Президент издательского дома "Коммерсантъ" ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВ об издательском доме "Коммерсантъ".
— Восемь лет назад появился "Коммерсантъ" — первая независимая от советского государства газета. Потом поменялась страна, выросли и рухнули тиражи газет, появились тысячи новых изданий, а в последние годы занимающиеся серьезной журналистикой издательские группы в России перешли под контроль банковского и нефтяного капитала. "Коммерсантъ" же, несмотря на все внешние и внутренние кризисы, продолжает либо укреплять, либо, по крайней мере, сохранять свои позиции. Во всяком случае, основное издание издательского дома и прямой наследник "первого 'Коммерсанта'" газета "Коммерсантъ-Daily" добилась того, ради чего была затеяна, и стала ведущей общественно-политической и деловой ежедневной газетой. А весь издательский дом в целом не перешел под контроль какой-либо финансово-промышленной группы. На самом деле, хотелось бы понять, в чем секрет удивительной живучести — назовем это так — издательского дома Ъ?
— Очень простой ответ. Если бы мы в свое время "Коммерсантъ" делали для того, чтобы выпускать прибыльную газету, он бы не выжил. То есть, скорее всего, какой-нибудь банк его бы в конце концов купил, но вряд ли после этого кто-нибудь помнил бы, что это за "Коммерсантъ" такой.
А мы стали выпускать газету для читателей. Необычно, да? На самом деле, это и есть самое трудное и непонятное для всех. И не только для банков.
Вот, например, в 91-м году мы продали акции французской издательской группе. А потом выкупили у нее акции. Откровенно говоря, с коммерческой точки зрения это был тотальный идиотизм. Но мы пошли на это, потому что французы требовали делать газету плохую. Зато прибыльную. Вообще, они были правы. С рациональной точки зрения. Казалось бы, да, всякие там биржевые сводки и прочее... Заполни этим газету, и ее все, кому надо, купят, будут зевать от скуки, но штудировать. Но в итоге такой подход, на мой взгляд, способен погубить газету.
Равно, кстати, как и другая модель — когда от самой газеты не ждут прибыли, а используют ее в большой игре в надежде получить прибыль в итоге всей игры.
Короче говоря, в России в какой-то момент к журналистике начали относиться как к обычному бизнесу, а она от этого в конце концов загибается. Это главный, наверное, парадокс издательского бизнеса. Хотя естественно, что никакая газета без грамотной бизнес-основы существовать не будет, но эту основу надо уметь разводить с журналистикой, что своего рода искусство.
— А в "Коммерсанте" всегда об этом помнили?
— Не всегда. В какой-то момент искренне хотелось просоответствовать требованиям тех же французов — инвестор как-никак. В общем, за столько-то лет много чего происходило, и наши издания здорово шарахались. Но если давать короткий ответ на вопрос, почему мы все-таки выжили и остались сами собой, то ответ в том, что до конца про читателя ни одно наше издание ни разу не забыло и в основном мы работали для него. На него, если хочешь.
— "Коммерсанту" вообще с самого начала присуща уникальность хотя бы потому, что восемь лет назад он был первой свободной газетой, назову это так. То есть он пришел на пустой, просто-таки лакомый рынок...
— Рынок был не лакомый! Народ читал "Известия", "Советскую Россию", "Московские новости", "Огонек" и "Правду" и не думал о том, хочет ли он читать что-либо еще. Но главное даже не это. Тогда преобладала журналистика мнений. Мнений людей власти. Общество было очень жестким, гораздо более жестким, чем в последующие годы, да и сейчас. Главное, что люди тогда хотели знать и от чего все зависело,— что думают "наверху". И появление любой публикации в том же "Огоньке" интересовало людей в первую очередь не из-за тех фактов, которые в ней сообщались, а из-за самого факта публикации: ага, говорили все, раз это напечатали там-то, значит, это теперь можно. А сама суть публикации могла не вызывать вообще никакого интереса.
Вот какой был рынок. А "Коммерсантъ" предложил журналистику факта. К нему не относились как к индикатору, показывающему, что можно, а что нельзя. Если бы "Коммерсантъ" не умел найти настолько интересные людям факты окружающей жизни, что они оказывались интереснее мнений власти, его бы никто не стал читать.
