История любви на фоне оперных подмостков
Частная жизнь
Как, должно быть, злословили театральные сплетники, наблюдая за развитием их романа!
Она — оперная звезда первой величины. Солистка Мариинки, примадонна, лауреат множества конкурсов, чей голос мировая пресса называла «необыкновенным по красоте и блеску». Большой театр приглашал петь первые партии, «Ла Скала» — на стажировку.
Она — Галина Ковалева.
Он — архитектор. Это потом уже была государственная премия за проект пионерлагеря «Орленок» и другой, нашумевший в северной столице проект — реконструкция комплекса «Новой Голландии». В середине же семидесятых Вениамин Фабрицкий больше увлекался художественной фотографией.
Она — певица мирового уровня. Он — один из множества ее поклонников, влюбленный в божественный голос.
Но заинтересовал, привлек, пленил. Нестандартной внешностью? Рассказами о живописи и архитектуре? Кто знает душу женщины и может объяснить тайну любви...
Для подготовки фотоальбома по архитектуре Ленинграда ему потребовались снимки Кировского театра. Не только здания, но и ведущих артистов. Так и познакомились.
Фабрицкий был приглашен — сначала на концерт, затем домой. Начались загородные поездки — Галине Александровне, как народной артистке СССР, полагался личный автомобиль с шофером.
Вскоре — свадьба. Да и что было тянуть, обоим за сорок. Он — вдовец, у нее позади два неудачных брака.
Свадебное путешествие в Таллин было несколько омрачено. В ресторане к столику, где ужинали молодожены, подсел изрядно выпивший мужчина. Узнав Ковалеву, стал приставать к ее спутнику: «Она великая певица. А ты кто? За что тебе она?»
Мгновение — и Галина Александровна взорвалась: «Вон отсюда, чтобы я тебя больше не видела!» Незнакомца будто ветром сдуло.
Да, это было в ее характере. В театре Ковалеву побаивались, в порыве гнева даже дирижеру могла наговорить резкостей. За что и страдала неоднократно...
Вениамин темпераментом не походил на жену. Сдержанный, невозмутимый, «вещь в себе». Галину дополнял и оттенял. Вообще все было слишком разным — воспитание, профессия, национальность. Она родом из провинциального кубанского городка. Учительствовала в Саратове до тех пор, пока коллеги чуть ли не силой привели в местную консерваторию и уговорили педагогов ее послушать. Девушка, не знавшая ни единой ноты, была принята — настолько поразили преподавателей ее природная одаренность и тембр голоса — теплый, нежный, чарующий.
Вениамин Фабрицкий — человек другого круга. Интеллигентная еврейская семья, где ребенка с детства принято учить игре на рояле и скрипке. Потом Мухинское училище в Ленинграде. Академия художеств. Работа в НИИ. И, наконец, собственная мастерская в те годы, когда архитектура считалась делом исключительно государственным, а индивидуальное творчество не поощрялось.
Галина тогда блистала в Мариинке. Успех — ошеломляющий — пришел сразу. Лучшие партии сопрано в «Севильском цирюльнике», «Риголетто», «Руслане и Людмиле», «Аиде», «Лючии ди Ламмермур» исполнялись ею «с пленительной легкостью и непринужденностью», как отмечали музыковеды. Любимая роль — Марфа в «Царской невесте». Зрители плакали на каждом спектакле, сострадая прекрасной беззащитной героине Ковалевой.
Вениамин тоже любил Марфу больше других партий, считая, что Галине для этой роли не нужно ничего изображать и придумывать. Ибо она сама чиста душой и невинна. Далека от славы и интриг и увенчана Богом талантом.
Действительно, певица, по признанию коллег, была совершенно «некарьерным» человеком. Закулисными сплетнями не интересовалась. Ходить на приемы к министру культуры или в обком партии ради собственного блага не могла. Вениамин убеждал: «Поговори с тем, побеседуй с этим». Ведь от двух-трех вежливых фраз чиновнику зависели значительные концерты и поездки. Ковалева отказывалась наотрез.
