Moscow View
Спецкор "Русского пионера" НИКОЛАЙ ФОХТ собирается регулярно писать всю жестокую правду про Олимпийские игры. Автор счел необходимым пояснить, почему эту его правду придется писать из Москвы, а не с места событий. По ходу дела Фохт сознается в двух предательствах, в том, что он коренной москвич, а также обращает внимание болельщиков на острые скулы олимпийских футболисток, которые можно разглядеть только с улицы Дыбенко в HD-формате.
Разумеется, я знаю, за что мне все это.
Главной мечтой, сколько себя помню, была поездка на чемпионат мира по футболу или на Олимпийские игры. Мне даже неважно было поначалу, в каком качестве я поеду — участником или болельщиком. Потом, конечно, пришло понимание, что лучше ехать болельщиком,— это где-то к тридцати годам я окончательно определился. Хотя, если честно, и сейчас рассматриваю прорыв в олимпийские команды по тейквондо и керлингу — вон там и люди под полтинник как-то устраиваются, борются за медали. Но болельщиком ведь чего сложного? Ну или на худой конец журналистом, комментатором каким-нибудь. Жизнь, я скажу, жестко ставит меня на место, пускает в Ванкувер не ближе чем за месяц до Олимпиады, в Польшу и на Украину и вовсе не дает аккредитацию. И я знаю почему. Потому что однажды я предал обе идеи, футбольную и олимпийскую.
Первый раз это случилось на пересечении улиц Винокурова и Большой Черемушкинской (такие вещи ведь врезаются в память, не отковырять ни в жизнь). Это была эпоха Музыки. Педагог Эльвира Андреевна сказала, что пора бы купить пианино,— из музыкального класса нашей пятьсот двадцатой школы ее выселяли, женщина предлагала перейти на домашнее обучение. Фортепиано "Лира", как сейчас помню, стоило ровно 500 рублей. Это было удивительно, но мама очень хотела купить, а папа грустно молчал. Я был на стороне мамы, потому что еще не знал, что у меня нет слуха, коварная Эльвира Андреевна скрыла это от нашей семьи. Ну вот, практически накануне совершенно эпохальной для нашей семьи покупки (500 рублей! В кредит, разумеется, но все равно — 500 рублей!!!) мы брели с отцом домой по Винокурова из овощного, неспешно обсуждали ситуацию в московском "Динамо", прекрасную игру Еврюжихина, с радостью констатировали, что Владимир Пильгуй — достойная смена Яшину. И тут на перекрестке, перед самыми трамвайными путями отец резко остановился, развернулся ко мне и очень серьезно произнес:
— Я предлагаю тебе договор. Ты отказываешься от музыки и пианино, а я каждый год буду покупать тебе новый футбольный мяч и новые бутсы. Что скажешь, сын?
У меня и теперь дыхание перехватывает от этого роскошного, своевременного, невозможно выгодного предложения. Мне сразу стала вдруг очевидна вся глупость и призрачность маминой музыкальной концепции; мурашки побежали по телу, когда я услышал запах нового кожаного мяча, ступни сладко заломило от узости новых бутс. Мне стало страшно от счастья, которое мне предстояло каждый год; каждый год новое счастье. Я опустил глаза, я даже улыбнулся и сказал:
— Нет, пап, я хочу играть на пианино. Мы же решили.
— Хорошо. Но это ошибка. И маме о нашем разговоре ни слова.
Мы перешли через дорогу. Это было предательство первой, футбольной идеи.
Второе предательство состоялось в 1980 году. Я учился в спортивной школе, я даже чувствовал себя причастным к глобальным спортивным процессам. Московскую Олимпиаду воспринял очень серьезно — я понял, что этим летом сбудется моя главная мечта. По газете "Известия" я следил за олимпийскими стройками; Олимпийская деревня была рядом с нашей спортивной школой — я несколько раз ездил туда, лично инспектировал.