Сейчас, кстати, опять пришло время журналистики мнений, только мнений гораздо более широкого круга — и политиков, и экономистов, и журналистов, и просто людей. К сожалению, почти никто пока в журналистике не умеет этого делать.
Потом, у нас с самого начала не было никакого госфинансирования. Может быть, это нас и спасло. Мы жили только от подписки и продажи газеты — тогда ведь даже рекламы в прессе не было. У "Огонька", скажем, был большой тираж, но там и без этого все бы зарплату получили, а у нас нет.
Оттого, кстати, популярная в годы перестройки пресса и кончилась потом, когда отрубили госфинансирование. Хотя у них были большие тиражи, заказчиком у них все равно был не читатель, а государство.
Вообще, заметь, "кто заказчик?" — это главный вопрос современности. Это раньше было "кто виноват?", "что делать?". А теперь "кто заказчик?" или "кто заказал?". Это, кстати, и главный вопрос ангажированной журналистики. Посмотришь, кто заказчик, и сразу все ясно.
Профессиональный журналист всегда пишет для постоянного заказчика — читателя. Это, собственно, одна из его главных отличительных черт. В самом начале "Коммерсантъ" смог подняться именно потому, что удалось собрать команду по-настоящему профессиональных журналистов, своего рода сборную команду тогдашних газет, а еще экономистов классных. Ведь первое время в "Коммерсанте" вообще многие работали по совместительству.
— Я замечал, что, как бы ни складывались отношения внутри "Коммерсанта", в нем всегда присутствует некое неуловимое обаяние, которое удерживает здесь часть "старых коммерсантовцев" и привлекает новых людей. В результате ядро профессиональных журналистов в издательском доме потихоньку растет. В чем секрет этого обаяния?
— Есть обаяние в людях, делающих свое дело для других. Это то же обаяние, что, например, в лирике 60-х. Она сейчас кажется смешной, скорее, из-за нашего цинизма. Это обаяние "Понедельника". Представь себе "Понедельник начинается в субботу", но с большими зарплатами.
— Напоследок сугубо исторический вопрос. Как вообще мог получиться тогда "Коммерсантъ" — по чисто политическим, цензурным соображениям? Ведь тогда, я помню, даже солидным, ортодоксальным организациям разрешений на издание газет и журналов не давали.
— В какой-то степени это просто судьба. Тут есть несколько "если". Во-первых, если бы Союз кооператоров не решил делать газету... Во-вторых, если бы они там, в ЦК КПСС, поняли тогда, о чем идет речь... А они просто не поняли. Я помню какой-то разговор то ли с завсектором, то ли с зав. отделом этого ЦК. Они подумали: вот газетка какого-то Союза кооператоров, ну кто ее будет читать, кооператоры? Да они небось и читать-то не умеют, тираж у газетки будет совсем маленький, так что ладно, разрешим эту газетку.
А с нулевым номером вообще вышел анекдот. У нас еще не было никаких разрешений на выпуск "Коммерсанта", и типография просто не могла его печатать, так как ей не дала бы санкцию цензура. Но тогда как раз вышел какой-то закон, что можно выпускать рекламу упрощенным порядком, без особых разрешений. Ну мы и отнесли нулевой номер в цензуру и говорим: "Это реклама". Они говорят: "Какая же это реклама, это газета!" А мы говорим: "Да нет, это не газета, это реклама газеты. Видите, у нее и номер ненастоящий, вместо номера ноль". И они пропустили.
— Не может этого быть!
— Было. Они согласились, что это "реклама газеты", и мы номер выпустили.
Вообще, мне кажется, что если бы мы тогда относились ко всему этому со звериной серьезностью, то ничего бы не получилось. Мы поняли, что ни к чему нельзя относиться всерьез, и это нас выручило. Вспомни, кстати, знаменитый тогда ироничный "коммерсантовский стиль", который потом подхватили остальные газеты. Это все из той же песни.
Интервью взял МИХАИЛ Ъ-РОГОЖНИКОВ