Для других — пожалуйста. Для любимого мужа — с удовольствием. Не поленилась дозвониться до Пахомовой, заведующей отделом культуры в обкоме партии, и настоять, чтобы та непременно посмотрела проект «Новой Голландии».
Отказалась работать в Большом театре: «Ты что, там такие волки!» Отказалась от стажировки в «Ла Скала», охотно поддавшись разговорам о том, что «там могут голос испортить».
Стоило огромных трудов уговорить певицу сняться в документальном фильме о ней: «Кому это интересно?»
Исполненные арии и романсы Ковалева почти не записывала. Сравнительно недавно обнаружились записи, сделанные на конкурсе в Канаде, — шедевры певческого искусства, которые Галина Александровна так ни разу и не прослушала.
Слава, всемирное признание — это ее ничуть не волновало. Работа в театре и занятия со студентами в консерватории — вот что было важным и ценным. И еще — дом.
В огромной квартире на набережной канала Грибоедова хозяйничала только она. Несмотря на постоянные репетиции, спектакли, концерты, сама стирала, ходила в магазин, убирала. Из всех поездок привозила какие-то коврики, шторки, вазочки. Приедет с гастролей, проведет пальчиком по книжной полке и — мужу: «Опять грязь развел!» А он, бедный, всю ночь перед этим квартиру вычищал и вылизывал.
Хотя на гастроли чаще ездили вместе. Благо, Фабрицкий был уже к тому времени вольным художником и мог иногда оставлять работу в мастерской на помощников.
А уж здесь, в Ленинграде, он не пропускал ни одного спектакля, ни одного концерта любимой Малюши. Помнил каждый выход, каждую ноту и все равно плакал, как ребенок, слушая ее.
Он жил ее жизнью. Огромное количество сценических фотографий певицы сделаны Фабрицким. Ее костюмы, грим, манера поведения на сцене — все увлекало его. Позволял себе давать советы, и она часто к ним прислушивалась.
Ревновал ли жену? По его словам, нет, ибо верил ее искренности. Хотя пожаловаться на невнимание мужчин примадонна никогда не могла. Один из поклонников, ювелир с Украины, прислал страстное письмо с заверениями в любви. Галине недосуг было отвечать, поручила мужу. Во второе письмо воздыхатель вложил золотую вещичку собственной работы. В третьем — предложил руку и сердце.
Вениамин возмутился:
— Может быть, теперь ты напишешь?
Письмо осталось без ответа.
Он был терпим, она мучительно ревнива. Именно из-за этого Вениамину пришлось отказаться от длительных командировок, связанных с работой в «Орленке». Каждый раз, собираясь в дорогу, он слышал: «Опять поехал к своим вожатым!»
Галина не умела жить вполсилы. Ревновала — безумно. Любила — страстно. Работала, не щадя ни голоса, ни здоровья.
Так же всерьез воспринимала политические баталии. Сначала искренне верила в партию, потом в демократию...
В 90-е годы страшно сердилась на президента: «Ах, Ельцин, что он творит, а я за него голосовала!» Но студентке, заикнувшейся о симпатии к Жириновскому, заявила: «Еще раз услышу эту фамилию, занятия прекращу».
Приходила почти без сил после занятий в консерватории и тут же садилась переживать к телевизору. Во время программы новостей даже к телефону не подходила. Вениамин успокаивал: «Побереги себя, зачем такие эмоции?» Какое там...
Столь же безрезультатно он уговаривал жену, когда в середине восьмидесятых она решила уйти из театра. Голос Ковалевой еще покорял и удивлял, да и возраст не был критическим для солистки. Но посчитала, что уже не делает ничего нового, повторяется.
Уйти вовремя — великое и редкое умение. Но слишком много было ролей желанных — и не сыгранных. В свой последний концерт певица включила арии, так и не спетые ею в Мариинском: Нормы, Дездемоны...
После ухода из театра осталась преподавательская работа. И еще дача, обустройством которой Галина занялась с присущим ей азартом. Участок в Лебяжьем специально выбирали подальше от театральных деятелей, по соседству с обычными деревенскими жителями. Оперная звезда с утра до позднего вечера копала, полола, косила, разводила цветы. Увещевания мужа о том, что «нельзя так надрываться», как и прежде, в расчет не принимались.
