть за что привязаться к этому городу и полюбить его. Величественная гора, под ней парки, переходящие в дикий лес, река, минареты, луковки церквей в дымке над городом плавают... А за столиком кафе — настороженно, круглосуточно дежурят врачи-психиатры и медсестры. Все официанты — из службы безопасности, обхождению научены. И всем посетителям надлежит подействовать на человека, приговорившего себя к смерти, отговорить, утешить — но, повторяю, сделать это удается очень редко, поэтому внизу, под горой, тоже круглосуточно дежурят две машины «скорой помощи»...
И вот после Сараева и этого кафе мы попали в чудный Мостар, что стоит на бурной, угорело куда-то мчащейся, камни по дну катящей Неретве, через которую перекинут дугою мостик — из тех, что рисуют на рождественских открытках. Он так стар, что в каменистом покрытии его, в самой середине, ногами человеческими протоптано корыто.
Мостик этот сооружен без единой опоры, но в войну по нему прошли немецкие танки.
По одну сторону моста — в камни втиснутое, высоко на скале, вроде как на нити плюща подвешенное игрушечное кафе на три столика. Оно почти никогда не пустует, и двери его до поздней ночи распахнуты, над ними едва тлеет огонек древнего фонарика. Внутри кафе постоянно свет — оттого, что два подслеповатых окошка почти упираются рамами в камни. Приветливо кланяющийся, грустный ликом босниец в турецкой феске подал нам пиво и кофе, печально что-то сказал Сарайличу. Изет попросил его принести газету и прочел нам некролог, по-восточному витиевато-складный: о том, что вчерашней ночью с моста в Неретву бросился юноша Милан Чуранович. Он свел счеты с жизнью из-за того, что посчитал себя некрасивым...
Завороженно и немо смотрели мы на беснующуюся под нами Неретву, вода в которой от напряжения и страсти была пихтово-зеленая, почти темная. Ниже моста река с грохотом укатывалась под выбитую гранитную стену и с пеной на губах вылетала оттуда на свет белый, чтобы мчаться дальше, рушиться с гор — и успокоиться в большом морском просторе.
Здесь, у Мостара, в Неретве, даже костей юноши Милана не найдут, похоронить нечего будет.
Мы вяло и тихо говорили о том, как не научены молодые ценить свою жизнь, не задумываются о том, что она никогда ни в ком не повторится, и о том, что среди стариков мало самоубийц, хотя им порой бывает, как никому, невмоготу, обделены они куском хлеба, и одиноки, и сиры, но живут, как могут, отдаляя себя от смерти...
Когда шла война в Боснии, редкая по жестокости и разрушительности гражданская война, я повстречал человека, участвовавшего в боях, и спросил у него, что теперь с Мостаром.
Разбит, уничтожен красавец Мостар, и старая, горемычная, ужасное землетрясение пережившая Баня-Лука стерта с земли, и богатая Тузла, да и само Сараево тоже пострадало от огня войны.
«А мостик? Турецкий горбатый мостик?!» — воскликнул я.
Все, все в прах, в пыль обращено, чуда, сотворенного человеческими руками, турецкого мостика без единой опоры больше нет. Кто его взорвал? Мусульмане, православные, католики? Поди узнай... Мостар теперь разделен по Неретве на две половины, и боснийцы, умывшие свою республику кровью, зализывают раны, огрызаясь друг на друга.
И кафе на Горе Смерти в Сараеве тоже давно нет.
Зачем оно?
Когда массовое убийство идет так успешно, утешений и утешителей не напасешься.
Фото CAPITAL'S EYE / Юрий КОЗЫРЕВ