9 июля 1975 года крохотное парусное суденышко отчалило от берегов Америки, чтобы через два-три месяца приплыть к берегам Англии. Из Массачусетса в Корнуолл, курсом от Трескового мыса до порта Фалмут. На борту он был один. Связь с ним прервалась через три недели. Лодку нашли через 10 месяцев в 150 милях от западного побережья Ирландии. Баса Яна Адера больше никто никогда не видел. Путевые дневники — магнитофонные записи и кинопленки — тоже исчезли.
Плавание через Атлантику должно было войти в заключительную часть трилогии под названием "В поисках чудесного". Первой частью была ночная прогулка по Лос-Анджелесу, предпринятая двумя годами ранее и запечатленная в фотографиях его женой-художницей. Он шел во тьме с фонарем в руках: путешествие начиналось в сумерках на Голливудских холмах и заканчивалось на рассвете — выходом к океану. Продолжением стала выставка в одной прогрессивной лос-анджелесской галерее (кажется, тогда Claire S. Copley Gallery поддерживала концептуалистов из совершенно бескорыстной любви к искусству), дело было в апреле 1975-го. Фотографии той ночной прогулки сопровождались строками из хита местной ритм-энд-блюзовой группы The Coasters: "Я ищу, я ищу...". На открытии адеровские студенты из Калифорнийского университета хором пели старинные морские песни. Приглашением на выставку послужила фотография с какой-то призрачной, размытой фигурой на борту корабля — этакий Летучий голландец. Третья часть трилогии тоже задумывалась как выставка: с документацией трансатлантического плавания, снимками лос-анджелесской прогулки и студенческими хорами. Выставку в Гронингене — он родился неподалеку — назначили на осень 1975-го. Все было отлично спланировано, на борту имелись запасы воды и пищи на шесть месяцев, хотя плыть предполагалось всего два с небольшим. Он не собирался кончать с собой, он собирался превозмочь судьбу и стихии: на таком маленьком судне — меньше 4 метров от носа до кормы — в одиночку Атлантику еще никто не пересекал. Речь, конечно, не шла о книге Гиннесса — речь шла о том, чтобы повторить путь отца, священника-кальвиниста, что в том же возрасте, в 33 года, на велосипеде отправился из Голландии в Палестину и в своем безумном паломничестве не раз встречался со смертью лицом к лицу. Речь шла о возвращении — домой, к себе, к чему-то, от чего ушло искусство. Речь шла о поэзии, перестающей быть отражением мира и становящейся миром.
"Вся моя одежда", 1970 год
Фото: Museum Boijmans Van Beuningen, Rotterdam
Сын священника Бастиан Йохан Кристиан Адер (Бас Ян — сокращенно и в память об отце, Бастиане Яне Адере) родился в 1942 году в Винсхотене. До войны в этом маленьком гронингенском городке жила большая еврейская община, вторая по величине — после амстердамской — в Голландии. У отца Адера, христианина не по должности, не могло быть иного выбора. В 1944-м его расстреляли нацисты: участвуя в Сопротивлении, он укрывал евреев. Мать вырастила двух сыновей одна. Бас Ян Адер на всех фото- и кинокадрах чудовищно худ, как большинство голландских детей войны. Он тоже участвовал в сопротивлении, художественном — его выгнали из Академии Ритвельда: целый семестр рисовал на одном-единственном листе бумаге, постоянно стирая нарисованное. Адер уехал в Марокко, где нанялся матросом на судно, идущее в Калифорнию. Там и остался: закончил Отисовский колледж искусств в Лос-Анджелесе, после изучал философию, женился, преподавал, выставлялся — все неплохо складывалось.
О Басе Яне Адере — художнике для художников — вспомнили четверть века спустя после исчезновения. Оказалось, все, что он сделал за пять лет своей недолгой карьеры, между 1969-м и 1975-м, не просто исторический фон для концептуалистских перформансов Криса Бердена и Брюса Наумана. Оказалось, это зачем-то нужно сегодня. От Адера осталось около десятка работ, главным образом немых черно-белых фильмов и выцветших цветных фотографий, что фиксируют акции, осуществленные в Лос-Анджелесе, Амстердаме и Весткапелле. Их сюжет — падение: Адер, долговязый, нескладный и угрюмый, как Бастер Китон, падает — с крыши, с дерева, с велосипедом в канал или просто на дорогу. Не комического эффекта ради, хотя иронии — романтической иронии — в отношении модернизма и провала его просветительского проекта он не чужд. Ради того, чтобы вырваться из земного плена, выскочить из рамок рациональности. Воплощением каковой можно считать абстрактные решетки Пита Мондриана — это с его неопластицизмом Ян Бас Адер спорил всю жизнь, раз за разом безуспешно пытаясь преодолеть силы гравитации и отклониться от заданных ими вертикалей и горизонталей. Не случайно на заднем плане ряда адеровских фильмов и фотографий появляется знаменитый маяк в Весткапелле: для Мондриана он стал чем-то вроде стержня в его безупречно разумной системе координат, Адер же возвращает ему ореол романтического символа.
Романтизм — последнее прибежище концептуалиста, всей кожей ощутившего рационалистический холод и бессмысленность языковых игр. Беззвучно рыдающего на экране в фильме "I'm too sad to tell you", потому что искусство уже ничего не может сказать. Оставляющего корявую надпись на стене "Please don't leave me", обращенную — все же он был сыном священника — к страшно подумать кому. Выходящего с потухшим фонарем к океану, словно одинокие мечтатели с картин Каспара Давида Фридриха. К океану тщеты, скорби и надежды, где он растворился в поисках чудесного.
"Бас Ян Адер. Между двух миров". Villa delle Rose, Болонья. До 17 марта