Осенью 94-го, наконец, закончили ремонт дома, вычистили участок, привели в порядок дорожки и газоны. И вздохнули облегченно: «Теперь можно отдыхать». Кто знал, что отдыхать там вскоре будет некому...
Несчастья ничто не предвещало. Разве можно было заподозрить болезнь в этой женщине, энергии которой можно было завидовать? Неожиданно стала жаловаться на слабость. Тошнота, обмороки.
Наконец, отвезли в Свердловку. Врачи решили оперировать по поводу болезни печени. И вдруг — звонок Фабрицкому: «Операция отменяется, переводим вашу жену в нижнее отделение». — «А что там?» — «Приезжайте, увидите».
В нижнем отделении лежали онкологические больные.
Вениамин бросился к врачам, те отворачивались и прятали глаза. «Надо что-то делать! Ведь месяц назад она была здорова!» — кричал он...
Достали самые дорогие лекарства. Бешеные деньги заплатили экстрасенсу, чтобы только попробовал помочь.
Она о своем здоровье говорить не хотела. За мужа переживала: «Веша, как ты там? Ты же не умеешь готовить». Волновалась за девочек из консерватории, особенно часто вспоминала корейских студенток. Да уже и билет лежал в Сеул, ее приглашали открыть там мастер-класс.
...Накануне Нового года Вениамин привез ее домой. Праздник встречали вместе, вдвоем. Подняли бокалы шампанского. За здоровье.
В день Рождества Христова ее не стало...
После восемнадцати лет жизни с Галиной Вениамин остался один, в огромной пустой квартире. Конечно, есть работа, проекты, мастерская. Для реконструкции «Новой Голландии» необходимо искать средства...
— Но свет кончился, — говорит он. — Впереди черный тоннель, из которого не вырваться.
— Вы пытаетесь как-то объяснить себе ее уход?
— Мне кажется, что там, на небе, есть множество ангельских голосов, но нет божественного. Понадобился ЕЕ божественный голос...
Ирина ФРОЛОВАМне тогда казалось и сейчас нередко представляется, что все это происходит не в реальности, не с нами, что это какой-то тяжелый, мучительный сон, который вот-вот закончится, а с ним и все эти невыносимые муки и страдания. Ведь сколько раз она, моя Марфа, Лючия, Виолетта, страдала, болела и умирала на сцене, а потом, так всегда было, вновь появляется за кулисами, такая живая и улыбчивая, разгримируется и скажет как ни в чем не бывало: «Веша, пошли домой».
Из воспоминаний Вениамина Фабрицкого
Очень любила готовить, печь пироги.
В доме всегда были самые разные кексы, ватрушки, шарлотки — у меня было свое название: Малюша или Малюшка, так я дома обычно называл жену и так же выпекаемые ею вкуснейшие изделия.
Какой у нее был борщ — кубанский, украинский, один другого лучше, а какие супы, щи, всевозможные салаты. Все было очень вкусным, но самыми фирменными блюдами считались шарлотка-малюша и борщ. Когда приезжали гости из-за рубежа, первым делом просили угостить борщом.
Из воспоминаний Вениамина Фабрицкого
После одного из своих выступлений в Москве Галина Александровна получает большой букет роз и конверт, а в нем колосья пшеницы и письмо:
«Глубокоуважаемая Галина Александровна!
Уважаю Вас и ценю как замечательного мастера, вдохновенного, несущего свое искусство для радости, для тишины, для гармонии жизни.
Неизменно мое поклонение перед Вами. Как мы мечтали поставить в Большом театре с Вашим участием «Севильский цирюльник», Вы необычайно гармоничны в Розине, в Эльзе и в Манон. Как можно было бы порадоваться нам, всем участникам спектакля, а главное — доставить радость тем, кому мы служим. Желаю радости в искусстве, а значит, и в жизни!
Ваш Иван Козловский».