Все рухнуло, когда тренер объявил, что на время Олимпиады мы едем в трудовой лагерь, который одновременно считается спортивными сборами. Москве, поддержал тренера директор школы, будет удобней, если дети уедут на время. Правда, сказал он, можно отказаться. Но вы понимаете, что значит пропустить летний сбор, добил тренер? Я согласился почти сразу с доводом тренера — и мысли не было перечить. Но два человека из нашего класса, Эдик Соколов и Леша Лукьянов, сенсационно заявили, что остаются в Москве. Лешка так и сказал: да вы что, придурки? Это же на все жизнь событие! Тут кока-колу продавать будут, джем в таких пластмассовых коробочках, я сам их видел. Ну вы идиоты. Мы снисходительно улыбались и с этими действительно идиотскими улыбками убыли куда-то под Ростов-на-Дону собирать виноград и груши. А Лукиш с Соколом остались, видели все своими глазами. Когда мы вернулись, они были взрослее, сильнее — как будто это они, а не мы мотали десятикилометровые кроссы под вертикальным южнорусским солнцем. Мы больше не смеялись над их решением, нам, кажется, стал понятен масштаб нашей ошибки. Особенно после того, как увидели — им за это ничего не было, то есть вообще ничего. Даже по комсомольской линии.
Это было мое второе предательство — измена олимпийской мечте.
Именно поэтому я сегодня в Москве, именно поэтому мне достался телевизор на Дыбенко, а не Олимпийский стадион на Мэршгейт Лейн. И конечно, это будут ущербные записки предателя и неудачника. То есть это будет жесткий, объективный разговор. Это будет Москва олимпийская для всех, кому не хватило смелости просто купить билеты и посмотреть хоть одним глазком на настоящие Игры.
Конечно, я ожидаю от Игр очень многого. Самое главное — может быть, москвичи наконец очнутся и прекратят эти свои разговоры, которые уже всех задолбали. Нет, не эти, которые тоже уже задолбали, а о погоде. С тех времен, когда Фазиль Искандер первым, пожалуй, заметил в современных москвичах этот погодный изъян в рассказе "Начало", ситуация усугубилась. Москвичи ноют и ноют под ту же песенку "Манчестер--Ливерпуль" о том, что слишком жарко, о том, что много дождей и нет лета, что лета нет из-за сильного ветра; из-за слабого ветра; из-за грозы; из-за собянинской плитки; из-за таджиков; из-за узбеков; из-за, конечно же, чеченов; лета нет из-за Аршавина, из-за Pussy Riot (упс, и я туда же — но я же коренной москвич, что поделать), из-за того, что скоро уже осень, а пол-лета просрали из-за дождей и Pussy Riot, и Собянина, и Аршавина, и, конечно же, Светы-из-Иванова.
Я почти уверен, что москвичи, существа в общем-то незлобливые, забудут до 12 августа про погоду и станут обсуждать Олимпийские игры — кто сколько призовых получит, почему у нас так мало медалей, кто виноват — не Аршавин ли, не Собянин ли, не Света ли? Будут возмущаться положительными пробами на допинг наших атлетов и приветствовать дисквалификацию какого-нибудь ямайского спринтера за то же самое. Тем более уже есть тема для разговора: корейцам перепутали флаг. Даже не корейцам, а кореянкам — женской сборной по футболу. Из-за этого игру отложили на час, и лично я досматривал игру уже по смартфону. Северные кореянки жестко вынесли колумбиек 2:0, а я с удовлетворением отметил, что на откровенную накладку в конце игры, в результате которой южноамериканскую девочку унесли с поля, женский судья даже внимания не обратил. Это хороший знак — женский футбол обещает настоящее спортивное зрелище!
Футболистки первые — это ведь заблуждение, что первый вид — стрельба из лука и велосипедная гонка. Первый — женский футбол. Я видел, как они вышли на центр поляны в Кардиффе, первые — великобританки и новозеландки. На ту самую лужайку, с которой Евсеев сразу после финального свистка крикнул свои заветные, но такие честные и провидческие слова. С помощью устройства высокой четкости я разглядел женские лица — и они порадовали меня. Острые скулы, впалые щеки и темные круги под глазами. Признак хороших тренировочных нагрузок. А значит, все всерьез. Значит — будет не только весело, но и страшно. Нам этого и надо, нам именно это и подавай; в Москве не хватает адреналина и упоения в бою. Будем хлебать из Лондона, не впервой.
Короче, тридцатые летние Олимпийские — велкам и камон!